В 1930-е годы Владислав Стржеминский и Катажина Кобро были творцами авангарда. Их союз был гармоничным. Счастью положила конец война — нищета , голод и борьба за выживание полностью изменили их жизнь, лишили чувства собственного достоинства. В таких условиях от любви до ненависти и вправду один шаг. Какой на самом деле была жизнь скульптора Катажины Кобро и художника Владислава Стржеминского?
Владислав Стржеминский и Катажина Кобро , 1933. Источник: Музей искусства в ЛодзиИх судьба обросла легендами. В них Кобро всегда жертва , Стржеминский всегда обидчик. Наверняка так оно и было. Но, работая над статьей о них, беседуя с их дочерью Никой, которой теперь уже нет в живых, встречаясь с их общими знакомыми и с учениками Стржеминского, читая то, что писали они, и то, что писали о них, я понял, что правда лежит глубже.
Нельзя не принимать во внимание тот неоспоримый факт , что первые серьезные конфликты между ними вспыхнули в начале войны, в 1940 году, а поженились они в 1921-м, — то есть двадцать лет прожили в счастливом супружестве. Они ездили отдыхать в Закопане и Халупки. У них было много друзей. На фотографиях , относящихся к тому периоду, они выглядят счастливыми. Об этом отрезке их жизни никто не пишет, а жаль.
Несмотря на конфликты , возможность развода даже не рассматривалась. Кобро не смогла уйти от мужа. Сносила унижения. Чувствовала ответственность за него, ведь он был человеком с ивалидностью.
Жизнь матери осложнилась после моего рождения. Сначала все свое время и энергию она отдавала мне , орущему младенцу, потом началась война, и мать почти перестала заниматься творчеством. Отец во время оккупации был подавлен, его мучили страхи.
В московском госпитале
Владислав Стржеминский с одиннадцати лет учился в московском Александровском кадетском корпусе , который окончил в 1911 году. Ему тогда не было и восемнадцати лет. Поступил в петербургское Николаевское военно-инженерное училище, а в 1914 году, в середине июля, оказался в 1-й Кавказской дивизии.
28 июня 1914 года сербский студент Гаврило Принцип застрелил в Сараево эрцгерцога Франца Фердинанда и его супругу. Основное подозрение в подготовке покушения пало на Сербию. Австро-Венгрия в ответ напала на Сараево. Так началась Первая мировая война.
Стржеминский служил тогда офицером в саперных частях. Его откомандировали в крепость Осовец. Спустя годы он рассказывал дочери о том , что ему довелось там пережить: холод, разбитые дороги, грязь, вши. Потом их часть перевели в местечко Першай в Беларуси. Как-то ночью, в мае 1916 года, солдат, споткнувшись, уронил в окоп гранату со снятой чекой. Погибло много его товарищей. Стржеминский попал в полевой госпиталь, где ему ампутировали левую руку ниже локтя и правую ногу, оставив только треть бедра. Осколком повредило глаз. Позже Стржеминского перевезли в Москву.
Там , в госпитале имени Прохорова, работала медсестрой юная Екатерина Кобро. Она, как и многие девушки из хороших семей, считала своим долгом во время войны ухаживать за ранеными. Так они познакомились. Катя рассказывала Стржеминскому о своих увлечениях. Говорила, что хочет учиться скульптуре. Раненый офицер тоже увлекался искусством, правда, никогда серьезно не думал о том, чтобы посвятить ему свою жизнь. Теперь он решил, что самое время начать все сначала.
Другие пациенты не отличались терпением , быстро впадали в отчаяние. Но только не Стржеминский. Ни несчастный случай, ни тяжелое ранение и увечья не поколебали душевного равновесия Стржеминского. Это больше всего привлекало в нем Екатерину Кобро.
Стржеминский долго оставался в госпитале. Его уговаривали учиться ходить на протезе. Но ни к одному он так и не смог привыкнуть. Стржеминского мучили фантомные боли в ампутированной ноге. Окрепнув , он стал передвигаться на костылях. Кобро во всем ему помогала, учила его ходить. В это время он начал писать красками.
Кобро приходила в госпиталь все реже , потому что ей надо было готовиться к экзаменам. Осенью 1917 года она поступила в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. А Стржеминский, выйдя из госпиталя, в октябре 1918 года тоже начал учиться в Москве, в Первых свободных художественных мастерских, куда скоро попала и Екатерина Кобро. Это был знак судьбы — и не единственный. Осенью 1919 года Стржеминский переехал в Смоленск. Летом 1920-го там поселилась и Кобро. Оба были полностью поглощены творчеством. Стржеминский много писал и уже сумел получить признание. Скульптуры Кобро тоже привлекали к себе все больше внимания, ей даже предложили преподавать в местном училище керамики.
«А кроме того , я вышла замуж»
Много лет спустя их дочь Ника Стржеминская писала: «Отец тогда уже был известным художником , занимал несколько ответственных должностей, постоянно участвовал в различных выставках. В профессиональном сообществе к нему прислушивались. Мама, хотя и была на пять лет моложе отца и меньше успела сделать, несомненно, была одной из самых заметных фигур советского художественного авангарда».
Их взгляды на искусство совпадали. Они начали работать вместе , а потом — и жить.
В то время решиться на это , бросив вызов общепринятой морали, было непросто. Но Кобро и Стржеминский были авангардистами во всем. В конце 1921 года они зарегистрировали брак — о чем Кобро сообщила своим родным в письме так: «А кроме того , я вышла замуж».
В их мастерскую на Большой Советской в Смоленске приходило все больше народу. Януш Загродзкий Януш Загродзкий (1941) — историк искусства, критик, автор выставок современного искусства и критических текстов, основатель галереи Ślad («След») в Лодзи вспоминал , что их студия выглядела довольно забавно: вся была заставлена ящиками, кусками жести, разнообразного стекла, завалена опилками. Он окрестил ее «палитрой конструктивизма».
В 1922 году они приехали в Польшу. Почему? Неизвестно , даже дочь не смогла найти ответа на этот вопрос. Путь в Польшу был нелегким. Им пришлось ночью пробираться через заросли и болота. Весь багаж тащила на себе Кобро — Стржеминскому это было не под силу. Их задержали польские пограничники и водворили в камеру, обвинив в шпионаже в пользу СССР. Проведя в заключении несколько недель, Кобро и Стржеминский в конце концов добрались до Вильно, где находилась семья Стржеминского. Свекровь невзлюбила Кобро — как говорят, из-за ее русского происхождения.
Владислав Стржеминский. Пост супрематическая композиция № 2. 1923 , холст, масло. Источник: Музей искусства в Лодзи 
Когда мы приехали в Польшу , Стржеминский начал подчеркивать, что он поляк, я ушам своим не верила.
Кобро пришлось жить в семье мужа. Ее роль сводилась к помощи свекрови. Стржеминские разговаривали между собой исключительно по-польски , то есть на языке, которого Кобро не понимала. Она вернулась к своим, в Латвию.
Екатерина и Владислав писали друг другу письма. В конце концов было принято решение съехаться , но поселиться отдельно от семьи. Чтобы получить польское гражданство, Кобро пришлось обвенчаться со Стржеминским в костеле, это произошло 29 июля 1924 года в Риге. Супруги переехали в Польшу и поселились в городе Щекочины, что на реке Пилице. Тогда они часто меняли адреса. Из Щекочин переехали в Бжезины под Лодзью, потом в село Жаковице, а оттуда в город Колюшки в Лодзинском воеводстве.
Колюшки показались маме чуть ли не мегаполисом. Ей довелось прожить здесь четыре года.
Это было счастливое время. Они вместе работали над книгой «Пространственная композиция. Расчет пространственно-временного ритма». Совместная работа была вызвана необходимостью , поскольку Кобро неправильно писала по-польски. Стржеминский исправлял ей орфографические ошибки. Это был период интенсивного творческого роста, скульптор работала над своими знаменитыми пространственными композициями. Кобро была первой в мире художницей, которая вписала скульптуру в пространство — в этом она опередила даже Генри Мура.
Катажина Кобро. Пространственная композиция 4 , 1929. Источник: Музей искусства в ЛодзиВ конце концов , осенью 1931 года супружеская чета переехала в Лодзь. Здесь они продолжили работать вместе. Хотели открыть художественную школу , где исповедывались бы более передовые взгляды, чем в знаменитом немецком Баухаузе.
В Лодзи Стржеминский и Кобро тоже часто переезжали с места на место. Селились они , как правило, в комнатушках без удобств, где еще надо было выделить место для работы. Зимой и летом супруги устраивали себе каникулы. В Закопане они познакомились с Виткацием, тот даже написал портрет Кобро. Рождество встречали с семьей Юлиана Пшибося Юлиан Пшибось (1901–1970) — польский поэт, эссеист и переводчик, друг семьи Стржеминского и Кобро. в городе Висла. Их браку было уже десять лет , и ничто не предвещало катастрофы.
Катажина Кобро. Пространственная композиция 9 , 1933. Источник: Музей искусства в ЛодзиНачало ада
В 1935 году мамино желание родить ребенка окончательно созрело. Она была красивой , сильной, энергичной женщиной, которая не успела познать радости материнства. Жизнь, целиком посвященная творчеству, перестала ее удовлетворять. Кроме того, она понимала, что ей 37 лет и скоро будет уже поздно рожать.
Стржеминский вначале не хотел ребенка. Его мать твердила Кобро , что ее долг — заботиться о Владеке, мазать ему хлеб маслом, резать ножом то, что лежит у него на тарелке…
И этот Владек был моим ребенком. Мне казалось , что я смогу заглушить в себе инстинкт материнства.
Ника родилась в ноябре 1936 года , на три месяца раньше срока. Персонал роддома состоял в основном из немцев. Стржеминский говорил, что это фашисты и что они хотят убить его дочь. Говорил, что они дают ей яд.
Тогда и началось почти параноидальное отношение отца к немцам.
Стоит обратить внимание на эту фразу , потому что последующие его конфликты с женой были явно замешаны на национальных предрассудках. Во-первых, она была русской. Во-вторых, по отцовской линии у нее были немецкие корни. Фамилия ее деда звучала «фон Кобро».
До двух лет Ника тяжело болела. Для всех это было трудное время. Вокруг говорили о войне. Когда она началась , семья, спасаясь от бомбардировок, бежала в Вилейку. До Второй мировой войны Вилейка входила в состав Польши. Сейчас это город на территории Беларуси. Кобро массировала парализованным старухам ноги за молоко или макароны для ребенка. В самые лютые морозы она ходила без чулок , потому что на них не хватало денег. Денег вообще ни на что не хватало.
Так для семьи начался ад. Спустя девять месяцев они вернулись в Польшу в телячьих вагонах. В Лодзи на Кобро стали оказывать давление , чтобы она, из-за ее немецкого происхождения, подписала фольклист. Volkliste — реестр немецкой национальности, который вели немецкие оккупационные власти на территории Польши во время Второй мировой войны. В конце концов оба подали заявление о включении их в так называемый «русский список» , что давало возможность получать больший продовольственный паек. Стржеминский не мог себе этого простить до конца жизни, обвиняя жену в том, что, если бы она не была русской, их бы не заставили это сделать. Такой шаг казался ему предательством, хотя они совершили его ради ребенка.
С творчеством было покончено: надо было выживать. Кобро шила игрушки для детей , которые выменивала на продукты или деньги. Стржеминский рисовал открытки — пейзажи «С праздником» или букеты «С днем ангела». Оба шили сумки. Положение было хуже некуда. Это время хорошо запомнилось Нике Стржеминской: «Без ссор и стычек не проходило ни дня». Когда дети хозяев комнаты , которую снимали художники, заболели скарлатиной, Кобро воспользовалась этим и уехала с дочерью к подруге, Аде Краузе. Стржеминский приходил к ним почти каждый день.
Обвинения
В 1943 году Кобро втайне от мужа крестила дочь в православной церкви. Стржеминский , узнав об этом, впал в бешенство. В письме к Юлиану Пшибосю он писал:
Представьте , во время войны фон кобра сбежала с Укой Так он называл дочь. к немке и , пока жила там у нee, окрестила Уку в православной церкви.
В мае 1944 года они снова поселились вместе. Теперь уже дело не ограничивалось ссорами. Стржеминский стал бить жену , пуская в ход костыли.
От этих лет , так же, как и от следующих, у меня остались в памяти мамины синяки на плечах, спине и голове.
Когда Стржеминский стал обвинять жену в том , что она не привозит дров, а значит, не заботится о дочери, Кобро в отчаянии спустилась в подвал и порубила топором свои скульптуры.
Осенью 1945 года Стржеминский начал работать в Высшей государственной школе пластических искусств. Он вел курс «Композиция и принципы формы» и оказался замечательным преподавателем. Сейчас бы сказали , что у него была харизма: люди к нему тянулись. Это подтверждает и учившаяся у него Кристина Кригер, Кристина Кригер (1926–2013) — польская архитектор, урбанист, художница, работавшая в Лодзи. с которой я беседовал в Лодзи.
Он был прекрасен. Так нам казалось , несмотря на его физические недостатки. Занятия он вел, стоя у доски и поясняя свои слова рисунками. Говорил всегда конкретно. Студенты его обожали, коллеги не выносили. Особенно после 1949 года, в период расцвета соцреализма. Художники в Лодзи стали соцреалистами , разве мог им понравиться человек с другими взглядами на искусство?
В начале 1947 года Стржеминский подал на жену в суд , требуя лишить ее родительских прав, и тем самым отрезал все пути к примирению. Они продолжали жить вместе, ненавидя друг друга еще больше. В это время в институте собирались предложить Кобро возглавить кафедру скульптуры. Стржеминский воспринял это как личное оскорбление. Он не видел для себя возможности не только сотрудничать с женой, но даже встречаться с ней в коридорах вуза. Когда спросили его мнение по поводу назначения Кобро на должность, он высказался против, заявив, что жена лишает дочь национального самосознания, внушая ей неприязнь к Польше и любовь к немцам и русским. Такой аргумент, когда после войны прошло всего два года, решил дело.
Старые друзья и ученики отца в один голос заявляли , что, когда разговор заходил о жене, профессор менялся до неузнаваемости. Со злобой и яростью он обвинял ее во всех смертных грехах. Мама тоже жаловалась всем подряд на ссоры и низкие поступки мужа, возлагая на него ответственность за все зло, которое ей пришлось испытать в жизни.
Их частная жизнь стала предметом всеобщего обсуждения. Посторонних посвящали в самые интимные подробности. Каждый старался не остаться в долгу.
Владислав Стржеминский. Послеобраз солнца , 1948, холст, масло. Источник: Музей искусства в ЛодзиВ конце учебного года Стржеминский уехал из дома. Он снял комнату на улице Коллонтая , дом 8. Мебели там почти не было. Кровать, столик и несколько стульев, чтобы было где разместиться студентам, которые постоянно его навещали.
Я сужусь с паршивой коброй , чтобы у нее отобрали дочь. Кажется, против нее будет возбуждено уголовное дело. Она это заслужила.
Я не понимаю , что творилось с отцом. Он мог прекрасно говорить и писать об искусстве. У него была чуткая душа художника. И при этом он так плохо говорил о маме. Его письма к Юлиану Пшибосю заставили меня серьезно призадуматься. Страница с захватывающим рассказом об искусстве соседствует там с другой, где он очень грубо, вульгарно отзывается о маме.
В судебный процесс было втянуто очень много людей , на заседания вызывали все новых свидетелей. Это было громкое дело.
Какая-то тяжелая история с женой. Он был бы прекрасен , если бы не отсутствие передних зубов, которые ему не хочется вставлять. Наконец, у него какие-то трудные семейные обстоятельства, в отношении которых с ним трудно солидаризоваться.
Хуже всего , что в судебном процессе участвовала их одиннадцатилетняя дочь. Суд решил оставить дочь с матерью.
По мнению судей , мать воспитывала во мне враждебность и неуважение к отцу. Она хотела, чтобы я не забывала о своей национальной принадлежности, рассматривая это как средство борьбы с мужем.
Семейный конфликт провоцируют обе стороны , он имеет глубокий характер и вызван различными причинами, исследование которых выходит за рамки текущего процесса.
Конечно же , Стржеминский оспорил принятое решение.
Я буду защищать своего ребенка до последнего вздоха. Я бедна , на мне нет целой рубашки. У меня нет двадцати тысяч, чтобы купить хотя бы одно выступление ловкого адвоката, и потому я прошу суд извинить меня, если я совершаю какую-то юридическую ошибку.
Суд утвердил решение в низшей инстанции.
Стржеминский в то время вполне преуспевал. Водил дочь в кондитерскую , покупал ей подарки. Давал деньги на ее содержание. Приносили их Кобро студенты Стржеминского. В том числе Стефан Кригер.
Стржеминский помогал Кобро и дочери деньгами. Он чувствовал свою ответственность за семью. Тогда это имело значение , даже если они поливали друг друга грязью в судах. Как-то мой муж привез Нике велосипед — подарок Стржеминского, — и Кобро якобы сказала дочери: «Смотри, велосипед тебе прислал, чтобы ты на нем разбилась».
«Голубые цветочки»
Самым трудным был 1949 год. Против Кобро выдвинули обвинение в подписании фольклиста и в принадлежности к фашистским организациям. Ее приговорили к шести месяцам тюрьмы.
Для матери начался кошмар. Она вообще перестала спать по ночам. Ложась в кровать , она гадала, не придут ли за ней утром, чтобы отвезти в тюрьму.
Апелляционный суд признал ее невиновной , благодаря участию знаменитого адвоката Генрика Финкштейна, который заявил, что суд неверно истолковал закон.
Материальное положение Стржеминского ухудшилось. Его выгнали с работы , лишив средств к существованию. Выручали по-прежнему студенты, они приносили любимому профессору продукты.
Неопластическая комната , спроектированная Владиславом Стржеминским в 1946 году. Источник: ВикипедияУ Кобро появились проблемы со здоровьем , которое стремительно ухудшалось, у нее начались кровотечения. Врачи диагностировали рак шейки матки. Она весила 44,7 килограмма при росте 164 сантиметра. Ее поместили в институт им. Склодовской-Кюри в Варшаве, где она прошла курс облучения. Когда Кобро вернулась в Лодзь, ее болезнь продолжала прогрессировать.
Мать не брали в больницу , несмотря на то, что ее мучили ужасные боли. Капли с морфием давно перестали помогать. Все чаще ей приходилось делать уколы. В какой-то момент я заметила, что мама пытается снять коронки с передних зубов. Они были золотые, с накладками из фарфора. Мама не хотела, чтобы ее с ними похоронили. Вручая мне эти свои искусственные зубы, она сказала, что дает их мне на черный день.
Стржеминский узнал о болезни жены. Решился ее навестить. К сожалению , ничем хорошим это не закончилось. Кобро сказала ему: «Я не хочу , чтобы ты приходил на мои похороны». Когда состояние Катажины Кобро еще больше ухудшилось , ее забрали в дом для неизлечимо больных, где она умерла 21 февраля 1951 года.
Дочь не сообщила Стржеминскому о похоронах. Ни одна газета не опубликовала некролога. Стржеминский узнал о смерти жены , только когда в очередной раз зашел к дочери. Он спросил ее: «Почему ты мне сразу не сказала о похоронах? Я бы положил на ее могилу голубые цветочки». Многие годы Ника Стржеминская спрашивала себя , почему именно голубые. Но не нашла ответа.
Катажина Кобро. Обнаженная , 1948. Источник: Музей искусства в ЛодзиДевочку поместили в детдом в Хеленувке. Стржеминский , чтобы чаще видеться с дочерью, вызвался бесплатно вести там кружок художественного творчества. Вскоре Ника сбежала из детдома к Стржеминскому, которому после долгих хлопот разрешили заняться воспитанием дочери.
Атмосфера в доме отца сильно отличалась от той , к которой я привыкла у матери. К нам на Сребжинскую почти никто не заходил. Здесь же вечерами двери, можно сказать, не закрывались.
У Стржеминского обнаружили запущенный туберкулез. Он попал в больницу , а Ника — в детдом для девочек на Каролевской улице, 51. Студенты продолжали помогать Стржеминскому.
Он провел в больнице почти год. Мы его навещали. Приносили кофе , который он очень любил. Чтобы кофе не успел остыть, мы заваривали его у нашего товарища, который жил ближе всего к больнице. Стржеминский ждал нас, по-прежнему рассказывал нам об искусстве и вел себя, как ни в чем не бывало, словно никакой болезни и не было. Интересовался нашей личной жизнью.
Умер он 26 декабря 1952 года.
Похороны отца состоялись 31 декабря 1952 года на Старом кладбище в Лодзи. Через несколько часов наступал новый , 1953 год. Мне показалось, что похороны были очень многолюдными. Я запомнила похороны мамы, на которые, кроме меня, пришло всего несколько человек.
Художник Стефан Вегнер , который тоже работал в Лодзи, в своих воспоминаниях написал: «Я не знаю человека более пылкого , чем Стржеминский, он был полон страстного желания жить, способен на глубокие переживания, не опошленные банальной экзальтацией».
Я навестил оба кладбища. Нику Стржеминскую похоронили на православном , в могиле матери. Ника Стржеминская умерла в 2001 году. Надгробие украшала копия скульптуры Кобро в виде обнаженной девушки. Она была сделана из эпоксидной смолы. Кладбищенские воры , думая, что это металл, хотели украсть ее и сдать на лом. Отрезали скульптуре ногу и на этом сдались.
На могилу Катажины Кобро и Ники Стржеминской я положил голубые цветы.
Статья опубликована в «Новой Польше» №11/2005
