«Дрессировщик жуков. Владислав Старевич создает анимацию» — первая на русском языке книга о жизни и творчестве кинорежиссера и создателя новаторских фильмов в технике кукольной анимации.
Фигура Старевича (1882—1965) занимает особое место в истории мирового кино: этнический поляк , чье детство прошло в Литве и Эстонии, сначала прославился в Российской империи благодаря своим мультфильмам с участием насекомых («Месть кинематографического оператора», «Прекрасная Люканида», «Стрекоза и муравей» и др.), а после эмиграции во Францию в 1920 году — уже на весь мир.
Публикуем отрывок из книги — фрагмент монографии польского биографа режиссера Владислава Евсевицкого «Детство и юность Владислава Старевича» , куда вошли автобиографические записки создателя российской анимации. Выход книги запланирован на осень 2020 года. Заказать книгу и принять участие в краундфандинговой кампании издательского проекта 1895.io можно тут.
В «Удостоверении личности» — дневнике , который Владислав Старевич вел после Второй мировой войны, — читаем: «Национальность — поляк, профессия — фабрикант оживших марионеток. Жена Анна и две дочери — Ирена и Янина. С 1920 года живет во Франции. Не натурализовался».
Будущий мультипликатор родился в Москве 8 августа 1882 года в семье Александра Старевича и Антонины из рода Легецких. Отец Старевича был родом из мелкопоместной шляхты из Сурвилишек около Кейдан в Ковенском уезде. Он принимал участие в Январском восстании 1863 года против царизма , сражался под Шавли в отряде Марцинковского. Когда отряд был разбит русской армией, он сбежал от преследований в Москву, где как ученик аптекаря устроился в больницу князя Голицына. Таким образом, восстание прервало его обучение в гимназии. В Москве он сдал экзамен на провизора и с тех пор самостоятельно содержал аптеку. Вскоре он посетил родные места, женился и снова вернулся в Москву. После преждевременной смерти младшего брата, который работал тогда в земстве в Переславле-Залесском, недалеко от Москвы, Александр Старевич занял его должность. Старевичи жили в Переславле несколько лет, потом отец вернулся в Москву, а позднее в Литву и поселился в Ковно. Сына Владислава он отправил в Ковно раньше, в 1886 году.
После смерти матери (мне было тогда четыре года) отец , считая, что для воспитания ребенка необходима женская ласка, а также опасаясь, что я совсем «загнусь», решил поселить меня у бабки.
Все дальнейшие воспоминания и признания художника я буду черпать из фрагментов машинописи дневника , предоставленной мне Старевичем и уже использовавшейся в исследовании 1961 года. Я сохраняю авторские многоточия, пунктуацию, характерные изъяны в орфографии, стиль диалектной речи, сохранившийся у Старевича с тех лет, и, прежде всего, — прелестный старопольский язык «кресов». <…>
Огромным событием для него стало знакомство с волшебным фонарем и «туманными картинами». Знакомый офицер по фамилии Баньковский привел его в военные казармы на оптическое представление. Мальчику было тогда около десяти лет.
Я не помню картин военного содержания , но всякие другие и комические, движущиеся яркие звезды.
Особое веселье вызвало изображение повара с лежащей на тарелке свиной головой, мгновение ока — и повар со свиной головой держит на тарелке свою собственную голову.
Радостный горный пейзаж: вдали едет по мосту черный поезд. Ничего страшного, что колеса стоят на месте, а дым из трубы ползет, словно замерзший, но зато как красиво сквозь этот дым просвечивает полная луна с облачками… Отчетливо слышно свист «кукушки» и шум пара: чух-чух… чух-чух… пфф… Какой-то солдат-весельчак имитирует шумы.
После представления Баньковский показал фонарь и слайды и объяснял, как мог. — Почему изображение появляется на экране?.. — Потому что проходит сквозь выпуклое стекло. — А почему проходит? — Потому что есть лампа… — А зачем лампа?.. — Чтобы изображение могло пройти… понял, наконец?..
Я ничего не понял, но подумал, что проведу дома опыт с увеличительным стеклом, через которое дедушка читал «Страшного дедушку».
Хотел попробовать в тот же вечер, но меня погнали спать.
Я начал проводить манипуляции со стеклом и кухонной лампой перед белой печкой, и вдруг на печи блеснул свет, стекло ближе — стекло дальше, и отчетливая вспышка <…>.
Удивленный, я пока не заметил, что всё это было вверх ногами. Смотря на отражение огня на печи, я не мог понять, что такое черное плывет в нижней части пламени.
«Что панич вытворяет… и с лампой коптите?» — в отчаянии закричала наша служанка. Мне пришлось прервать опыты: вокруг была сажа , а под носом усы.…
Наконец, после бесчисленных проб и переделок, когда фонарь почти целиком был продырявлен, можно было смотреть настоящие «туманные картины».
Рисовать на стекле не так просто, как на бумаге, но когда я узнал, что стекло перед рисованием надо накрывать бумагой, работа сразу закипела.
Для крутящихся звезд мне были нужны стеклянные диски. Теофилек посоветовал нарезать их ножницами в бочке с дождевой водой для стирки. Я нарезал много стеклышек.
— Если я только поймаю панича со стеклом в бочке…
У меня были видовые картинки, поезд с дымом, буря на море с кораблем, вращающаяся ветряная мельница и мерцающие звезды. Последние, хоть и не имели шестеренки (как я видел у оптика), тем не менее хорошо двигались с помощью нитки. Нужно было только проделать дырочку в середине стеклянного диска.
Ох уж эта дырочка, заставила меня помучиться. Я по-всякому пробовал ее сделать: и кремнем, и бриллиантом с кольца тети — никакого результата…
К счастью, Теофилек где-то разузнал, что дырочку можно проделать концом напильника, смоченным в скипидаре. Я испробовал этот метод на оконном стекле — быстро и сказочно.
Теперь мальчик начал тщетно ломать голову , где бы устроить представление для всего двора. Проблему решил случай, который принес весьма плодотворные результаты будущему создателю комбинированных съемок.
В субботу явился Теофилек в необыкновенно задиристом настроении и начал колотить палкой по стеклам веранды , как по цимбалам. Дома крики и причитания. Я прибежал и умолял: «Вот здесь, здесь, милый Теофилек, бей выше по цветным» (мне были нужны цветные стеклышки).
Бабушка плакала, вздыхая: «Какой стыд…» Плакал и Теофилек, клянясь исправиться. Поэтому, дав обещание, сразу получил деньги на остекление и приступил к возмещению ущерба. Мы вместе пошли за материалом, купили дощечек и гвоздиков, а кроме того пачку хороших сигарет «Фру-Фру» (10 штук — 6 копеек). Упаковка с изображением женской головки с крылышками бабочки досталась мне с условием, что я никогда не буду курить и пить.
— Погромщик… Погромщик! — завидев нас, кричали на весь двор еврейчики.
— Как здесь теперь темно… — опечалилась бабушка.
— Зато практично, дешево, и люди ничего не увидят, — убедил ее Теофил. От радости я танцевал на одной ноге. Наконец у меня был темный зал для показа «туманных картин».
В зале поместились ребята со всего двора.
Программа состояла из видовых картинок и сценок , нарисованных вручную (иногда путем деколирования, т. е. перенесения изображения с бумаги), а также комических сценок вроде повара со свиной головой и аппликаций по типу китайских теней, двигавшихся разными способами. Например, цветы, вырезанные из разноцветного желатина (от конфет) и наклеенные на ниточки между двумя стеклышками, свободно колыхались от легкого дуновения. Трубочист: труба была нарисована на слайде, трубочист вырезан из черной бумаги и приклеен только ногами. Он приводился в движение ниткой, прикрепленной к руке: наклонялся, прочищая дымоход. Тем же способом были сделаны птичка в клетке, паяц и многие другие.
До сегодняшнего дня сохраняют обаяние эти пластины из стекла с зелеными гранями, где чистые, как иконки, обильные снега зимы под лунным небом и окна горных домиков в сочельник…
Значительно позже я сделал второй фонарь, при помощи которого можно было демонстрировать на полотняном экране механизм идущих часов и другие непрозрачные, но светлые предметы.
На той же веранде Владек организовал тир , где мальчишки стреляли из рогатки по разным движущимся предметам: шарикам, трубкам, фигуркам животных, <…> воздушным шарам. «Звездой» тира была также фигурка М. Н. Муравьева «Вешателя» (виленского генерал-губернатора в 1863-1865 годах, русификатора, известного своей жестокостью), сделанная Владеком по собственному проекту. После меткого выстрела марионетка падала, и Муравьев оказывался повешенным. Однажды этот «спектакль» увидела подруга бабушки и, охваченная ужасом, подняла шум.
— Но , Якубча, дорогая… — говорила она перепуганным голосом, — это же вылитый Муравьев. Не дай Бог, увидят — всех засадят в тюрьму.
В играх мальчика вскоре появились сатирические акценты и даже элементы злой карикатуры , которые впоследствии будут сопутствовать Старевичу на протяжении всей жизни и художественной карьеры.
Перевод Дениса Вирена
«Новая Польша» благодарит редактора-составителя книги Станислава Дединского (издательский проект 1895.io) за возможность публикации.