Коммунистическая пропаганда объединяла лживый нарратив о братстве Советским Союзом с рассказом об огромных успехах, которых Польша добилась после Второй мировой войны. При этом важно не только то, о чем говорили, но и то, что замалчивали. Не вспоминали публично о Катынском расстреле или о Советско-польской войне 1920 года. Для первых послевоенных лет, когда коммунисты постепенно сосредоточивали в своих руках всю власть, характерен нарочитый разрыв с довоенной Польшей, особенно периода санации. Нелюбовь к стране межвоенного двадцатилетия — один из самых важных и постоянных элементов пропаганды ПНР.
В этот начальный период особенно болезненным для поляков оказался один плакат. На нем были изображены два солдата: атлетического сложения солдат Народного войска польского, бегущий с карабином, на которого плюет другой, низкорослый, с табличкой «АК» (Армия Крайова, крупнейшая подпольная организация в оккупированной Польше) на шее. Подпись под плакатом гласила: «Гигант и ничтожный карлик реакции». Коммунисты ненавидели все, что связано с традицией Армии Крайовой — во время войны она была значительно более многочисленной, чем коммунистическое подполье. Солдаты АК чувствовали свою связь с довоенной Польшей, и в Польше сталинской эпохи за ними закрепилось определение, взятое с плаката, — «ничтожные карлики реакции».
Плакат «Гигант и ничтожный карлик реакции». Источник: Институт национальной памятиГерои и антигерои
Пропагандистским образцом для подражания в эпоху Иосифа Сталина и Болеслава Берута были передовики производства. Пресса заливалась соловьем про каменщиков и горняков, превышавших норму выработки порой на 200 или 300 %. Самым знаменитым из них был забойщик Винцентий Пстровский, чей рекорд выполнения нормы составил в 1947 году 293 %. К слову сказать, работал он недолго, потому что умер уже в 1948 году. Злые языки рифмовали: «Коль спешишь на суд ты Божий, будь на Пстровского похожий!»
Были в ту эпоху и пропагандистские антигерои — например, обвиняемые на политических процессах. Пропаганда атаковала их, брызжа ядом. Коммунисты жестоко расправлялись со всеми своими политическими конкурентами: сперва с подпольем (состоявшим из бывших бойцов Национальных вооруженных сил, Армии Крайовой и объединения «Свобода и независимость» Антисоветская гражданско-военная организация, созданная 2 сентября 1945 года из кадров Армии Крайовой. и с членами Польской народной партии. Потом — с идейно более близкими социалистами. В 1948 году началась кампания против тех членов Польской социалистической партии, которые сопротивлялись ее объединению с Польской рабочей партией. На скамье подсудимых оказался легендарный деятель Казимеж Пужак. В репортажах с процесса газета Trybuna Ludu так и сыпала эпитетами, которые прекрасно иллюстрируют язык тогдашней власти: «сеятели ненависти», «подрывная работа против единого фронта», «сотрудничество с немцами и бандеровцами», «исполнение заданий неких держав», «история жизни Казимежа Пужака написана кро вью и грязью».
Когда коммунисты укрепили власть, пропагандистов охватил отчаянный страх: в 1953 году подпольщики, а именно члены организации «Страна», Молодежная антисоветская организация, существовавшая в 1948–1952 годах. застрелили Стефана Мартыку. Он был одним из самых ненавидимых голосов сталинской Польши.
Этот мерзавец почти всегда врубался в середине танцевальной мелодии со словами: «Слушайте "Волну 49". Включаемся», после чего начинал поливать грязью империалистические государства. Больше всего доставалось американцам; Мартыка распространялся об их ограниченности, жестокости, глупости и т. п.; тирада завершалась словами: «Отключаемся». Однажды какой-то студент прикончил самого Мартыку; поначалу ходили слухи, что это месть Яна Цаймера, руководившего тогда оркестром танцевальной музыки Польского радио: передачи Цаймера Мартыка прерывал чаще всего. Вскоре, однако, выяснилось, что убийца Мартыки был завсегдатаем информационного центра посольства США, и центр закрыли.
Говорят, что перепуганная Ванда Опольская, другая известная пропагандистка той эпохи, попросила тогда выделить ей охрану. Виновных в убийстве Мартыки поймали и осудили.
Когда в октябре 1956 года к власти вернутся Владислав Гомулка, начался период так называемой малой стабилизации. Пропаганда в сравнении с периодом сталинизма слегка смягчилась, но у нее по-прежнему бывали свои всплески. В эпоху Гомулки она трижды напоминала о себе: атаками на Католическую церковь по случаю празднования тысячелетия крещения Польши, в марте 1968, когда пропаганда была направлена против молодежи, интеллигенции и евреев, и в том же году во время Пражской весны, когда пропагандисты критиковали чехословацких реформаторов.
С Церковью особенно рьяно боролись ближе к 1966 году, на который выпадало тысячелетие крещения Польши. Гомулка очевидным образом конкурировал за власть над душами с Костелом, своим главным духовным противником, поэтому пресса публиковала пропагандистские выступления.
Воинствующий клерикализм вот уже полвека ведет борьбу с силами прогресса, борьбу с народным и рабочим движением.
Или о «руководстве епископата», которое культивирует «губительные, антипатриотичные и антигосударственные традиции в истории Церкви» (Зенон Клишко, ближайший соратник Гомулки). Напечатанные выступления такого рода — это, наряду с комментариями журналистов, мощный пропагандистский инструмент. Особую роль в их распространении играла Trybuna Ludu, ведущий «бумажный носитель» пропаганды.
Первая полоса издания Trybuna Ludu, 1981. Источник: WikimediaБанановая молодежь и другие враги
Пропаганда постоянно повторяла лозунг Владислава Гомулки — «Тысяча школ на тысячелетие польского государства». Эта придуманная им акция постройки новых образовательных объектов очень хорошо вписывалась в духовную конкуренцию с Церковью, которую пропаганда представляла как отсталую.
Когда в Польше происходили какие-то волнения, уличные демонстрации, пропаганда обращалась своему любимому выражению: «Кто за этим стоит?» — и обычно, конечно, оказывалось, что империалисты.
Так было и во время протестов в марте 1968 года, когда против власти выступили прежде всего студенты. На этот раз пропаганда представляла протестующую молодежь как потомков богатых евреев.
Зачинщиками была группа молодежи, происходящей из привилегированных социальных кругов, в связи с высокими должностями, которые занимают в государственной администрации их родители, преимущественно еврейского происхождения.
Пропаганда придумала тогда определение «банановая молодежь» — именно она якобы стояла за беспорядками. «Банановая молодежь» — это дети коммунистов, обычно еврейского происхождения, то есть людей достаточно обеспеченных, а также дети владельцев процветающих частных магазинчиков на варшавской улице Рутковского (сейчас, как и до войны, — Хмельная).
И те, и другие выросли тепличных условиях, и те, и другие не знали повседневных забот их ровесников из рабочих семей, не знали вкуса обычного человеческого труда. И те, и другие с ранних лет воспитывались в достатке, в восхищении Западом, одевались в лучшие заграничные тряпки, проводили время на Балеарах, с комфортом рассиживались в служебных лимузинах своих папочек или в собственных «пежо», полученных за успешно сданные выпускные экзамены.
При перечислении врагов польских властей пропагандистский язык часто использовал множественное число фамилий: михники, бачки… Врагов во множественном числе видели и в Израиле, ведь это был период войны на Ближнем Востоке: бен гурионы, дайаны…
1968 год — это также период, когда пропаганда клеймила Пражскую весну. О чехословацких демонстрациях в Польше писали: «Они не гнушались самыми подлыми преступлениями», «активно распространяли свои подлые планы», организовывали «демонстрации и уличные беспорядки, пользуясь полной безнаказанностью».
Пропаганда утверждала, что настоящие организаторы протестов — это западнонемецкие диверсанты (такие же инсинуации появились и два года спустя, во время волнений на польском Поморье в 1970 году). Газета Żołnierz Wolności написала о прибывающих в Прагу «фалангах туристов»: «многие из них напоминали туристов, которые в 1938 году массово съехались в Чехословакию, а когда гитлеровские войска пересекли границу этой страны, оказались офицерами вермахта».
В определенном смысле пропаганда прочнее всего ассоциируется с эпохой Эдварда Герека, то есть 1970-ми годами. Это был специфический период, называемый «пропагандой успеха». В предыдущие эпохи пропаганда тоже не только клеймила врагов, но и хвалила мнимые достижения коммунистического строя, однако при Гереке последнее приобрело совершенно абсурдный масштаб. Польские газеты, радио и телевидение утверждали, что мы стали… десятым по уровню экономического развития государством мира. Тогда повторялся лозунг: «Чтобы Польша становилась сильнее, а у людей рос достаток».
Плакат времен ПНР. Автор: В. Хмелевский / WikimediaОгромные деньги вкладывались в телевидение, которым руководил Мацей Щепаньский. Именно телевидение стало важнейшим инструментом пропаганды и создавало образ современной Польши. Людей мотивировали — а одновременно и подбадривали — звучащим со всех сторон слоганом «Поляк сможет!»
Сила воздействия
Газеты всюду приплетали знаменитое герековское: «Поможете? — Поможем!» Началось с того, что в самом начале своего правления Эдвард Герек поехал к рабочим на Поморье и в завершение своего выступления крикнул: «Ну что, поможете?», а зал якобы громко откликнулся: «Поможем!» Правда, судя по записи с этой встречи, отклик вовсе не был таким уж громким. Кроме того, неизвестно, кто, собственно, отвечает: обычные работяги или какой-нибудь подставной рабочий актив. Этот лозунг повторялся в прессе так часто, что казалось, будто Герек колесил с ним по всей стране несколько лет.
В течение всей этой эпохи пресса создавала образ хозяйственника, то есть Эдварда Герека, который посещал — якобы без предупреждения — различные предприятия.
Каждый дом, каждая семья ощутила улучшение условий жизни, чувствует практические результаты глубокой заботы партии и ее лидера, Эдварда Герека, о благе отчизны и каждого ее гражданина.
1970-е были также отмечены мощной пропагандистской кампанией в связи с рабочими протестами 1967 года в Радоме и Урсусе, вспыхнувшими после повышения цен на мясо. Власть называла протестующих смутьянами, а протесты именовались «позорными эксцессами», «беспорядками и хулиганством», а также «удручающими инцидентами».
Со временем пропаганда стала ритуальным языком, которому не верили уже даже многие представители власти. Ведь как можно было воспринимать всерьез лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» (он был слоганом Trybuna Ludu), когда у людей не было загранпаспортов?
Пропаганда 1980-х годов, эпохи генерала Войцеха Ярузельского, — это прежде всего пресс-секретарь Ежи Урбан, особенно ненавистная для поляков фигура, которая ассоциируется с враньем и манипуляцией фактами. Вдобавок ко всему, он обладал не слишком привлекательной внешностью: невысокого роста и с большими ушами. Урбан успешно фокусировал на себе нелюбовь поляков, в некотором смысле избавив от нее других власть имущих и став своего рода громоотводом.
Важным событием были пресс-конференции Урбана с участием заграничных журналистов, которые транслировало телевидение. Поляков интересовали прежде всего вопросы СМИ: по ним можно было догадаться, что такого интересного старается скрыть власть. Ответы же Урбана их забавляли — они были хоть и лживые, но обычно весьма умные.
Пресс-конференция Ежи Урбана, 1984. Источник: TVP HistoriaОднако в 80-е годы пропаганда становилась все более блеклой. Пропаганда времен сталинизма, особенно действенная, была очень образной с языковой точки зрения. В годы правления Ярузельского политическая публицистика стала пустой и скучной. Абзацы в политических статьях были все более обширными, лишенными смысла, так что сейчас из них даже нечего процитировать. В конце предложения трудно было вспомнить, о чем шла речь в начале.
Иногда сложно понять, в чем заключалась действенность коммунистической пропаганды. Пропагандисты кажутся менее опасными, чем сотрудники службы безопасности, и, пожалуй, зря. Конечно, слова, даже жестокие, на первый взгляд, не обладают той силой воздействия, что тюрьмы или пустые полки в магазинах. Но на одно стоит обратить внимание: этой пропаганде ничего нельзя было противопоставить. Все средства массовой информации контролировали коммунисты, поэтому когда пропаганда называла протестующих смутьянами, они никак не могли себя защитить. Это принципиально отличает те времена от нынешних — потому что, хотя пропагандой и пользуются все политики, ни у кого больше нет на нее монополии.
Переводчик Валентина Чубарова, редактор Ольга Чехова
