«Неважно, откуда ты — важно, куда идешь»
Кадр из фильма «Тело Христово». Источник: пресс-материалы
В этих словах главного героя картины Яна Комасы «Тело Христово» (Boże Ciało), претендующей на «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке», заключен существенный авторский посыл. Утверждение может показаться самоочевидным, однако оно облечено польским режиссером в весьма небанальную форму.
Ян Комаса принадлежит к молодому поколению польской режиссуры, которое можно назвать детьми Польского института киноискусства (PISF): именно с учреждением этой организации в 2005 году открылась новая страница в истории кино Польши.
Громко дебютировав в 2011 году лентой «Зал самоубийц», где была остро поставлена проблема бегства тинейджеров от насущных проблем в виртуальный мир, Комаса на несколько лет ушел в историческое кино. Результатом стали появившиеся в 2014 году фильмы «Варшавское восстание» и «Город 44», взаимно дополняющие друг друга: первый представляет собой монтаж раскрашенной хроники Варшавского восстания 1944 года, второй — наоборот, подчеркнуто постановочный боевик, местами напоминающий компьютерную игру.
Хотя обе военные картины, несомненно, интересны и имели резонанс, оставалось ощущение, что это не совсем стихия Комасы. Поработав некоторое время над сериалами, режиссер наконец вернулся в большой кинематограф с фильмом «Тело Христово», ставшим настоящим фестивальным хитом (призы в Венеции, Стокгольме, Люксембурге, Минске и, конечно, на Национальном кинофестивале в Гдыне).
История частично основана на реальных событиях. Работа над сценарием — дебют Матеуша Пацевича — шла очень долго и, вероятно, благодаря этому он столь четко выстроен. Главного героя Даниэля (в блестящем исполнении Бартоша Белени, одного из самых многообещающих польских актеров) зритель в начальных кадрах видит в исправительно-трудовой колонии. На первый взгляд, парень ничем не отличается от остальных заключенных, однако вскоре выясняется, что он проявляет особый интерес к религии. Он даже мечтает поступить в семинарию, но с его судимостью это невозможно. Получив условное освобождение, Даниэль должен отправиться работать в столярную мастерскую в подкарпатской деревне, но неожиданно (в том числе для самого себя) представляется жителям священником. А поскольку настоятель местного храма как раз отправляется на лечение, теперь герою предстоит заменять его. Отметим на полях, что казусов с лжесвященниками за последние годы было в Польше немало, и будущий сценарист написал о них несколько репортажей.
На протяжении всего фильма Комаса умело балансирует между жанрами: криминальной драмы и комедии, мелодрамы и философской притчи. Он не дает зрителю готовых ключей для восприятия картины, при том что внутренне она цельна и логична. Очевидно, что история преступника, переодевшегося ксендзом, автоматически сообщает сюжету едва ли не гоголевский абсурдизм, однако комедийный потенциал исчерпывается двумя-тремя сценами, после чего тон становится по преимуществу серьезным. Ложный священник, оказывающийся самым настоящим из возможных, — вот парадоксальный образ, к созданию которого стремились авторы.
Даниэль обнаруживает на главной улице мемориал — доску с фотографиями и цветами, у которой каждый вечер проходят коллективные молитвы (вспоминается традиция ежемесячных молебнов в центре Варшавы в память о жертвах авиакатастрофы в Смоленске). Оказывается, год назад в деревне произошла трагедия: грузовик столкнулся с машиной, в которой ехали шестеро подростков. Погибли все, включая водителя грузовика, но его фотографии на доске почему-то нет. Начав исподволь расследовать это дело, главный герой открывает глубокий конфликт между жителями.
Фильм Комасы оказался на перекрестье двух заметных тенденций в польском кино последних лет. Первая — обращение к теме жизни в глубинке, причем режиссеру явно ближе подход, предложенный Петром Домалевским в «Тихой ночи» (2017): взгляд на провинцию не с варшавско-краковских высот, не со снисходительной иронией, а с сочувствием и попыткой понять. Вторая — рефлексии на тему места и роли религии в обществе. Конечно, самый яркий пример здесь — «Клир» (2018) Войцеха Смажовского, посвященный мрачнейшим сторонам жизни духовенства.
Любопытно, что и «Клир», и «Тело Христово» были поддержаны Кшиштофом Занусси как экспертом Польского института киноискусства. Классик открыто говорит о кризисе католической церкви и необходимости ее реформирования. Но если Смажовский делает это со свойственной ему резкостью, Комаса подводит зрителя к идее обновления будто невзначай. Поначалу проповеди Даниэля весьма неумелы (что неудивительно), но, постепенно войдя в раж, он произносит пусть и абсолютно вольные, но глубоко гуманистические речи, заставляя прихожан аплодировать. Его неформальный стиль ложится на благодатную почву: автокатастрофа затронула большинство жителей, и им как никогда нужно живое слово.
Режиссер далек от идеализации героев. В первую очередь это касается самого Даниэля. Он вовсе не «новый святой», не внезапно обратившийся в веру грешник. Совершая службы и выслушивая исповеди, вне храма герой продолжает вести вполне разгульный образ жизни. В его глубоко посаженных глазах на долгих крупных планах читаются и мрачное прошлое, и неуверенность в себе, и некоторое безумие… Финал лишь усиливает неоднозначность этого образа. Впрочем, и остальные (в съемках, помимо актеров, принимали участие реальные жители деревни) на поверку оказываются намного сложнее, чем кажется в начале. «Здесь живут хорошие люди», — говорят они сами про себя, но через минуту зритель получает доказательство обратного. Комаса смотрит на героев критическим взглядом, в то же время лишенным издевки, которая доминирует, например, в фильме Малгожаты Шумовской «Лицо» (2017).
В «Теле Христовом» последовательно проводится мысль о том, что нужно стремиться к примирению между людьми, что необходимо вместе проговаривать болезненные темы, чтобы прийти к компромиссу, но делать это следует аккуратно и постепенно. Подобная идея крайне актуальна не только в современной Польше, раздираемой внутренними конфликтами, но и во всем мире. Наверное, именно поэтому картина Комасы привлекла внимание Американской киноакадемии. Другое дело, что в ней нет такого визуального изящества, как в «Иде» Павла Павликовского, выигравшей в той же номинации пять лет назад, или в «Паразитах» Пон Джун-хо — вероятно, главного соперника «Тела Христова».
«Это лишь притча о том, как далеко вы ушли от Бога», — произносит в финале с амвона «настоящий» ксендз. Быть может, такое универсальное послание, вплетенное в сложносочиненную структуру драмы, убедит академиков? Об их решении мы скоро узнаем. А уже на март запланирована премьера следующей картины Комасы «Зал самоубийц. Хейтер», и хочется верить, что это снова будет точное и глубокое высказывание о нас сегодняшних.