1 сентября 1939 года нацистская Германия начала Вторую мировую войну, атаковав Польшу, а вскоре, в соответствии с пактом Молотова-Риббентропа, агрессию осуществил СССР. Однако почти два года спустя Германия обратилась против своего союзника: 22 июня 1941 года немецкие войска начали наступление на Советский Союз.
Еще до вторжения лидеры Третьего рейха постановили, что одной из целей войны является уничтожение коммунизма и всех тех, кто его распространяет, в первую очередь членов большевистской партии, а в Красной армии — политруков и политкомиссаров. Когда они попадали в плен, их прямо за линией фронта расстреливали члены айнзацгруппы. Тех же, чью личность установили только в лагерях для военнопленных, отправляли в концентрационные лагеря.
Коммунисты в плену
С июля 1941 года такие группы комиссаров вывозили в концлагерь Аушвиц, где их, даже не оформив прибытие, убивали, чаще всего — расстреливали. В начале сентября туда привезли очередную группу из 600 военнопленных, которые были умерщвлены вместе с 250 польскими больными узниками в подвале блока №11 газом «Циклон Б». Это был первый случай массового уничтожения в лагере при помощи газа.
Во второй половине сентября 1941 года в отдельном секторе Аушвица лагерное начальство устроило «трудовой лагерь для русских военнопленных». В следующем месяце туда было доставлено порядка 10 тысяч взятых в плен солдат Красной армии. Им было приказано построить близ деревни Бжезинка (нем. Биркенау) еще один лагерь, специально для военнопленных.
Советские военнопленные в немецком плену. Фото: Sueddeutsche Zeitung Photo
В Аушвице — из-за жестокого обращения эсэсовцев и начальства, казней, а также крайне тяжелой работы, недостаточного питания и болезней — был очень высокий уровень смертности заключенных. Пять месяцев спустя в живых осталось 600–700 военнопленных, и в первой половине марта 1942 года они были переведены в Биркенау, в так называемый сектор BIb, где жили и работали вместе с другими заключенными. Таким образом, лагерь, изначально предназначавшийся для военнопленных, стал концентрационным лагерем. Официальное название Аушвиц II-Биркенау он получил лишь в 1943 году. При этом слово «Kriegsgefangenenlager» (лагерь военнопленных) использовалось в строительной документации вплоть до 1944 года. В Биркенау военнопленные не отделялись от остальных заключенных, их знаками различия были только военная форма с желтыми буквами SU (Sowjetunion) и номер, вытатуированный на груди слева.
В лагере
Во второй половине 1942 года заключенные завершили постройку бараков в секторах BIa и BIb, но продолжалась работы в соседнем секторе BII — там строили жилые и санитарные бараки, выполняли дренажные и водопроводно-канализационные работы, прокладывали дороги. Кроме того, заключенные обнесли ограждением из колючей проволоки весь участок — за исключением северо-западного угла. Эсэсовцы специально приказали оставить там проем, чтобы доставлять материалы для строительства крематориев IV и V. В то время дорога между сектором BII и планируемым BIII еще только строилась, и через этот проем можно было доставлять стройматериалы. Кроме того, там проходили узники из зондеркомманды, которых заставляли работать в расположенной неподалеку временной газовой камере, так называемом «красном доме».
Вид на дорогу между секторами BII и BIII, наши дни. Источник: Виртуальная панорама музея Аушвиц-Биркенау
Во время работ в секторе BII бывали и случаи смерти от истощения или в результате избиения капо (заключенными, работавшими на администрацию — прим.ред.) или эсэсовцами. Если заключенные погибали в непросматриваемых местах, например, за кучей строительных материалов или в недостроенном бараке, то остальные члены его рабочей команды могли этого не заметить. И только во время вечерней поверки обнаруживалось, что кто-то из заключенных отсутствует. В таких случаях эсэсовцы формировали из нескольких десятков человек так называемую зухенкомманду (Suchenkommando) — в нее входили узники из другой рабочей команды, и их задачей был поиск отсутствующих. Во время поисков на вышках по периметру сектора BII стояли охранники. Иногда отсутствующих не находили: это значило, что произошел побег.
План побега
Летом 1942 года число военнопленных было относительно невелико и составляло порядка 150–160 человек. В то время они были сплоченной и дисциплинированной группой, хорошо ориентирующейся в лагерных реалиях. Но среди пленных нарастали опасения, что эсэсовцы уничтожат их в газовой камере или расстреляют во дворе блока № 11. Так зародилась мысль организовать коллективный побег. Во главе военнопленных стояла группа, называемая ими самими «комитетом» или «штабом», которая руководила подготовкой. В числе прочих, в ее состав входили Андрей Зайцев, Василий Доченко (Доценко), Петр Мишин, Николай Васильев, Павел Стенькин, Андрей Погожев и Николай Писарев.
Члены «комитета» тайно собирались в укромных местах (например, в последнем санитарном бараке сектора BIb), не попадавших в поле зрения часовых. В ходе этих собраний они разработали план побега, предполагавший, что заключенные, отправленные на поиски в составе зухенкомманды, приблизятся незаметно к уже упоминавшемуся проему в ограждении сектора BII. Затем, по условному знаку, бросятся в этот проем, побегут в сторону ближайшего редкого леса и дальше к Висле. Этот план передавали потом другим заключенным, которые продолжали подготовку уже в меньших группах — в частности, раздобывали гражданскую одежду и удаляли вытатуированные номера, — однако передать его удалось не всем.
Аушвиц-Биркенау. Фото: Мариуш Цешевский / Министерство иностранных дел Польши
Сначала самым большим вопросом было, станут ли эсэсовцы использовать военнопленных для поиска узников, отсутствующих на поверке. Как вспоминал Погожев, для этого пленные распустили по лагерю информацию о своей готовности участвовать в поисках. Они надеялись, что через информаторов сведения дойдут до эсэсовцев, и не обманулись в своих расчетах — через некоторое время несколько десятков военнопленных были отправлены на поиски. Советские пленные проявили такую старательность и результативность, что в дальнейшем эсэсовцы еще не раз организовывали из них зухенкомманду.
Впрочем, Павел Стенькин описывает историю включения в поисковые команды военнопленных несколько иначе. По его версии, сработало не распространение информации о готовности к поискам, а то, что советские пленные специально спрятали во время работы труп заключенного из другой команды. Когда группа, отправленная после поверки на поиски, не обнаружила пропавшего, эсэсовцы послали в сектор BII военнопленных. Те же довольно скоро обнаружили спрятанное тело, завоевав таким образом доверие эсэсовцев. Сейчас трудно рассудить, чья версия ближе к реальности. В любом случае, как свидетельствуют очевидцы, эсэсовцы действительно начали использовать военнопленных для поисков.
«За родину! Вперед!»
Через некоторое время «комитет» принял решение устроить побег. В назначенный день военнопленные, работавшие в секторе BII, спрятали в недостроенном бараке тело заключенного, похищенное из другой рабочей группы. На дневной поверке обнаружилось расхождение в цифрах, и эсэсовец приказал заключенным организовать зухенкомманду. Погожев вспоминал, что желающих выступило значительно больше, чем требовалось, поэтому эсэсовец отсчитал 70 человек, а остальным приказал вернуться в строй. Выбранную группу отвели под конвоем к месту поисков. Там они, рассеявшись, стали прочесывать территорию так, чтобы часть из них шла к проему в ограждении по одной стороне указанной территории, а часть — по другой, на некотором расстоянии. Пока шли поиски, стемнело, и над территорией лагеря начал подниматься туман.
Прямо перед запланированным сигналом к началу побега, когда часть военнопленных подошла к проему, там неожиданно стали проходить узники из зондеркоманды. Внезапно один из них выбежал из строя и был застрелен эсэсовцем-конвоиром. Это вызвало замешательство среди военнопленных. Еще больше они растерялись, когда эсэсовец потребовал, чтобы четверо из них незамедлительно отнесли убитого в лагерь. Идя к месту, где лежало тело, выбранная четверка пересекла линию ограждения и приблизилась к сторожевой вышке. И вот там-то они все-таки дали условленный сигнал к побегу, прокричав: «За родину! Вперед!» Те, что стояли поблизости, бросились за ними с криком «Уррра!» Остальных же, которые находились чуть дальше, быстро окружили часовые и погнали в лагерь.
Погожев вспоминал, что в самом начале побега пленные забросали камнями часового на вышке и одновременно атаковали остальных охранников. Стенькин, в свою очередь, уточнял, что сначала они повалили эсэсовца, требовавшего отнести тело убитого узника в лагерь. Как бы то ни было, красноармейцы, застав эсэсовцев врасплох, сумели прорваться сквозь проем в ограждении, опрокинуть вышку и добежать до леска, расположенного к западу от лагеря.
Аушвиц-Биркенау. Фото: Мариуш Цешевский / Министерство иностранных дел Польши
Только спустя какое-то время эсэсовцы начали стрелять по убегающим, а в район побега направили группу преследования, чтобы перекрыть беглецам дороги. В результате часть военнопленных очень быстро схватили или застрелили. Зато остальные — бегом, ползком, укрываясь в лесу или в ложбинах, — пробирались на восток, в сторону Вислы, до которой оставалось чуть больше километра.
Судьбы бежавших
Имена всех военнопленных, которые предприняли побег, неизвестны. Сохранились сведения лишь о немногих: это Иван Колос, Андрей Зайцев, Николай Говоров, Иван Зимин, Андрей Погожев, Виктор Кузнецов, Павел Стенькин, Андрей Марченко, Николай Писарев, а также Вася (по всей вероятности, Василий Доченко или Доценко) и Саша (фамилия неизвестна). Кроме того, сохранилось слишком мало свидетельств и воспоминаний, так что мы имеем представление только о том, как спасались немногие из них.
Андрей Погожев и Виктор Кузнецов вместе с несколькими другими пленными пробежали через ближайший к лагерю лесок, сумели добраться до Вислы и вплавь переправились на другой берег. Но там, на дороге вдоль реки, эсэсовцы успели уже расставить своих людей, отрезав тем самым все пути к спасению. Пленные, пробираясь по болоту, прячась от лучей прожекторов и осветительных ракет, попытались перейти через дорогу.
Это удалось лишь Погожеву и Кузнецову, остальные, по всей вероятности, были застрелены или схвачены. Затем оба они, чтобы обмануть преследователей, повернули на запад, планируя впоследствии вернуться и шагать на восток. Шли они только ночами, но из-за осенних дождей и туч, закрывавших звезды, не сумели сориентироваться на местности. Они проблуждали более двух недель и в конце концов были арестованы немецкими жандармами в окрестностях города Рыбник (около 60 километров к западу от лагеря). Поскольку оба перед побегом разными способами удалили номера на груди, во время допроса жандармы не опознали в них беглецов из Аушвица и сочли правдивыми объяснения, что пленники сбежали из поезда, который вез заключенных в сторону Катовице. В результате оба были отправлены в лагерь Ламсдорф. Андрей Погожев сумел пережить войну, судьба же Кузнецова неизвестна.
Павлу Стенькину не удалось добраться до Вислы. Он то и дело менял направление, чтобы уйти от преследования, и в конце концов сумел проскользнуть мимо эсэсовских постов и добраться до товарного вокзала в Освенциме (около 2 км к востоку от места побега). Там он вскочил в вагон и выехал с территории лагеря. Потом беглец много раз пересаживался с поезда на поезд, но в итоге был схвачен. На допросе объяснил, что сбежал с принудительных работ и не знает ни названия местности, ни фамилии хозяина, у которого работал. Неопознанный как военнопленный — допрашивавшие его немцы не заметили номера, вытатуированного на груди, — Стенькин был отправлен в трудовой лагерь, который он в своих воспоминаниях называет Хвудобрек — вероятно, Хайдебрек (Кендзежин). В мае 1943 года он сбежал оттуда, добрался до Украины и дождался там прихода Красной армии и вернулся в ее ряды. Однако как бывший военнопленный Стенькин подвергся допросу и больше не был допущен к службе.
Еще один беглец, Андрей Марченко, сумел добраться до леса, но быстрый бег полностью истощил его силы. Он упал и пополз между деревьями, вжимаясь в землю, пытаясь как можно больше удалиться от лагеря. Наверное, именно благодаря этому он и выжил: эсэсовцы из группы преследования пошли дальше, не заметив его. В ту же ночь Марченко встретил другого военнопленного, Васю (по всей вероятности, Василия Доченко или Доценко), а на следующую — еще одного, Сашу. Ночами они втроем двигались к востоку, а днем укрывались в лесах. Когда донимал голод, беглецы подходили к домам на краю деревни и просили у живущих там поляков еду. Первый раз они нашли помощь в деревеньке к востоку от Кракова. Там старушка угостила их хлебом и напоила «баваркой» — горячим напитком на основе чая и молока. А поскольку Марченко во время побега потерял лагерную обувь, дала ему обрезки старого одеяла, чтобы обмотал босые ноги. В других попадавшихся по дороге деревнях, хоть и не во всех, они тоже получали помощь.
В конце концов, после нескольких недель пути, в одной из деревень они подошли к дому, стоящему у края леса. Когда Вася приблизился к крыльцу, на улицу вышел мужчина в немецкой форме. Увидев это, его друзья сумели незаметно уйти. Вася же, который успел только отскочить за угол дома, так больше к ним и не присоединился. Его, вероятно, схватили или застрелили.
В середине января при аналогичных обстоятельствах пропал Саша. Когда беглецы подошли к одинокому домику, Саша заметил там немца в военных брюках и сапогах. Он предупредил своего товарища, но, когда оба попытались отступить, залаяла собака. Тогда они бросились бежать в разные стороны и в результате так больше и не встретились. Дальнейший путь на восток Андрей Марченко преодолел сам; после четырех месяцев странствий он сумел пересечь линию фронта и добраться до территории, контролируемой Красной армией.
Николай Писарев тоже бросился к леску, пробежал его и добрался до Вислы, которую сумел переплыть рано утром. На том берегу Писарев встретил двух пареньков, которые поделились с ним пищей и сообщили, что немцы устроили облаву. Позже он наткнулся на польских лесничих: они дали ему гражданскую одежду и продукты в дорогу. Получив от них помощь, он в одиночку двинулся на восток, но через некоторое время настолько проголодался и устал, что, положившись на судьбу, вышел из лесу и направился к ближайшей железнодорожной станции. Там он был арестован немецкими жандармами. На допросе Писарев сказал, что он поляк и сбежал из поезда, в котором везли на принудительные работы. А переводчика убедил, что так плохо говорит по-польски из-за того, что долго прожил среди украинцев в окрестностях Львова.
После этих объяснений — видимо, признанных правдоподобными — Писарева посадили под арест с другим русским, который заметил у него на груди татуировку и сообразил, что тот сбежал из лагеря. От поляка, работавшего в бане, сосед по камере получил тушь и ночью покрыл номер на груди беглеца новой татуировкой. Вскоре Писарев был направлен на металлургический завод в Семяновицах, где как поляк трудился на принудительных работах до конца войны. Работавшие вместе с ним поляки знали, что он русский, но никто его не выдал.
Аушвиц-Биркенау. Фото: Евгений Приходько / Новая Польша
А что с остальными?..
В наши дни трудно определить точное число военнопленных, попытавшихся совершить побег. По воспоминаниям пленных и других узников Биркенау, группа, отправленная на поиски, насчитывала приблизительно от 70 до 100 человек. Учитывая, что только часть зухенкомманды смогла приблизиться к проему в ограждении, следует предположить, что беглецов было меньше общего количества отправленных на розыски. Однако точную цифру назвать трудно.
Невозможно установить и число тех, для кого побег закончился удачно. Даже если некоторым удалось уйти от погони, их могли расстрелять потом далеко от Аушвица. Кроме того, их могли арестовать и, не опознав как беглецов, отправить в различные лагеря, где они впоследствии погибли. После окончания войны нашлись только четверо: Николай Писарев, Андрей Марченко, Павел Стенькин и Андрей Погожев.
Из немногочисленных свидетельств следует, что часть беглецов эсэсовцы застрелили, но число их установить трудно. В своих показаниях о побеге военнопленных, данных после войны, комендант Аушвица Рудольф Хёсс отметил, что «большинство из них было расстреляно». Он писал, что советские пленные предприняли побег из страха, что их убьют, но не упомянул, какова была их дальнейшая судьба. Из показаний свидетелей можно также сделать вывод, что некоторая часть беглецов была схвачена и препровождена в лагерь, а затем допрошена. И только бывший военнопленный Францишек Гут (после войны — Бернат) вспоминал, что по завершении расследования они были повешены в лагере. Никаких подробностей казни он не запомнил.
После побега те пленные, которые не принимали в нем участия, опасались репрессий. Однако в итоге никаких серьезных последствий для них не было: их лишь заперли в бараке и обыскали. В чем причины такой мягкости, установить трудно. Возможно, лагерное начальство, которое в нарушение правил использовало пленных для поисков, предпочло полностью замять происшествие. Это предполагает и фрагмент донесения польского движения сопротивления от 1 ноября 1942 года: «Интересно, что никаких санкций из этого не последовало, и об этом даже мало говорят, как будто бы ничего не произошло».
Такая реакция могла быть связана еще и с предшествующими событиями, которые выставляли лагерное начальство в негативном свете с точки зрения руководства СС. 10 июня 1942 года несколько десятков польских заключенных совершили коллективный побег из штрафной команды, а в начале октября того же года надсмотрщики СС и надзиратели без санкции руководства совершили расправу над девятью десятками узниц из женской штрафной команды. Возможно, руководство концлагеря Аушвиц опасалось, что начальство сочтет их некомпетентными и неспособными поддерживать дисциплину как среди узников, так и среди подчиненных. Наверное, именно поэтому комендант предпочел скрыть побег советских военнопленных полностью или по крайней мере преуменьшить его масштаб.
Вместо эпилога
Никаких немецких документов, содержащих информацию о дате коллективного побега, не сохранилось. В показаниях свидетелей этого события (бывших польских узников и советских военнопленных) тоже отсутствуют точные сведения.
И только Андрей Погожев в своих воспоминаниях, написанных в 1962 году, назвал точную дату побега — 6 ноября 1942 года (впоследствии ее упоминали также Стенькин и Марченко). Более того, Погожаев подчеркнул, что пленные специально приурочили побег к годовщине Октябрьской революции. Однако вполне вероятно, что он хотел подчеркнуть таким образом верность Советскому Союзу и коммунистическим идеалам, ведь он как побывавший в плену считался изменником Родины: красноармеец не должен был сдаться врагу, не исчерпав все средства к сопротивлению. В соответствии с Приказом Ставки Верховного Главнокомандования № 270 (от 16 августа 1941 года) командиры и политработники, срывающие знаки различия и сдающиеся в плен, объявлялись дезертирами, а их семьи лишались пайка. После возвращения из плена каждый десятый попал в лагерь в СССР как предатель родины.
Следовательно, можно предположить, что в действительности дата побега была другой, на что указывает уже упоминавшееся донесение польского движения сопротивления от 1 ноября 1942 года. В нем содержится описание двух событий, которые «недавно потрясли лагерь». Первым была казнь польских заключенных, привезенных из окрестностей Люблина, которая, как известно из других источников, состоялась 28 октября, а вторым — «побег 70 большевиков». Таким образом, на основе этих данных можно предположить, что побег произошел в последние дни октября.
Перевод Елены Барзовой и Гаянэ Мурадян
