Close

Конституцию 3 мая, ставшую результатом деятельности Великого (Четырехлетнего) сейма (1788-1792), считают завещанием приходившего в упадок польско-литовского государства. На протяжении всего XIX века как крупные фигуры польской эмиграции, так и другие силы, стремившиеся к независимости, ссылались на этот основной закон как на символ способности поляков определять судьбу своей страны. С учетом огромного разнообразия записанных в конституции ценностей, почти каждый (за исключением самых радикальных сил) мог найти в ней параграф, вписывавшийся в его политическую программу. Монархисты и республиканцы, аристократы и горожане — все видели в Конституции 3 мая фундаментальные принципы, на которых планировали восстановить свое государство.

Две революции конца XVIII века

«Отныне мы свободный и независимый народ», — возвещал универсал (воззвание) маршалов сейма, информировавший о событиях 3 мая 1791 года. Тогдашние события они назвали «польской революцией». Это слово, которое сейчас кажется нам некоторым преувеличением, не было таковым в устах европейца эпохи Просвещения.

Термином «революция» называли тогда значительное изменение государственного строя. Это понятие еще не было связано с жестокостью: ассоциацией с реками крови мы обязаны лишь французской революции, происходившей параллельно с заседаниями Великого сейма. Так что неудивительно, что тогдашние политики и публицисты сравнивали польскую и французскую революции, а европейское общественное мнение внимательно следило за событиями в обеих странах.

Обе революции объединяло желание создать новое общество. Французская революция оказалась в этом отношении более эффективной, а ее завоевания — долговечными. Свергнув монархию, французское третье сословие заложило основы современного общества, образец которого был воспринят в Европе и во всем мире и по сей день остается актуальным в демократических странах.

Польские преобразования, пусть и имевшие кратковременный эффект и оказавшиеся беззащитными перед лицом внешней агрессии, были плодом осторожных законодательных изменений, основанных на идеях Просвещения. Политическая мысль французских философов (прежде всего принцип разделения властей, предложенный Шарлем Монтескье, и идея общественного договора Жан-Жака Руссо) была внедрена в польское государственное устройство. Были бескровно ликвидированы вредные для государства институты, правительству доверены фактические инструменты осуществления власти, шляхта начала допускать горожан к совместной ответственности за государство.

Политические мыслители, которые комментировали эти события на рубеже 1791-1792 годов, например, Эдмунд Берк, подводя баланс достижений и использованных средств, отдавали пальму первенства депутатам, заседавшим в Варшавском замке на Висле.

Время посева и время ожидания урожая

Реформы Великого сейма не смогли бы осуществиться, если бы не тридцатилетние усилия последнего короля Польши, основного автора Конституции 3 мая, Станислава Августа Понятовского.

Это был неудачливый король: амбициозный и образованный, обладавший ясно очерченной реформаторской программой, он в течение всего периода своего правления боролся с внутренним и внешним сопротивлением. Избранный королем в 1764 году благодаря поддержке российских войск и с клеймом бывшего любовника Екатерины II, он, по замыслу императрицы, должен был стать проводником ее политики в отношении Польши. Однако Станислав Август, наперекор внутренней оппозиции и вопреки интересам России, начал модернизацию государства, что привело к первому разделу Польши: в 1772 году значительные части ее территории перешли к России, Пруссии и Австрии.

Тогда Станислав Август сделал ставку на действия, не приносящие быстрых результатов: он стал образовывать общество и дожидаться благоприятной международной конъюнктуры. Административные и военные кадры он обучал во вновь созданной Рыцарской Школе. Общее образование доверил возникшей на обломках ордена иезуитов Эдукационной Комиссии. Королевские публицисты обращались к обществу через газеты, кроме того, ценности Просвещения преподносились более легким для усвоения способом на подмостках созданного Станиславом Августом Национального театра. Политика продвижения средней шляхты разрушила монополию магнатских семейств на доступ к высоким должностям и позволила создать новую элиту. В результате в конце 80-х годов XVIII века стал слышен голос нового, воспитанного в духе западноевропейской мысли поколения, которое существенно повлияло на деятельность Великого сейма.

Впрочем, идеи Просвещения доходили не только до шляхты. Все чаще и горожане ощущали себя не только жителями своих городов, но и гражданами страны и, наряду с лицами благородного происхождения, хотели иметь возможность влиять на ее судьбу. Многие годы они сталкивались с препятствием в виде узколобого мышления шляхты, стремившейся сохранить общественный порядок, окостеневший с конца средневековья.

Даже если часть шляхты и видела необходимость привлечения городских элит к управлению государством, присвоение политических прав всему мещанству пока еще было для аристократии невообразимым: она готова была предложить им лишь нобилитацию (включение в дворянское сословие). Сознательные горожане воспринимали такие проекты как оскорбление. В период Великого сейма голос городов, поддержанный королевским авторитетом, стал слышен как никогда прежде.

Принятие Конституции 3 мая

Наконец наступил подходящий момент! На рубеже 80-х и 90-х годов XVIII века Российская империя сосредоточила свои дипломатические и военные усилия на войне с Турцией. Вскоре России пришлось вести войну на два фронта, так как она подверглась нападению со стороны короля Швеции Густава III. В этой ситуации Екатерина II была не в состоянии контролировать события за западной границей своего государства. Этой конъюнктурой захотел воспользоваться сейм, вошедший в историю под названием Великого.

Польско-литовская политическая элита решила начать борьбу за независимость государства, наивно поверив в добрые намерения прусского короля Фридриха Вильгельма II, подстрекавшего Польшу порвать с Россией и переориентировать свою международную политику. Станислав Август решил тогда прислушаться к голосу парламентского большинства, хотя и громко предостерегал сейм о том, что «нет ни одной державы, интересы которой менее противоречили бы нашим, чем российские».

В том, что государственное устройство нуждается в реформах, было убеждено подавляющее большинство политической элиты. Вначале сейм доверил миссию создания новых рамок функционирования государства главе антикоролевской оппозиции Игнацы Потоцкому. Однако тот не справился с возложенной на него миссией: в декабре 1790 года он направился к королю и, несмотря на откровенную неприязнь к Станиславу Августу, попросил его о сотрудничестве. Монарх написал первый набросок новой конституции, над которым затем совместно работали Потоцкий, маршалек сейма Станислав Малаховский, сторонник мещанских постулатов священник Гуго Коллонтай и секретарь короля, итальянец Сципионе Пьяттоли. 3 мая 1791 года, когда многие противники реформ еще не вернулись с пасхального перерыва в заседаниях сейма, было принято новое государственное устройство. В феврале 1792 года сеймики (местные шляхетские собрания) почти единогласно выразили поддержку новой конституции, легитимизировав таким образом парламентскую революцию.

Правители государств, парламенты и публицисты слали в Варшаву поздравления и выражали восхищение триумфом политической мысли Просвещения в Польше. Молчала лишь Екатерина… до поры до времени.

Значение Конституции

Читая донесения о принятии в Варшаве Конституции 3 мая, она наверняка разбила немало тарелок из дворцового сервиза в Царском Селе. Пропагандистский успех Великого сейма свел на нет многолетние старания императрицы, чтобы именно в ней философы и публицисты видели Прометея, несущего свет Просвещения в варварскую Речь Посполитую. До сих пор именно таким образом ей удавалось оправдать любое российское политическое либо военное вмешательство в польские дела. Теперь европейское общественное мнение было на стороне Польши, а Великий сейм многое делал для того, чтобы после почти ста лет государственного маразма и законодательного бездействия заставить государство работать эффективно.

Екатерина II, демонстрируя лицемерную заботу о вольности польских граждан (она использовала эту ключевую идею шляхетского политического дискурса лишь для того, чтобы подготовить предлог для будущей военной интервенции), указывала, прежде всего, на три угрозы, вытекающие из Конституции. Первой была отмена liberum veto, права одного шляхтича сорвать сейм и отменить все его решения, что было полезным орудием для недопущения каких-либо реформ в Речи Посполитой. Второй — отмена права на создание конфедераций, то есть союзов шляхты (вместе с королем либо против него). Конфедерации считали, что в их руках находится суверенная власть Речи Посполитой, а также вели собственную дипломатию. Россия сама использовала этот механизм для давления на Станислава Августа в начале его правления. Третьей угрозой было введение престолонаследия. С 1573 года польских королей выбирала шляхта. Свободные выборы после смерти правящего монарха часто давали другим государствам предлог для интервенции. Введение польского короля в круг династических монархов Европы придало бы ему дополнительный авторитет и удерживало бы соседние с Польшей державы от грязных дипломатических игр, практиковавшихся в течение последнего столетия.

Приходится согласиться с Екатериной в том, что именно эти три положения Конституции имели важнейшее значение. Они давали Речи Посполитой возможность для возрождения государства, если бы только хорошее законодательство удалось поддержать соответствующей военной мощью… Но на это не хватило времени.

Так что же, помимо рациональной системы отношений на вершинах власти, могла предложить обществу Конституция? В особенности, тем гражданам, которые до сих пор оставались на обочине шляхетской Речи Посполитой?

В рамки положений Конституции вошел принятый двумя неделями ранее (18 апреля) закон о городах. Горожане обрели привилегию, полагавшуюся шляхте со времен средневековья: гарантию личной неприкосновенности. Города получили новое устройство, основанное на самоуправлении и демократии. И хотя шляхта не допустила горожан к законодательной власти, был создан институт городских уполномоченных, представлявших депутатам и сенаторам требования городов. Нужно признать, что эти положения были компромиссными в сравнении с ранее выдвинутыми, более прогрессивными городскими постулатами. Так что сломать шляхетскую монополию не удалось, однако в политической активизации жителей городов был сделан заметный шаг.

Крестьянский вопрос, на который во времена правления Станислава Августа публицисты перевели немало чернил, не дождался фундаментальных перемен. «Крестьянское население, в руках которого находится самый щедрый источник богатства страны, которое составляет самую многочисленную часть народа» получило определенную лишь в самых общих чертах поддержку государства. Это было немного, но, тем не менее, крестьяне, жившие в частных помещичьих либо церковных деревнях, впервые получили правовое основание для того, чтобы пожаловаться центральной власти на произвольное решение землевладельца. Для крестьянского сообщества, до тех пор почти совершенно не замечаемого высшими властями, нашлось место в основном законе. В последующие годы восстание Тадеуша Костюшко вновь подняло крестьянский вопрос, однако военные неудачи перечеркнули очередные реформы. Барщину (принудительный труд крестьянина на благо землевладельца) в Царстве Польском отменил лишь российский император Александр II в 1864 году.

Описанные здесь положения Конституции не означали окончания законодательной работы Великого сейма. Напротив, общие рамки функционирования модернизированного государства требовали ряда подробных актов, в которых должны были решаться судьбы остальных социальных групп. Сформированная из депутатов и сенаторов сеймовая депутация должна была заняться законодательством для еврейского населения. Хотя эту работу прервала война с Россией, но благодаря отдельным подзаконным актам удалось наделить евреев некоторыми гражданскими правами (например, гарантией личной неприкосновенности). Такой деятельности постоянно способствовал Станислав Август, проявляя свои добрые намерения в отношении этой маргинализированной общины. Например, в марте 1792 года он предоставил свою летнюю резиденцию под Варшавой — Лазенки — купцу Шмулю Збытковеру, чтобы тот отпраздновал свадьбу своей дочери. В торжестве участвовал сам монарх. События такого рода шокировали консервативные круги общества.

Конституция 3 мая заложила фундамент нового общественного уклада. Будучи местами непрочным или некрасивым, этот фундамент все же давал надежду на то, что на его базе удастся возвести прекрасное здание для свободного народа.

Эпилог

Шумные торжества по случаю годовщины принятия Конституции, проходившие 3 мая 1792 года, стали последним праздничным днем реформированного государства. В конце того же месяца российская армия пересекла польскую границу, вынудив Речь Посполитую принять неравный бой. Уже вскоре власть в стране захватила группа противников Конституции, которая, под покровительством Екатерины II, организовала в Петербурге очередную конфедерацию, названную Тарговицкой. Это название происходило от украинского местечка, принадлежавшего главе конфедерации Станиславу Щенсному Потоцкому. Мнимое провозглашение манифеста конфедерации в Тарговице должно было затушевать тот факт, что именно Екатерина дергала за ниточки этого заговора.

Возрождавшаяся польская армия, отчасти по-прежнему архаичная, не могла соперничать в мощи с Российской империей. Мнимый союзник — прусский король — даже не помышлял о помощи. Напротив, он строил планы на новые территориальные приобретения за счет Польши. Станислав Август, выслушав мнения советников, принял отчаянное решение присоединиться к Тарговицкой конфедерации. Такое поведение соответствовало уже отработанной им стратегии меньшего зла. Несмотря на то, что ему пришлось отречься от Конституции 3 мая и решений «революционного сейма», он рассчитывал, что ему удастся перехватить бразды правления конфедерацией и спасти то, что будет возможно, из достижений последних лет. Ярлык тарговичанина (а значит, предателя) прилип к Станиславу Августу и до наших дней остается в сознании польского общества. Нарратив о короле — марионетке Екатерины II легко объяснял превратности судьбы, которые довели Польшу до разделов.

Тем временем, Конституция 3 мая стала символом «возрождения в упадке». Ее принятие дало полякам, жившим в разделенной стране, миф о возможности реформировать государство путем рациональной законодательной деятельности, сделать его эффективным и охраняющим свободы его граждан.

Но могла ли история сложиться иначе? Уберегло бы Польшу от очередных разделов сдерживание законодательного порыва Великого сейма? Неужели клонившаяся к упадку шляхетская Речь Посполитая спаслась бы от агрессивных намерений соседей, оставаясь в бездействии? Здесь мы ничего не можем утверждать с полной уверенностью. Однако, не получив урока 3 мая, страна навсегда осталась бы в памяти поляков и иностранных наблюдателей с клеймом стремящегося к самоуничтожению государства, управляемого магнатской олигархией, забывающего о нуждах подавляющего большинства своих граждан.

Перевод Владимира Окуня

Close