Бартломей Гайос: Вы занимаетесь польским подпольем уже более 30 лет. Политические перемены , которые произошли в 1989, да и в 1991 году, привели к тому, что историки смогли добраться до архивов, прежде им недоступных. Какие у Вас были тогда вопросы, на которые удалось найти ответ за эти тридцать лет?
Гжегож Мотыка: Прежде всего , нам просто хотелось установить, что происходило на самом деле. Вместе с профессором Рафалом Внуком мы проводили исследования на тему польско-украинского сотрудничества после Второй мировой войны, когда польское и украинское подполье заключили союз против коммунистической власти. И я до сих пор помню, насколько сильное общественное сопротивление вызывали наши исследования. После тех первых статей в редакцию приходили какие-то письма: мол, это все неправда, что Ярузельский воевал на стороне коммунистов в 1946 году. И мне приходилось обращаться непосредственно к воспоминаниям Ярузельского, чтобы показать, что он действительно был в Грубешуве и сражался не только с украинским, но и с польским подпольем. В мае 1946 года силы украинского и польского антикоммунистического подполья провели совместный набег на город Грубешув недалеко от украинской границы, освободив из тюрьмы заключенных и разгромив здание местного комитета партии.
БГ: Получается , что в 1990-е годы понемногу шло избавление от лжи времен Польской Народной Республики и проверка того, что тогда писалось. Вы считаете, что это направление и такое мышление по-прежнему существуют в историографии сегодня, в 2021 году? Или мы уже отошли от этого?
ГМ: В определенном смысле — отошли , ведь нам уже хорошо известна фактография многих послевоенных событий и не только. Здесь достаточно посмотреть хотя бы на проблематику послевоенного польского подполья: на эту тему появилась целая масса публикаций. Стоит вспомнить хотя бы «Атлас подполья» , подготовленный Рафалом Внуком и Славомиром Полешаком в сотрудничестве с десятками авторов, который показывает нам, можно сказать, целостный образ этого явления.
Появляющиеся сегодня публикации на тему подполья часто носят , я бы сказал, агиографический характер. агиография — жития святых Во многих случаях речь идет уже не о восстановлении картины происходившего , не о трезвом взгляде на тогдашние события, а о создании некоего культа этих формирований. Думаю, это большая потеря не только для историков, но и для всех нас; ведь подлинная, захватывающая история начинается тогда, когда мы открываем для себя действительность, складываем этот пазл, узнаем, как все было на самом деле. Профессор Александра Витковская когда-то говорила на своих лекциях, что историк должен быть детективом.
БГ: Можете ли вы привести какой-то пример?
ГМ: Сейчас очень много говорится о Зигмунте Шендзеляже , известном как «Лупашка». офицер Войска Польского, затем командир отрядов Армии Крайовой И это справедливо , ведь он был одним из лучших, может быть, лучшим послевоенным польским партизаном. Блестящий командир. Он не проиграл, кажется, ни одного сражения с немецкими или советскими войсками. Темным пятном в биографии Шендзеляжа стали события лета 1944 года, когда в селе Дубинки его отряд убил около 27 человек, включая женщин и детей. Это был акт мести за убийство 38 мирных жителей литовским отделом немецкой полиции. Долгое время из каждого затруднительного положения выходил целым и невредимым , но в итоге его схватили, вынесли смертный приговор и казнили. Солдаты Шендзеляжа, в том числе будущий известный историк Павел Ясеница, и тогда, и после войны, говорили о нем буквально с благоговением. Но особенно ярко характеризует его личность то, что он сумел до самого конца, вплоть до момента казни, сохранить достоинство и заботиться о своих солдатах. Есть такой потрясающий момент в стенограмме процесса, когда на вопрос, отдавал ли Шендзеляж приказ о казни некоего представителя коммунистических властей, тот отвечает, что нет. И в этот момент судья говорит, что у него тут есть показания его подчиненного, который говорит, что он совершил казнь этого функционера по приказу «Лупашки». И тогда он заявляет, что может не помнить некоторых вещей, но если кто-то из его солдат свидетельствует, что делал что-то по его приказу, значит, так оно и было. Кто-то может сказать, что это обычное заявление, но он, по сути дела, говорит: «судите меня, а не моих людей». Я видел сотни судебных документов — уверяю Вас, что это абсолютно исключительная позиция.
БГ: Якуб Берман , один из главных коммунистов в послевоенной Польше, в одном из интервью сказал: «Красная армия проводила депортации — согласен, но ради своей защиты и только во время войны и в первые жаркие месяцы после — пока не наступил мир. Потом она прекратила этим заниматься». Спрошу провокационно: действительно ли дело обстояло так?
ГМ: Он , совершенно очевидно, приукрашивает действительность, ведь нужно помнить о том, что целью Сталина, было, во-первых, сделать Польшу полностью зависимой от Советского Союза; и, во-вторых, сломить там всякое сопротивление, чтобы польские коммунисты обладали всей полнотой политической власти. И то, что происходило в 1944 и 1945 годах, это, конечно, были депортации и кровавые репрессии. Но еще важнее то — и это нам показали лишь исследования девяностых годов, — что как раз в 1945 году все эти операции против польского подполья, увенчавшиеся успехом, проводились войсками НКВД либо функционерами польского Управления безопасности, которыми, опять же, незаметно руководили советские инструкторы. Без поддержки НКВД власть коммунистов просто-напросто не удержалась бы. Лишь с 1946 года явно видно, что борьбу с подпольем берут на себя формирования, которые коммунисты за это время создали и начали контролировать, воспитывать в соответствующем духе. Здесь я имею в виду, в первую очередь, Корпус внутренней безопасности (КВБ). Так что с 1946 года все больше действий против польского подполья польские коммунисты проводят уже фактически самостоятельно.
Гжегож Мотыка и Бартломей Гайос. Фото: Марек Горчиньский / CPRDiPБГ: С другой стороны , кажется, что польских коммунистов эта московская помощь немного тяготила. Гомулка однажды летом 1945 года сказал своим товарищам: нас могут обзывать как угодно, лишь бы говорили, что мы польская коммунистическая партия, а не московская.
ГМ: Вы верно отметили , что в этом, на самом деле, не очень-то признавались. Они старались по мере возможности прятать советские войска где-то на заднем плане, поэтому большие усилия прилагались для создания этих КВБ-шных структур, которые были бы готовы бороться с подпольем любой ценой и проводить порой очень жестокие репрессии против собственного общества. И интересно, что потом, в течение всего периода ПНР, создавался такой миф, что, дескать, мы здесь собственными силами совершили социальную и национальную революцию.
В действительности дело было так , что уже только выборы в январе 1947 года — в Законодательный Сейм — были сфальсифицированы польскими коммунистами самостоятельно, а советская команда за этим только надзирала. А еще в июне 1946 года референдум, можно сказать, непосредственно проводит команда полковника Палкина, Арон Палкин — полковник госбезопасности, начальник отдела «Д» МГБ СССР. и именно она полностью , от начала до конца, ответственна за тогдашние фальсификации. Впрочем, в 1947 году президент Болеслав Берут сам просит советское командование оставить 64-ю дивизию НКВД еще на несколько месяцев. Ведь ее хотели вывести осенью 1946 года, полагая, что власть польских коммунистов уже достаточно стабильна, а если вдруг что-то произойдет, то просто вмешаются части Красной армии (Северной группы войск) и «наведут порядок».
БГ: Можем ли мы сегодня уже совершенно достоверно сказать , сколько войск Красной армии, какие именно ее дивизии боролись с польским подпольем во время Второй мировой войны и сразу после нее?
ГМ: На эту тему у нас , конечно, есть полная информация. В январе 1945 года за каждым советским фронтом шла дивизия НКВД; если смотреть с юга, это были 59-я и 58-я дивизии. 58-я была интересна тем, что в какой-то момент ее зона ответственности простиралась от Дрездена до самого Жешува и Лежайска. Еще севернее была 64-я дивизия, которая шла за 1-м Белорусским фронтом, практически через всю центральную Польшу. Ее штаб располагался в Лодзи вплоть до начала 1947 года, а потом полки этой дивизии были распределены по всем воеводствам, где сражалось польское подполье. Что интересно, задачей 2-го полка НКВД из этой дивизии было занять и прочесать Варшаву на тот случай, если бы в январе 1945 года там оставалось какое-то польское подполье. Недавно коллеги из Института национальной памяти выяснили, что одна из резиденций НКВД размещалась в варшавском районе Прага.
Была еще 63-я дивизия НКВД , которая, в свою очередь, действовала в Гданьском Поморье, а затем в Западном Поморье, и, кроме того, летом 1945 года с Черного моря была переброшена в Белосток 62-я дивизия НКВД. Она, пожалуй, наиболее известна тем, что это ее силами был в 1950 году убит командующий Украинской повстанческой армией Роман Шухевич. Но начинала она свою деятельность с Польши, с Белостока и облав, проводимых в Белостокском регионе. Все эти войска непосредственно подчинялись главному инспектору НКВД при Министерстве общественной безопасности: эту должность вначале занимал генерал Иван Серов, потом Николай Селивановский, тоже очень важный функционер в структуре СМЕРШа, а в конце полковник Семен Давыдов.
БГ: Одновременно на территории Польши действовала Северная группа войск Советской армии. Одна тоже играла какую-то роль в борьбе с польским подпольем?
ГМ: Сама СГВ — нет , но действовали отдельные полки НКВД, отвечавшие за ее прикрытие. И здесь в 1946 году имело место очень интересное, с точки зрения историка, переплетение событий. Именно тогда, в первой половине 1946 года, происходило очень много нападений на военнослужащих Красной армии — польское подполье совершило в то время очень много таких диверсионных актов. Иногда это приводило к открытым столкновениям с НКВД-шниками, в частности, одно такое сражение состоялось в районе Зволеня. И тогда генерал-майор Николай Рогозин, отвечавший за безопасность тылов Северной группы войск, просил руководство укрепить его силы и дать ему инструменты, которые позволили бы ему «умиротворить» Польшу. И очень интересна реакция на это со стороны Москвы: именно тогда, летом 1946 года, она принимает решение о выводе войск НКВД из Польши.
То есть было справедливо признано , что принятие предложения Рогозина приведет не к ослаблению польского сопротивления, а прямо ровно наоборот — к его усилению, поскольку поляки, увидев, что имеют дело с советскими войсками, будут сопротивляться еще сильнее. Власти СССР сочли, что с польским обществом лучше справятся части КВБ, в которых служили призывники: каждая такая волна призыва укрепляла власть Польской рабочей партии, просто потому что увеличивалось число людей, которые были «положительно настроены» к ее правлению. Поэтому уже с осени 1946 года внутренние войска НКВД стали выводиться из Польши, и фактически в начале 1947 года они уходят полностью. Остаются, но уже в изолированных гарнизонах, только войска Красной армии, которые, как известно, были дислоцированы там вплоть до девяностых годов.
БГ: Вы упомянули об успехах польского подполья в борьбе против Красной армии и войск НКВД. Одним из главных событий такого рода был захват тюрьмы в Рембертуве , в которой содержался, в частности, полковник Фельдорф. Август Эмиль Фельдорф — бригадный генерал Войска Польского, офицер Армии Крайовой (под псевдонимом «Нил»), казнен в ПНР в 1953 году. Но де-факто таких побед было немного. Меняли ли они реально что-либо в политическом , общественном смысле?
ГМ: Думаю , важно рассматривать это в более широком контексте. Мы, в сущности, имеем дело с единым, непрерывным процессом. В 1939 году, когда Германия и Советский Союз занимают территорию Второй Речи Посполитой, возникают сотни подпольных организаций. Люди спонтанно начинают организовывать движение сопротивления. И затем эмиссары Польского подпольного государства объединяют эти организации в единую мощную силу: Армию Крайову (АК). Мы заслуженно гордимся тем, что в 1944 году эта Армия Крайова — Польское подпольное государство — насчитывает от 300 до 400 тысяч человек, причем из них несколько десятков тысяч — это люди с оружием в руках. Были формирования, насчитывавшие по несколько тысяч бойцов, — скажем, солдаты 27-й пехотной дивизии АК, львовские повстанцы, солдаты Виленской Армии Крайовой, но также и варшавские повстанцы или кадровые части АК из окрестностей Люблина или Белостока, которые вели бои с немцами.
И вот с конца 1944 года , когда входят советские войска, начинается обратный процесс: дробление польского подполья. Если ранее оно было объединено, то в этот момент оно начинает раскалываться на отдельные организации. Вначале в подполье образуются два отчетливых течения. Одно из них — продолжение Армии Крайовой — по своему направлению является демократическим, второе — это подполье националистическое. И хотя и тех, и других мы сегодня обобщенно называем Про́клятыми солдатами, можно сказать, что они сражаются за совсем разную Польшу, более того, у них совсем различные цели даже в этой партизанской борьбе. Ведь для националистов, если сильно упрощать, партизанская борьба — это что-то естественное; последователи же Армии Крайовой (по крайней мере, их руководство) скорее полагают, что вооруженная борьба представляет собой крайнюю меру. И они сохраняют вооруженные отряды, когда, с точки зрения общественной самообороны, не могут — по мнению командования — обойтись без этого.
BГ: Так с какой целью организовывали такие акции , как в Рембертове?
ГМ: Очень многие из них , особенно в 1945 году, носили характер самообороны. То есть люди решили освободить своих товарищей; считалось (и, в общем, справедливо), что аресты — это просто обычные политические преследования, а поскольку имелось спрятанное оружие, они полагали, что следует по крайней мере предпринять попытку отбить их. Многие акции подполья в последующие годы также имели характер такой народной самообороны против злоупотребления властью со стороны коммунистов.
Это часто совершенно ускользает от нашего внимания , поскольку произошла, можно сказать, некая мифологизация тех событий. И, что интересно, взгляд коммунистических властей и нынешний агиографический взгляд здесь очень часто схожи между собой, поскольку и в одном, и в другом случае акцент делается на том, что, якобы, сопротивление коммунистам оказывали именно люди из хороших семей, землевладельцы.
В реальности же со второй половины 40-х годов большинство людей , находящихся в лесах, — это крестьяне, обычные крестьяне с несколькими классами образования. И часть командиров — тоже, это просто люди, которые считали себя противниками коммунистического правления. Ни с чем хорошим оно у них не ассоциировалась: они считали, что Польша не свободна, а находится под властью СССР. И они сражались за свободу — в том числе за свободу исповедовать свою религию — так, как могли. Павел Ясеница, которого я уже упоминал, не случайно сравнивал деятельность послевоенного подполья с мятежом в Вандее времен Французской революции. Ведь он собственными глазами наблюдал, что это народное сопротивление было всеобщим.
С другой стороны , многие партизанские командиры — из числа самых известных — это были, к примеру, сельские учителя, которые просто считали своим долгом остаться в лесу и дальше опекать молодежь, за которую они взяли на себя ответственность во время войны. В то же время, в их этосе было невообразимо, чтобы они перестали сражаться за ту свободную Польшу, о которой сначала им говорили их учителя, а потом — они сами своим ученикам. Здесь можно привести пример хотя бы Сойчинского («Варшица) или Радзивоника («Олеха»), который боролся против Советской власти в Западной Беларуси.
Гжегож Мотыка. Фото: Марек Горчиньский / CPRDiPБГ: Одним из самых масштабных преступлений советских властей в отношении поляков стала Авгу́стовская облава. В ходе нее погибло не менее шестисот человек , и мы по-прежнему не знаем места их захоронения. Почему СССР решился сделать такое?
ГМ: Августовская облава была одной из многих облав , проводившихся тогда, можно сказать, от Балтики до Карпат. Она, вероятно, была связана с Потсдамской конференцией. В Советском Союзе считали, что дело может дойти до Третьей мировой войны. Как известно, британцы, к примеру, разработали проект, касающийся такой войны и даже превентивного удара, и советское руководство прекрасно знало, что такой план в Лондоне есть. Так что это не было с их точки зрения каким-то фантастическим сценарием. Поэтому руководство СССР решило, что эти несколько месяцев следует использовать для проведения ряда облав на партизан и уничтожения подполья, которое в момент начала Третьей мировой войны могло бы, с их точки зрения, оказаться опаснее, чем оно было в действительности.
Августовская облава потому привлекла особое внимание , что ее проводили части Красной армии без поддержки войск НКВД, что было скорее исключением, нежели правилом. И, на самом деле, эта операция проводилась на совесть, по советским правилам: если кого-то нужно арестовать, если он есть в списке, то его арестовывают. В результате задержали около семи тысяч человек. Была проведена их фильтрация, то есть проверка, кто они такие. И не менее шестисот человек, признанных членами польского подполья, было тогда расстреляно.
Место их захоронения нам неизвестно. Но именно потому , что завершением облавы стала столь массовая казнь, — а это было уже после окончания Второй мировой войны, в июле 1945 года, — именно поэтому она осталось в памяти местного населения, живущего на Сувальщине , как определенная травма, как рана, которая, собственно, не зажила до сих пор. Из наших исследований вытекает, что такого рода казней могло бы быть и больше, если бы коммунисты осуществляли эти операции в других регионах Польши настолько досконально, насколько того требовали приказы.
БГ: Но почему такие операции проводила не польская армия или служба безопасности?
ГМ: Несколько дивизий Войска Польского проводили подобные операции в Белостокском , Люблинском, Жешувском воеводствах, но солдатам не очень-то хотелось сражаться с польским подпольем. Они смотрели на происходящее сквозь пальцы. В связи с этим власти даже не могли осуществлять такие казни, ведь, с их точки зрения, это могло привести еще большему увеличению дезертирства среди их собственных солдат.
С советской перспективы это было враждебное население , относившееся к ним неприязненно. Поэтому, говоря сталинским языком, было ли этих расстрелянных несколько сот или больше, с их точки зрения являлось просто статистическим фактом, и их это вообще не волновало. И поэтому сегодня это производит на нас сильнейшее, сильнейшее впечатление.
И , несомненно, история этой облавы, тот факт, что она проводилась уже после окончания Второй мировой войны в Европе (собственно говоря, между Блайбургом В мае 1945 года в городе Блайбург (Австрия) союзники передали югославским коммунистическим властям капитулировавших членов хорватских и словенских пронемецких вооруженных объединений. Вскоре после этого по меньшей мере 50-60 тысяч из них были казнены без суда. и войной в бывшей Югославии подобного массового преступления на территории Европы не было) делает это событие чем-то действительно исключительным и достойным изучения , более пристального рассмотрения. Я, несомненно, принадлежу к числу тех, кто считает, что Польша обязана всех этих людей — расстрелянных за то, что их признали солдатами польского подполья, — найти и похоронить. И надеюсь, что когда-нибудь это будет сделано.
БГ: Если смотреть на Августовскую облаву в более широком контексте , считаете ли Вы это событие исключительным? Или можно найти какую-то аналогию для него в деятельности СССР в Центральной и Восточной Европе?
ГМ: Августовская облава полностью вписывается в логику коммунистической системы. В ту логику , которая ужасала многих с самого начала, с момента большевистского переворота, предполагавшего, что должны быть физически истреблены целые социальные группы, целые классы. И с этой точки зрения нет ничего удивительного, что коммунисты — особенно сталинские коммунисты — признавали массовое убийство подходящим способом решения политических проблем. К этому не относились, как ни ужасающе это может прозвучать, как к чему-то плохому.
Среди баек о Сталине есть две особенно впечатляющие. Во-первых , это его фраза, что смерть одного человека — это нечто волнующее, смерть же сотен тысяч — это уже просто статистический факт. Во-вторых, такая история: он приказал расстрелять какого-то своего товарища, и кто-то напомнил, что этот товарищ когда-то помог Сталину в какой-то ситуации. На это тот ответил, что он не собака, чтобы чувствовать привязанность. Это не столько свидетельства бездушия Сталина, сколько воплощение его марксистско-ленинско-сталинского «символа веры», который гласит, что для того, чтобы свершить великую, долгожданную марксистско-ленинскую революцию, нужно просто поступать таким вот образом, отбросив всякие колебания и угрызения совести как некий фальшивый буржуазный налет. Когда мы под этим углом смотрим на коммунистическую систему, мне кажется, мы лучше понимаем ее преступную природу.
БГ: Из всей нашей беседы вырисовывается такая картина , что применение силы было чем-то абсолютно естественным, и если бы польские коммунисты не получили такой поддержки со стороны Советского Союза, то установить такой режима было бы очень проблематично. Сегодня в общественной дискуссии существует много определений для периода, когда советские войска вступают на территорию Польши, и для послевоенных лет. Говорится о советском протекторате, об оккупации, об «освобождении», как это называет российская пропаганда… Часто приводится и цитата венгерского писателя Шандора Мараи о том, что красноармейцы освободили Центрально-Восточную Европу , но они не могли принести свободу, потому что сами ее не имели. Есть ли у нас сегодня, после этих тридцати лет исследований, подходящее определение для того, что происходило в то время в Польше?
ГМ: Я думаю , что, если мы пытаемся рассмотреть и оценить схватку Советского Союза с германским Третьим Рейхом, это высказывание Мараи очень точно отражает действительность. Потому что, конечно, нужно понимать и то, что Германия несла нам буквально физическое уничтожение. Советский Союз же принес идеологическое рабство. Выдающийся польский историк Кристина Керстен справедливо обратила внимание на то, что до момента создания Временного правительства национального единства в июне 1945 года, в состав которого вошел Миколайчик, Станислав Миколайчик был представителем эмигрантского правительства в Лондоне, единственного легитимного на тот момент представительства Польши с точки зрения Запада. Польша фактически находилась под прямой советской оккупацией. С точки зрения международного права , происходившее тогда нельзя оценить иначе.
Но я не считаю , что словом «оккупация» можно назвать то, что происходило в Польше с середины 1945 до 1989 года. Это не было бы точным определением. Скорее, на мой взгляд, можно говорить о политической диктатуре, которая до самого конца сохраняла свой характер — и здесь я, в свою очередь, не соглашусь с теми коллегами, которые утверждают, что после 1956 года власть коммунистов утрачивает свои тоталитарные черты. По моему мнению, тоталитарные амбиции были у них вплоть до падения строя. Это означает, что они хотели осуществлять полный контроль над сознанием, взглядами, мировоззрением своих «подопечных» до самого конца, вот только уже физически были не в состоянии это реализовать. Кроме того, очень многие члены коммунистической партии вступали в эту систему уже попросту по таким, можно сказать, чисто меркантильным, материальным причинам. И в этом не было ничего особенно плохого, поскольку, в сущности, самыми опасными для польского общества были как раз идеологизированные коммунисты, которые очень часто являлись сторонниками весьма жестоких репрессивных методов. Тогда как для таких, скажем так, дистанцировавшихся от идеологии речь шла просто о том, чтобы более или менее нормально существовать в этом ПНР-овском общем доме. Им самим, но и другим полякам тоже.
Перевод Владимира Окуня
