Демонтировать нельзя переоформить
В конце октября районная прокуратура города Твери направила ректору Тверского государственного медицинского университета (ТГМУ) документ на пяти страницах с требованием убрать две мемориальные доски, якобы «незаконно установленные на фасаде здания».
Мемориальные доски на фасаде здания ТГМУ. Источник: Cетевая версия тверской газеты «Караван Ярмарка»
Первая мемориальная доска памяти жертв репрессий признана прокуратурой незаконной потому, что в существующем решении исполкома Тверского горсовета от 9 сентября 1991 года об ее установке ошибочно указан адрес: дом 2 по улице Советской вместо дома 4. А по второй доске — «Памяти поляков из лагеря Осташков, убитых НКВД в Калинине, ради предостережения мира», изготовленной и привезенной представителями польской общественной организации «Катынские семьи» (Rodziny Katyńskie) — вообще не обнаружено никаких установочных документов. Кроме того, прокуратура отмечает, что в архивах Тверской области не найдено «сведений о местах приведения приговоров в исполнение и захоронений расстрелянных».
Ежегодно 30 октября, в день памяти жертв политических репрессий, подчеркивается в документе, к мемориальным доскам возлагают венки, а Университет согласует посещение этого места польской делегацией. Прокуратура указывает, что «участие в организации проведения вышеназванных мероприятий не отвечает Уставным целям деятельности Университета».
Требование категорично: «безотлагательно принять исчерпывающие меры к устранению выявленных нарушений федерального законодательства», то есть — демонтировать мемориальные доски.
После того, как благодаря Обществу «Мемориал» о ситуации стало известно в Твери и за ее пределами, около здания Университета прошло несколько одиночных пикетов: жители протестовали против решения о ликвидации досок.
Одиночный пикет против демонтажа мемориальных досок. Источник: http://www.karavantver.ru»
29 ноября, спустя месяц после представления прокуратуры, состоялось заседание Комиссии по топонимике при администрации Твери, которая, как сообщил Сергей Глушков (член и сопредседатель Тверского отделения общества «Мемориал» в 1988-2015 годы), «вполне разумно рекомендовала не снимать доски, а официально уточнить фактический адрес расположения первой, еще раз провести архивный поиск документов, подтверждающих текст второй, после чего поставить обе доски на баланс администрации Центрального района».
Затем в своей статье, опубликованной в местной газете «Караван Ярмарка», Глушков пишет: «Последует ли Тверская городская дума, которая должна решить этот вопрос, разумному совету — трудно сказать. Одно известно точно: снятие досок сильно огорчит многих горожан, поскольку почти в каждой тверской семье есть пострадавшие от политических репрессий и стирание памяти о них будет воспринято как плевок в душу. Каждый год 30 октября, в День памяти жертв политических репрессий, сюда приходят люди с цветами...
Огорчатся и польские граждане, также чтущие память своих погибших здесь родственников. Мне не раз приходилось встречаться с ними, и всякий раз я слышал от них слова благодарности в адрес тех, кто поддерживает эту память. Не раз они высказывали такую же благодарность властям Твери и области. Неужели кому-то надо, чтобы вместо слов признательности звучали слова протеста и негодования? Не так ли разжигается русофобия?»
Здание и таблицы
Управление НКВД (МГБ) по Калининской области размещалось в здании нынешнего университета с 1935 по 1953 год. На рубеже 1980-х – 90-х годов, когда Тверской «Мемориал» начинал свою деятельность, еще были живы те, кто сидел во внутренней тюрьме в подвалах этого здания. На первом митинге памяти жертв политических репрессий, прошедшем 21 ноября 1988 года, к примеру, выступила Софья Марковна Эпштейн, бывшая в 1938-1939 годах узницей этой тюрьмы.
На том же митинге впервые была озвучена информация и о захоронении под Медным польских военнопленных, но о том, что их расстреливали в этом же здании, достоверно стало известно только весной 1991 года в результате расследования, проведенного Главной военной прокуратурой по так называемому Катынскому делу. Показания на этот счет дал бывший начальник Калининского УНКВД Дмитрий Токарев.
Сергей Глушков принимал непосредственное участи в установке мемориальных досок. Именно он составил текст первой: «В память замученных. Здесь в 1930-50-х годах находилось Управление НКВД-МГБ по Калининской области и внутренняя тюрьма», установленной в ноябре 1991 года по инициативе Тверского «Мемориала». Эскиз был разработан тогдашним главным архитектором города Семеновым, а кончательное решение по устанвке принималось администрацией города Твери по предложению городской Комиссии по делам репрессированных.
Вторая мемориальная доска была привезена из Варшавы и установлена по согласованию с местными властями — в частности, с администрацией Тверской области.
Кроме показаний Токарева есть и другие материалы следствия, которые подтверждают, что информация о расстрелах поляков совершенно достоверна. Это данные эксгумаций 1991 и 1994-1995 годов, доказывающими наличие в захоронениях под селом Медным останков как минимум 2361-го расстрелянного поляка (эти материалы также опубликованы в упомянутом сборнике). Да и само существование Государственного мемориального комплекса «Медное», имеющего международный статус, говорит о том, что даже российская власть полностью признает факт расстрела захороненных здесь польских граждан.
«Так что, — подчеркивает Сергей Глушков, — никаких оснований сомневаться в том, что содержание обеих памятных досок соответствует действительности и что они установлены именно на том здании, где проходили эти печальные события, нет и быть не может. Известны и сами помещения, где располагалась внутренняя тюрьма — в подвальном этаже, где позже расположился виварий медицинского института, — и весьма обширный чердак, где в период наиболее массовых посадок также были устроены камеры для заключенных. Одно время там даже проводили экскурсии. И я сам не единожды видел эти помещения».
Свидетельства участника
Два допроса Дмитрия Токарева, и.о.начальника УНКВД по Калининской области в 1938–1941 годах, были проведены следственной группой ГВП СССР весной 1991 года в рамках расследования Катынского дела. В 2010-2011 годах копии их протокола были переданы польской стороне вместе с видеозаписью и большей частью рассекреченных материалов всего дела (всего передано 148 из 183 томов, а 35 томов все еще не рассекречены). Они хранятся в польском Институте национальной памяти в Варшаве и в значительной степени доступны исследователям.
Начальная страница (без номера) официального протокола допроса Д.С.Токарева 20 марта 1991 года. Источник: Книга памяти «Убиты в Калинине, захоронены в Медном», 2019
Страница 14 официального протокола допроса Д.С.Токарева 20 марта 1991 года. Источник: Книга памяти «Убиты в Калинине, захоронены в Медном», 2019
Приведем два фрагмента протокола допроса, имеющих непосредственное отношение к зданию ТГМУ, на котором установлены (по мнению прокуратуры — безосновательно) мемориальные доски.
Из официального протокола первого допроса 14 марта 1991 года
Руководство расстрелами осуществлял Блохин и он же разрабатывал технологию расстрела. Я по просьбе Блохина присутствовал 2-3 раза при опросах военнопленных перед расстрелом. Расстрел производился во внутренней тюрьме Калининского НКВД. При этом по сценарию Блохина после опроса пленного проводили через изолированный коридор и ленинскую комнату в камеру для исполнения расстрела. Потом расстрелянных перевозили в с. Медное и там хоронили. Опрос перед расстрелом состоял в сверке автобиографических данных. Расстрел производили Сухарев, Блохин и еще один шофер, фамилию которого я не помню. Расстрелы продолжались месяца полтора. Точного количества расстрелянных я не знаю, т.к. таких сведений ни от кого не получал, да и не в моей компетенции это было.
Второй допрос Токарева 20 марта 1991 года (расшифровка видеозаписи, АЯ — Анатолий Яблоков, ДТ — Дмитрий Токарев):
АЯ: Дмитрий Степанович, опишите, как выглядела вот внутренняя тюрьма, которая была расположена в подвальном помещении, что там было?
ДТ: Вы знаете, вот я сейчас даже свою собственную квартиру-то могу описать с трудом. А пятьдесят с лишним лет назад... трудно. Ну одним словом так: камеры небольшие...
АЯ: Вот два с половиной на два с половиной?
ДТ: Ну, я не знаю, такой камеры я не видел.
АЯ: А примерно какие размеры?
ДТ: Ну, размеры, ну были и общие камеры, с эту, видимо, комнату...
АЯ: Это примерно пять на пять, да?
ДТ: Нет, это меньше, четыре с половиной на четыре с половиной, примерно. Были меньшего размера, были одиночки, были карцерные камеры, это были. Карцерные.
АЯ: А вот поляков в каких камерах держали?
ДТ: Поляков? Не знаю. Я не видел ни одного поляка во внутренней тюрьме, не видел. Видел только тогда, когда их приводили в «красный уголок».
АЯ: Ну, а вот камеры и «красный уголок» — как это все располагалось? Вот опишите дальше. Это все было в подвальном помещении, насколько я понимаю?
ДТ: Да, вот...
АЯ: А может быть, нарисуете?
ДТ: Ну, как?! Ну, дайте мне карандаш, я попробую. И чего-нибудь, на чем можно
рисовать…
АЯ: Сейчас [нрзб].
ДТ: Не на скатерти... Вот так, попробую. Вот так идет улица Советская, вот так дорожка вниз. Вот тут вот, в некотором углублении, дом, о котором мы сейчас ведем речь. В этом доме...
АЯ: Улица Советская?
ДТ: Советская... В этом доме — он был четырехэтажный… — вот в самом низу полуподвальное помещение... — полуподвальным можно его назвать – находилась внутренняя тюрьма. Окошки внутренней тюрьмы выходили на Советскую улицу, но зарешеченные, и потом, как это называется? Ну вот такие вот делались там щиты, чтобы ничего арестованный не мог увидеть. И никто, с улицы смотрящий, не мог увидеть арестованного. Ну, по всем правилам того времени. Вот. Теперь, возьмем так… вот этот весь лист – это внутренняя тюрьма…
...
АЯ: «Красный уголок»...
ДТ: «Красный уголок». Тут опрашивали, сверяли и установочные данные.
АЯ: А дальше сюда вот, да?
ДТ: Дальше вот через эту дверь сюда, в другой коридор, глухой уже коридор. А оттуда в камеру, где производились расстрелы.
...
АЯ: Из «красного уголка» большой коридор был?
ДТ: Коридор?
АЯ: Да.
ДТ: Он, между прочим, был захламленным, там... всякими ненужными вещами. Вот и, по-моему, там даже пол был земляной, по-моему. Вот, он небольшой был. И отводили вот сюда в камеру... двери — и эта, и «красного уголка», и двери... «камеры смерти», так ее назовем, были обшиты звукопоглощающим материалом, кошмой, короче говоря. Это уже по указанию Блохина, по его...
АЯ: А вот «камера смерти», как она была оборудована?
ДТ: [нрзб] При расстрелах я не присутствовал.
АЯ: Понятно, но Вы же заходили потом или до этого?
ДТ: До этого заходил. А после был я там или нет — я уже не знаю. Ну как, небольшая комната, не больше этой, даже меньше, вот и все. А потом из нее, из этой камеры, был выход во двор.
АЯ: Другой выход?
ДТ: Другой выход, во двор! Вот туда вытаскивались уже трупы, погружались на
машины и ехали.
АЯ: А машина стояла уже у выхода?
ДТ: У выхода. Так должно быть по технологии.
АЯ: И какая машина была — грузовая или…?
ДТ: Их было штук пять-шесть машин, грузовых.
АЯ: Да, грузовые. А какие — открытые, крытые?
ДТ: Открытые, но с брезентами, брезентом все покрывалось.
АЯ: [нрзб] Железом внутри оцинкованным не покрыты они, нет? Простые машины?
ДТ: Я не смотрел, не знаю, не смотрел.
АЯ: Пять-шесть машин, да?
ДТ: А почему я знаю о брезентах — при мне Блохин отдавал указание брезенты сжечь.
АЯ: А сами кузова, они же и кровью залиты были?
ДТ: Что Вы говорите?
АЯ: Кузова ведь тоже, наверное, были кровью залиты?
ДТ: Да нет, по-моему. Ну как, смыли, смыли. Наверное, это ничего [нрзб]. Ничего не могу сказать.
АЯ: А кто перетаскивал трупы туда, в машину?
ДТ: Что-что?
АЯ: Трупы в машину кто перетаскивал?
ДТ: Все участники вот этой операции, шофера в основном. Шофера и некоторые надзиратели.
АЯ: Понятно.
ДТ: Подтаскивали, значит, к машине и бросали прям туда.
АЯ: Вот в «красном уголке», там кто обычно присутствовал при собеседовании, при опросе этом?
ДТ: Ну, присутствовали, кроме Блохина присутствовали и Синегубов, и Кривенко, и два или три раза присутствовал я, минут по пять, по десять.
АЯ: Это понятно. И что, постоянно вот Синегубов, Кривенко, Блохин – они...
ДТ: Те постоянно присутствовали, да.
АЯ: Ясно. А вот...
ДТ: Те постоянно присутствовали.
АЯ: ...а вот исполнители — водители или надзиратели — они уже были в этой камере?
ДТ: Они в этой камере...
АЯ: Уже там были, да?
ДТ: Да, в камере.
АЯ: А кто вел вот из «красного уголка» через коридор в «камеру смерти»?
ДТ: Вот из их числа, брали за руки и вели. И вели...
АЯ: Вот из камеры в «красный уголок» по одному заводили или...?
ДТ: По одному, только по одному.
...
АЯ: И как там дальше в «камере смертников», что происходило – Вам неизвестно?
ДТ: Неизвестно, я туда не ходил.
АЯ: А не рассказывал вот, в том числе Ваши люди, не рассказывали, как там все
происходило в «камере смертников»?
ДТ: Да как-то и не возникало вопроса — расстреляли, и все. Расстреляли — и все.
АЯ: Ну, Вы трупы расстрелянных видели, после того, как…?
ДТ: Кто, я?
АЯ: Да.
ДТ: Я не ходил. Не ходил.
АЯ: Все делалось не у Вас уже, сюда вот выносили и отвозили?
ДТ: Да. Я вот был в «ленинской комнате», как только уводили человека, я уж его не видел.
АЯ: Понятно…
ДТ: Я его уже больше не видел... Вот так.
АЯ: И как обычно вывозили трупы, ждали, пока все машины заполнятся или
машина заполнилась — и поехала?
ДТ: Нет, обычно... сейчас, минуточку. Тут неточность. Ездили группами, чтобы помочь друг другу, если потребуется.
Книга памяти «Убиты в Калинине, захоронены в Медном» выложена на сайте Общества «Мемориал» в полном объеме:
