Зоряна Вареня: Фильм «Синдром Гамлета» вы сняли до начала полномасштабного вторжения 24 февраля. На тот момент война продолжалась восемь лет и на нее уже мало кто обращал внимание, как в украинском обществе, так и за рубежом. Почему вы с Петром решили снять фильм именно на эту тему?
Эльвира Невера: Никто не интересовался тем, что происходит на фронте, — собственно, поэтому мы и решили снять этот фильм. В этом заключается роль документалистов. Мы не репортеры из службы новостей, не показываем, что случилось вот сейчас — нас интересует рефлексия. Мы поняли: если мы хотим работать над темой травм, появляющихся в результате войны, должно пройти несколько лет, чтобы наши герои могли начать процесс более глубокого самопознания.
ЗВ: Почему вы решили показывать войну через психологические травмы, которые она оставляет? Многие журналисты или режиссеры в своих работах используют как фон образы разрушенных взрывами домов или сожженной техники, а в вашем фильме герои находятся далеко от войны.
ЭН: Мы перенасыщены образами разрушений. Да, важно показывать, что было уничтожено, но мы хотели сделать акцент на том, какой ценой дается война. Наши герои прошли невероятно трагический путь, и это, безусловно, отразилось на их психике. Нас интересовало то, что происходит внутри войны, с перспективы эмоций и чувств.
ЗВ: Герои фильма очень разные.
ЭН: Мы всегда думали об этом фильме как о портрете поколения. Мы не хотели показывать судьбу одного человека, поэтому выбрали очень разных героев. У каждого из них уникальный опыт, не похожий на другие. Например, Роман был санитаром на войне. Он был ближе всего к смерти, поскольку должен был забирать тела погибших, а раненые часто умирали у него на руках. У него совсем другие психологические проблемы, нежели у Славика, прошедшего через ад войны в Донецком аэропорту и видевшего, как в течение недели из 60 его побратимов выжило только 16. Собственно, мы хотели показать переживания войны с разных сторон. Роль Оксаны, например, была необходима, чтобы показать эмоции людей, не принимавших непосредственного участия в войне, но также ее переживающих.
ЗВ: Как вы выбирали героев? Был ли какой-нибудь кастинг?
ЭН: Мы не делали ничего, что напоминало бы кастинг, потому что в теме, связанной с психологическими травмами, это невозможно. Отбор героев требовал очень осторожного подхода. Целый год мы постоянно ездили в Украину, где встречались с большим количеством разных людей. Во время таких встреч мы укрепились в своем выборе тематики фильма и в том, что хотим использовать образа Гамлета. Ведь то, что мы видели во всех этих людях, — это постоянный тяжелый выбор и дилеммы, с которыми они сталкиваются каждый день. Мы не торопились, выбирая героев, и это также отличает документальное кино от репортерского. Мы даем себе достаточно много времени, мы терпеливы к реальности, ждем, чтó именно она перед нами откроет. И потом это приносит свои результаты.
ЗВ: Вы помните, как началась война в Украине?
ЭН: Еще с Майдана в 2013 году мы активно поддерживали Украину. Нас очень вдохновляло, что первыми на негативные изменения в политической ситуации отреагировали студенты, с которых и началась революция. Тогда мы ощущали очень сильную связь с Украиной.
Перед этим мы сделали фильм «Эффект домино» об Абхазии. В нем мы рассказывали о том, как регион в 90-е годы отделился от Грузии при поддержке России. Россия тогда помогла местным сепаратистским движениям выиграть войну, чтобы не дать Грузии сблизиться с ЕС и НАТО. И когда мы закончили этот фильм, по аналогичному сценарию произошла аннексия Крыма. Россия снова спровоцировала войну, чтобы задержать процесс интеграции Украины и Европы.
ЗВ: А вы предполагали, что начнется полномасштабное вторжение 24 февраля?
ЭН: Одна из героинь фильма «Синдром Гамлета», Катя, постоянно повторяла, что украинское общество в большинстве своем не интересовалось конфликтом на востоке Украины и в Крыму. Речь шла не только о реакции мира, но также и о части украинцев, недооценивавших войну. Для них она была далеко, непосредственно их не касалась. А Катя постоянно говорила и предупреждала: бездействие и молчание общества может привести к тому, что Путин позволит себе больше. Мы много дискутировали об этом во время съемок фильма, и все же другие герои (и мы тоже) не предполагали, что нечто подобное может произойти, даже когда уже несколько недель российские войска были у границ. Мы просто не могли поверить, что что-то будет.
ЗВ: Вы помните 24 февраля? Что тогда происходило?
ЭН: Я очень хорошо помню, как все происходило. Мы проснулись в четыре, поскольку ехали поездом на съемки, Петр увидел новости и сказал, что началась война. Стало очень страшно. Мы сразу начали звонить нашим героям, в том числе Родиону, стилисту из Донецка, который однажды, в 2014 году, уже убегал от войны под обстрелами. Это был очень эмоциональный разговор, он был шокирован. Я ему сказала, чтобы он немедленно собирал вещи и уезжал из Киева, но он не мог овладеть собой.
Тогда Родион позвонил Кате — с ней он говорил спокойнее, чувствовалось, что Катя давала ему определенное чувство безопасности. Почти час она его успокаивала, из-за чего опоздала в воинскую часть. Когда она туда подъезжала, часть бомбили. Можно сказать, что Родион спас Кате жизнь. Когда я услышала эту историю, то поняла, что фильм нужно было сделать хотя бы для этого.
ЗВ: После этого у вас был контакт с Катей?
ЭН: Через несколько часов Катя позвонила мне и рассказала: большинство солдат, с которыми она служила в одном батальоне, были внутри той воинской части — они погибли во время бомбежки. А те, кто выжил, не могли добраться ни до каких вещей. И тогда Катя прямо на листке бумаги написала мне все, что им было нужно. Так началась наша акция быстрого сбора средств, покупки и отправки бронежилетов, шлемов, обуви, палаток, спальных мешков, навигаторов, лекарств, адреналина, морфина. Помню, как Катя выбегала из укрытия в Броварах и коротко комментировала фото вещей, которые мы покупали, потому что я постоянно их ей присылала. Во время каждого разговора она кричала, что должна бежать, потому что россияне бомбят город. Это было очень опасно.
ЗВ: Вы не остановились и дальше помогаете своим героям. Как это удается?
ЭН: Да, мы помогаем героям нашего фильма, их батальонам. В первые недели войны больше всего помощи организовывали для Кати, которая была на первой линии фронта.
Первые средства я собрала, просто рассылая своим знакомым электронные письма с просьбой помочь. К счастью, в течение 48 часов появилось достаточно много денег. Это была невероятная ситуация: я рассылала письма — и на счету появлялось порой даже по две тысячи евро, иногда от людей, которые меня лично не знали.
Эльвира Невера с героями фильма. Источник: Эльвира Невера / фейсбукЗВ: Вы постоянно занимаетесь подобными сборами денег или со временем появились другие методы?
ЭН: Очень быстро стало ясно, что сборы средств через электронные письма в дальнейшем будут малоэффективными. Поэтому я начала ходить на вечера клуба богатых женщин, вовлеченных в политическую и общественную жизнь. Большинство из них занимают высокие должности, но у них также есть свои волонтерские организации. Я писала им, рассказывала о нашем фильме, о наших героях, о том, что тот ад, о котором мы снимали, снова вернулся. И, собственно, после одной встречи мне позвонила участница клуба Улика, немка из Баварии, и сказала, чтобы я присылала ей все счета. Это были очень серьезные деньги. Иногда Улика высылала по двести бронежилетов на фронт — каждый стоил тысячу евро.
ЗВ: Вы помогаете только своим героям?
ЭН: То, что мы помогаем, стало быстро известно многим людям, и к нам начали обращаться за самой разнообразной помощью. В какой-то момент нас просили эвакуировать из Николаева полторы тысячи взрослых. Я была в шоке. Мне это было не под силу, поэтому пришлось передать просьбу о помощи в крупные немецкие фонды.
Но нам удалось помочь эвакуировать целый детский дом из Киева. Вновь помогла Улика. Ее старенькая тетя жила в огромном дворце, но уже давно хотела перебраться в дом престарелых, где можно получать квалифицированную врачебную помощь. Услышав о том, что детский дом нуждается в жилье, эта женщина решила наконец переехать, а свою усадьбу отдать на нужды детей. Она была счастлива, что может помочь таким образом.
ЗВ: Возвращаясь к 24 февраля: был ли контакт с другими героями фильма, например, со Славиком?
ЕН: Да, со Славиком был контакт. Когда я звонила ему утром, он выходил из поезда, которым приехал из Киева к себе домой в Тернопольскую область. Вечером, накануне нападения россиян, у него была очень высокая температура, и его отпустили из части, в которой он служил. Когда он вышел из поезда, началась война. Если бы он не заболел, его сразу бы отправили на фронт, поэтому та лихорадка спасла его в первые дни войны.
ЗВ: А что с санитаром Романом?
ЭН: Роман был во Львове, он понимал, что получит повестку в военкомат, но в первые недели войны она все не приходила. И это было хорошо для него, поскольку его психическое состояние оставалось очень тяжелым. Сам факт, что началась большая война, вернул ему воспоминания о всех ужасах, которые он пережил. Он пытался искать другие способы помочь, был занят в Территориальной обороне, организовывал гуманитарную помощь. Не хотел снова быть санитаром на фронте, но его все-таки призвали.
ЗВ: Как Роман сейчас психологически переживает войну? Он не сломался?
ЭН: Он очень храбрый, отважный. Все герои говорят о том, что когда ты уже на фронте, то сосредотачиваешься и входишь в режим безэмоциональности, мыслишь целями и задачами. Иначе военные преступления, которые совершаются на твоих глазах, просто не удастся пережить.
Роман сейчас находится в местностях, которые только освобождают, и он говорит, что ни одно фото или видео не передадут ужаса, который он видит в глазах людей, переживших оккупацию.
ЗВ: Вы — польско-немецкий режиссер. Почему вы так сильно вовлечены в помощь Украине?
ЭН: В первые дни большой войны мир и Европа полностью предали Украину. Они решили подождать и посмотреть, что будет. Это было очень жестоко и мучительно для меня. Я поняла, что должна взять ответственность и на себя тоже. Такова была и мотивация Улики. Мы думали: если наша власть не берет ответственность за то, что происходит, то такую ответственность должны взять на себя мы как граждане.
Европа дала Украине на поражение три дня и ждала, когда Украина станет одним сплошным массовым захоронением. Так я это видела с той стороны, а со стороны Украины увидела невероятное сопротивление, поразившее и вдохновившее меня.
Эта война касается нас всех, и то, что я так помогаю Украине, означает, что у меня есть чувство вины. Именно поэтому и появился наш фильм, миссия которого — показать не грубую обыденность войны, а ее влияние и цену, которую платят украинцы.
ЗВ: Как вы видите эту войну теперь, с перспективы семи месяцев?
ЭН: Я по-прежнему считаю, что если бы Европа помогла Украине, то не было бы Ирпеня, Бучи, Изюма, Мариуполя, Херсона и других мест массовых захоронений, о которых мы еще не знаем. Я имею в виду Германию, Францию, Испанию и Италию, эти самые сильные страны, не сдержавшие своих обещаний. Германия обещала очень многое, а в июле оказалось, что они не выслали ни одной единицы тяжелой техники, ни одного танка. А ведь каждый день нехватки оружия стоит Украине сотни убитых.
Если мир ждет какой-нибудь знак, то вот он: вскоре на фронт из-за мобилизации в России может прийти до миллиона солдат. К тому же приближается зима. Украина, безусловно, будет сопротивляться, но самое страшное еще впереди. Мир должен наконец пойти на решительные шаги.
Российские лоббистские круги в этих странах очень сильные, они оказывают влияние на политику и экономику. Германия после аннексии Крыма в 2014 году удвоила закупки газа из России. А необходимо было разорвать любые контакты со страной-агрессором. Немцы были главным модератором в переговорах между сепаратистами, россиянами и Украиной на протяжении всех восьми лет войны. Как тот, кто настолько экономически зависим от России, может быть модератором в переговорах?
ЗВ: Верите ли вы в победу Украины в этой войне?
ЭН: Украина должна выиграть. Украина уже заплатила такую страшную цену за эту войну, что я просто не вижу другой возможности. Победа Украины — это и шанс на изменения для России. Победа Украины также означает, что мы можем защитить демократию для всей Европы. Ведь мир в Европе невозможен без украинской победы.
Перевод Ии Кивы
