Кинорежиссер Ежи Гофман известен прежде всего экранизацией трилогии Генрика Сенкевича («Огнем и мечом» , «Пан Володыёвский», «Потоп») и фильмом «Знахарь» по одноименному роману Тадеуша Доленги-Мостовича. Но если бы он снял ленту о собственной жизни , кассовые сборы за нее превысили бы даже прибыль от всемирно известного «Потопа».
Из многих тостов , которые обычно звучат во время застолий, режиссеру особенно западает в душу один — тот, что поднимает его друг Виктор Зборовский: «Я не желаю вам здоровья , потому что на “Титанике” все были здоровы. Не желаю денег, потому что на “Титанике” у всех были деньги. Я желаю вам удачи». Гофман — как раз тот человек , которому невероятно везет. Потому что большой успех — это не только талант, умноженный на колоссальный труд. Ничего значительного не получится, если не будет также пресловутой удачи.
Однажды Гофман все же попытался снять автобиографический фильм. Картина должна была называться «Сибириада» — о вынужденной пятилетке в Сибири , куда его, восьмилетнего мальчика, во время Второй мировой войны отправила с мамой и ее родителями советская власть. Работа забуксовала еще на стадии сценария. Гофман обратился за помощью к сценаристу и режиссеру Войцеху Лепянке , но сюжетные линии все равно не сложились в единое целое — законы драматургии требовали одного, а в жизни было совсем иначе.
Но война многое определила в его жизни. Случайно или нет , главные фильмы Гофмана — трилогия по романам Сенкевича — именно о войне. Конечно , о другой, XVII века, но войне.
1 сентября 1939-го мальчик должен был идти во второй класс в родном Горлице , где за семь дет до этого родился. В живописном городке, расположенном в 140 километрах от Кракова , жили дедушка, бабушка, мама, а отец, родом из-под Стрыя, переехал туда после женитьбы. С началом войны семье пришлось бежать. Они понимали, что ждет евреев под немецкой оккупацией. Из Горлице бежали так: мама с родителями и чемоданами — на подводе, а Ежи с отцом — на велосипедах. Затем поездом в Тернополь, к родственникам. Наконец осели в Дашаве, там родители-медики нашли работу.
Вскоре в Дашаву пришла Красная армия. Восточная Галиция оказалась под советской оккупацией. А в следующем 1940 году беженцев депортировали — полчаса на сборы , грузовик, вокзал.
В товарном поезде ехали три недели. Куда — не знали. Наконец всех вытолкали из вагонов и повели куда-то вглубь тайги. Сибирь! Загнали за колючую проволоку в лагерь и объявили прибывшим , что они — «спецпереселенцы».
Летом 1941-го Ежи открыл собственную теорию относительности.
Парадокс: мы вернулись домой , а начальника лагеря, подчиненного бывшего главы НКВД Ежова (расстрелянного по приказу Сталина), после начала советско-немецкой войны отправили в штрафбат. Штрафбат в то время означал неминуемую смерть.
Так что все относительно в этой жизни. Мгновение — и ситуация уже изменилась на 180 градусов.
И только со временем осознаешь , где черное, а где белое. Казалось, что депортированные из Дашавы — жертвы, а бабушке и дедушке по отцовской линии, которых не затронула эта беда, повезло. И что в результате? Депортация в Сибирь спасла от Холокоста, а дедушка и бабушка, которые остались в окрестностях Стрыя, погибли.
Не родственник члена ЦК
Родители хотели , чтобы Ежи стал врачом. Тем более, что у него уже был кое-какой опыт. Когда отца в 1943 году мобилизовали в 1-ю Варшавскую польскую пехотную дивизию имени Тадеуша Костюшко , а мама постоянно находилась в разъездах, к парню обращались люди, которые нуждались в срочной медицинской помощи. Говорили: как это, ты — сын врача и не можешь помочь? Так что приходилось вырывать зубы, ставить банки и тому подобное.
Но посвятить жизнь медицине он не хотел. Говорил , что без образования работать врачом не дадут, а какие у спецпереселенца шансы поступить вуз? Разве что выбиться в фельдшеры. Но на самом деле это была отмазка. Идея сидеть на работе с 8:00 до 16:00 вызывала у Гофмана отвращение. Если бы после войны пришлось остаться в тайге, он стал бы охотником. Взрослые брали мальчика на охоту, научили стрелять. Официально они назывались заготовителями шкур. Работали по свободному графику и переживали различные приключения. Это ему нравилось.
В 1945 году отец прислал документы , по которым члены его семьи смогли вернуться в Польшу и поселиться в Быдгоще. Окончив школу на «отлично», Ежи решил стать кинорежиссером.
Еще в Горлице он смотрел американские фильмы с участием детей-актеров Джеки Кугана и Ширли Темпл. Хотел быть , как они. Мечта частично воплотилась в Сибири. В 10 километрах от лагеря располагался Польский дом престарелых. Туда раз в неделю Ежи ездил читать стихи Мицкевича и других классиков. Старики плакали , аплодировали. Юный артист чувствовал себя на седьмом небе. После выступления его кормили, потому что столовая получала посылки от ЮНРРА — международной организации, помогавшей продовольствием и медикаментами. И это еще не все. Среди проживающих был дедушка-скрипач. Он играл, а пожилая дама под эту музыку учила Ежи танцевать танго и фокстрот. Это ему нравилось больше, чем удалять кому-то зубы. И даже больше охоты!
Но как попасть в кинематограф , вчерашний школьник не знал. Поступить в Лодзинскую киношколу? Вряд ли возьмут. Во-первых, он не умеет рисовать и фотографировать. Во-вторых, туда берут тех, у кого уже есть одно высшее образование.
Но тут ему подфартило. Союз польской молодежи предложил своему активисту Ежи Гофману подать заявку на обучение в Университете марксизма-ленинизма в Москве. Активист схитрил: написал , что просит направить его в упомянутый университет, а если это окажется невозможным, то в Институт кинематографии. В министерской комиссии, проводившей собеседования с претендентами, председательствовал фронтовой товарищ отца. На вопрос, кем же юноша хочет стать — марксистом или кинематографистом, Гофман ответил: режиссером... Итак, прощайте классики коммунизма! Впереди — киноинститут.
Его однокурсником был Эдвард Скужевский. Они подружились. А спустя пять лет , вернувшись в Польшу, начали работать вместе. Сняли 27 неигровых фильмов, создав «польскую школу» документального кино , а также три художественные картины.
Нередко в руководящих кабинетах разных городов или госучреждений чиновники осторожно спрашивали у Ежи: «А вы , случайно, не родственник члена ЦК Гофмана?» Сообразительный однофамилец выдерживал многозначительную паузу , очевидно намекая на положительный ответ, а потом, словно бы упрекая собеседника, произносил: «Ну какое это имеет значение?» И самые сложные вопросы решались молниеносно.
Ежи Гофман. Фото: Михал Тулиньский / ForumПан или пропал
С 1967 года Гофман снимал без Скужевского — тот стал чаще заглядывать в бутылку , чем на съемочную площадку. Режиссер решил, что пришло время реализовать свою давнюю мечту — снять фильмы по трилогии Генрика Сенкевича. Писатель появился в его жизни еще в Сибири , когда отец прислал с фронта «Пана Володыёвского», заключительный том исторической трилогии. Роман настолько захватил 12-летнего читателя, что все другие приключенческие книги были отложены. Он читал сутки напролет, не в силах оторваться. Потом получил второй том — «Потоп». А вот первый, «Огнем и мечом», почта вернула отцу — военная цензура запретила пересылать эту книгу. Будущий режиссер прочитал ее лишь в 1945 году , после возвращения в Польшу. А потом перечитывал трилогию неоднократно. Еще в институте он твердил, что должен перенести ее на экран.
По странному стечению обстоятельств экранизировать романы Сенкевича ему пришлось в том же порядке , в котором он когда-то впервые их прочитал: «Пана Володыёвского» (третий том) — в 1969 году, «Потоп» (второй том) — в 1974 году, а «Огнем и мечом» (первый том) — лишь в 1999-м, когда в Польше, наконец-то вырвавшейся из кремлевских тисков, сняли кинематографическое табу с этой книги.
Конечно , трилогия стала главным брендом Ежи Гофмана, но на самом деле за мажорными звуками фанфар всегда скрывается горький привкус разочарований, неудач и отчаяния. В случае Гофмана обратной стороной медали стал еще и безумный риск. Прямо буквально: пан или пропал.
На идею экранизации «Пана Володыёвского» власти смотрели косо. Во-первых , отношение к самой трилогии было не самым лучшим. Во-вторых, существовали сомнения, целесообразно ли доверить 35-летнему режиссеру, который прежде не снимал костюмированных исторических фильмов, рекордный для польского кино бюджет в 40 миллионов злотых. Он превышал смету знаменитых «Крестоносцев» , которые поставил несколько лет назад прижизненный классик Александр Форд, потратив 33 миллиона. Дважды власти принимали решение о начале съемок «Пана Володыёвского», и дважды его отменяли. Наконец власть имущие согласились, поставив условие: подчеркнуть, что предателями, сдавшими Каменец-Подольский, были епископ и магнат.
«Пан Володыёвский» , продолжительностью два с половиной часа, имел колоссальный успех. Его закупили для проката 24 страны. Только в Польше в течение первых пяти лет ленту посмотрели почти 10 миллионов зрителей.
Гофман немедленно повысил ставки — бюджет его следующего фильма «Потоп» , к съемкам которого режиссер приступил в 1971 году, составил совершенно фантастическую сумму в 100 миллионов злотых. И вот тут, когда, казалось, он был на вершине профессионального успеха, все резко изменилось, и белое обернулось черным: в начале 1972 года закрылась студия Kamera, снимавшая «Потоп», и власти потребовали остановить производство. А остановить — означало похоронить фильм, потому что у звездных актеров свои графики и собрать всех одновременно будет почти невозможно. Пропадут и ценные декорации, установленные на пленэре. Гофман пошел ва-банк: заключил с Главным управлением кинематографа соглашение, взяв на себя художественную и финансовую ответственность за картину.
Было ясно , что в случае провала эта лента станет последней в моей жизни.
Пришлось сократить сценарий , убрать роль жены двух королей Марии Людовики Гонзаги, которую должна была играть французская кинозвезда Жанна Моро. Часть съемок перенесли в Украину — снимали в замках в Подгорцах и Олеско под Львовом и на окраине райцентра Борисполь в 37 километрах от Киева. Партнером творческой группы стала Киевская киностудия им. А. Довженко.
Что ж , Гофман рискнул и снова поймал жар-птицу. Фильм продолжительностью более пяти часов (!) вошел в тройку самых кассовых польских кинолент всех времен. Получил номинацию на «Оскар» как лучший фильм на иностранном языке 1974 года. Пресса сообщила впечатляющие данные: съемочный период длился 535 дней, в картине приняли участие около 400 актеров (среди которых, кстати, украинский артист Васыль Сымчич), для съемок изготовили 23 тысячи костюмов. Мария Олексиевич издала в Варшаве книгу «535 дней “Потопа“» о том, как создавалась уникальная картина.
Съемки фильма «Огнем и мечом» начались только осенью 1997 года , когда удалось найти 24 миллиона злотых на его производство. Чуть больше чем за полгода режиссер отснял 130 километров (!) пленки. На роль Богдана Хмельницкого Гофман пригласил своего приятеля Богдана Ступку, на роль кошевого атамана — Дмитро Миргородского, Горпины — Руслану Писанку. Опасения, что картина может унаследовать антиукраинские нотки, которые присутствуют в романе Сенкевича, оказались безосновательными. Трехчасовой фильм вышел на экраны в 1999 году. В Польше его посмотрели более 7 миллионов зрителей — рекордный показатель для последнего десятилетия ХХ века.
«Дорогие украинские друзья…»
От матери режиссер унаследовал долголетие: она прожила 99 лет , ему сейчас уже за 90. Последний его фильм «1920. Варшавская битва» оказался новаторским — это первая в польском кино полнометражная картина, полностью сделанная в трехмерной технологии. Когда в 2011 году фильм вышел на экраны, Гофману было 79 лет.
Режиссер известен своим сантиментом к Украине. В 1939–1940 годах в Дашаве он учился в украинской школе , владеет украинским языком. В течение 33 лет его женой была киевлянка Валентина Трахтенберг (умерла в 1999 году от несвоевременно выявленного рака). Возможно, под ее влиянием Гофман заинтересовался историей Украины, собирал архивные материалы, иллюстрации, документы. Его коллекция легла в основу документального сериала «Украина. Становление нации» (4 серии по 50 минут), который он снял в 2008 году.
Да и сейчас у классика польского кино твердая проукраинская позиция. В марте 2014 года во время российского вторжения он подписал обращение известных деятелей польской культуры , которое начиналось так: «Дорогие украинские друзья , в эту трудную минуту мы хотим поддержать вас морально и выразить солидарность с вами». А в 2018 году поддержал обращение Европейской киноакадемии в защиту Олега Сенцова , который тогда находился в российской тюрьме.
Его уважают. В Тернополе в его честь установили памятную доску на фасаде Дворца кино. А в Лодзи — той самой , где он не смог поступить в киношколу, — уже четверть века на Аллее звезд сияет «звезда» с надписью «Ежи Гофман, режиссер». Было черное — стало белое.
Переводчик Полина Козеренко , редактор Ольга Чехова
