Деятельность Рейтера не только реально помогла польской Церкви, но и способствовала перемене отношения польских католиков к немцам. После войны он хотел остаться в Свиноуйсьце, оказавшемся в составе Польши, на так называемых возвращенных землях, но летом 1946 года коммунисты изгнали священника его из прихода. Следующие 14 лет он кочевал как разъездной пастырь расселившейся на обширных территориях бранденбургской диаспоры. Когда в 1960 году Рейтер осел в Эберсвальде, городе к северо-востоку от Берлина, то начал раздумывать, как он может поспособствовать польско-немецкому примирению.
Книги и письма
Замысел, который пришел ему в голову, он записал на своем не вполне совершенном польском языке: «Немецкий епископат заявлял, что немецкий народ должен воздать еврейскому и другим народам. Также захотели капелланов и верующих с молитвами видимые действия объединить. Пересылкой книг я мог бы исполнить долг искупления». Так началась одна из самых необычных инициатив в послевоенных отношениях поляков и немцев.
Священник Курт Рейтер начал свою акцию скромно, с отправки отдельных книг нескольким польским духовным лицам. Но с течением времени число пересылаемых изданий постоянно росло.
Так, в феврале 1963 года он спрашивал примаса Польши, кардинала Стефана Вышиньского, «сколько экземпляров нового малого требника на скорбные и заупокойные чины было бы нужно для самых важных надобностей в Польше: 500, 1000, 2000 или больше». В октябре того же года он рассказал одному из своих друзей, что за последний год выслал в Польшу свыше тысячи посылок с книгами, «в том числе 200 требников, 600 малых заупокойных требников, 90 богословских ежегодников и много других книг по богословию». А знакомые священника дополнительно выслали еще 300 посылок.
Курт Рейтер. Источник: архив Роберта ЖурекаПересылке книг сопутствовал оживленный обмен письмами. В январе 1964 года Рейтер сообщил своему епископу, что ведет корреспонденцию «со всеми ординариями и их викарными епископами, с профессорами и доцентами и со многими пастырями». Хранящееся в архиве Берлинской епархии наследие священника Рейтера подтверждает правдивость этих слов: переписка с польским епископатом, ректорами большинства польских семинарий, многочисленными священниками, клириками, монахинями и светскими лицами занимает восемь больших коробок. А ведь деятельность Рейтера продолжалась только пять лет!
В период, когда корреспонденция были особенно интенсивной, он писал по несколько писем ежедневно, причем исключительно по-польски, хотя это требовало от него много времени и усилий. «По-польски писать — это не так просто для меня», — признавался он одному из польских епископов. Несмотря на это, Рейтер никогда не поддавался соблазну вести переписку по-немецки, хотя польские корреспонденты не раз писали ему на этом языке. Он последовательно придерживался польского, а чтобы лучше им пользоваться, начал ездить в Восточный Берлин и брать уроки в тамошнем Центре польской культуры.
Свои побуждения он никогда не объяснял в первом письме. Просто посылал книги с просьбой их принять и заказать следующие, прилагая к посылкам издательские каталоги.
Только когда шокированные адресаты спрашивали, чем они обязаны такому жесту и как могут за него отблагодарить, он отвечал, что ничего взамен не нужно и даже не должно быть, так как передаваемые в дар книги — это символ раскаяния и стремления к искуплению.
Посылкой книг я хочу дать знак любви, ибо немецкая вина перед польским народом велика и стара, старше нас обоих, но не следует, чтобы она нас пережила.
Осознание вины перед поляками было у Рейтера очень сильным. Когда он пожертвовал требники кафедральному собору в городе Пельплин, то сообщил, что делает это в день 24-й годовщины убийства тамошнего капитула немецким СС — в знак траура, как жест доброй воли и стремления к искуплению.
Поскольку собственной кровью мы не можем смыть этих всех преступлений, пусть заменит нас искупление, которое Христос Сам на кресте пожертвовал и которое будет повторяться каждый день на алтаре Пельплинского собора.
Немецкий священник и польские прихожане
При этом лично Рейтер ничего дурного полякам не сделал, даже напротив: посвятил им почти всю свою священническую жизнь, как заверял в одном из писем. Рейтер родился в Берлине в 1908 году. «Ни отец, ни мать не были польского происхождения, и никто из них не говорил по-польски», — сообщал он позже. Польскому языку он учился в духовной семинарии, «так как эти знания были нужны в нашей епархии, где жило много людей польского происхождения и куда приезжало много сезонных рабочих из Польши».
Чтобы лучше овладеть языком своих прихожан, он воспользовался возможностью провести год в духовной семинарии в Познани.
Там примас Польши, кардинал Август Хлёнд рукоположил Рейтера в сан дьякона, и тот «только для рукоположения в священники возвратился в Берлин».
Возведенный в сан в 1933 году, он служил в течение семи лет в берлинских приходах Девы Марии и св. Пия. В обоих было много католиков польского происхождения, и Рейтер окормлял их. Когда началась война началась, проведение служб на польском языке было запрещено гитлеровскими властями.
Курт Рейтер (справа) во время службы. Источник: архив Роберта ЖурекаГодом позже Рейтер был переведен в независимое тогда от берлинской епархии Свиноуйсьце, где не только служил в местном приходе, но и работал «среди пленных и рабочих из Польши, Голландии и Франции». За эту деятельность он был в 1943 году арестован и брошен в тюрьму в Свиноуйсьце. К счастью, ему не пришлось разделить судьбу своего настоятеля, отправленного в концлагерь в Дахау. Рейтер сравнительно быстро вышел из тюрьмы и вернулся в свой приход.
Священник оставался в своем приходе и после того, как через город прошел фронт и он отошел к Польше. Из документов Епархиального архива в Зелена-Гуре следует, что Рейтер подчинился верховенству назначенного примасом Хлёндом польского апостольского администратора этих территорий, прелата Эдмунда Новицкого, и больше года окормлял прибывающих польских католиков не только в Свиноуйсьце, но и на всем острове Волин.
Однако вскоре начались проблемы. Присланный апостольским администратором в помощь польский священник настраивал верующих против Рейтера, чтобы занять его место.
Положение сложилось здесь тяжелое. Только теперь до людей дошло, что я немец. Правда, я никогда этого не скрывал, и каждый мог это понять по моим речевым недостаткам, но до сего времени во мне видели прежде всего священника и духовника. Теперь они хотят себе, однако, опеки польского священника.
Реакция Рейтера на сложившуюся ситуацию свидетельствует о масштабе его личности.
Вместо того чтобы протестовать против неэтичных действий прибывшего клирика и стремиться к его смещению, Рейтер попросил Новицкого «в интересах здешних прихожан» передать власть над приходом польскому священнику, а самого его понизить до ранга помощника.
Чтобы развеять возможные сомнения в искренности своих намерений, он добавлял: «Заверяю Ваше Преосвященство, что вновь назначенному администратору прихода я не доставлю никаких хлопот». Новицкий встал на сторону Рейтера, но это уже не помогло, потому что тем временем польские власти отказали немецкому священнику в польском гражданстве и вынудили его покинуть Польшу.
Покаяние без вины
Вот так священник, который много лет помогал полякам и попал за это в гитлеровскую тюрьму, был воспринят польским клириком как враг, отвергнут польскими верующими и изгнан властями. Он имел право почувствовать себя разочарованным и не выказывать желания дальнейших контактов. Откуда же чувство вины, стремление к покаянию и воздаянию?
Это тем более принципиальный вопрос, что большинство немцев стремилось в те времена указать на обиды, понесенные от поляков, а не признавать масштаб немецких преступлений в Польше. И среди немецких католиков также повсеместной была скорбь о судьбе немцев, изгнанных с территорий к востоку от Одера и Нейсе, и весьма редкими — размышления о страданиях поляков в годы Второй мировой войны. Повсеместным было желание пересмотра польско-немецкой границы, и явно недоставало готовности к воздаянию польским жертвам.
Должно было пройти 15 лет с окончания войны, чтобы берлинский епископ Юлиус Дупфнер первым из немецких иерархов публично признал, что немцы виновны в страшных преступлениях против поляков и должны быть готовы к большим жертвам, чтобы после всего этого достичь мира и единства. Отклик большинства немецких католиков на такое заявление был далеко не восторженным... Почему же Курт Рейтер не пошел за ними, не отверг путь примирения, а стал пионером примирения? Трудно однозначно ответить на этот вопрос, но можно допустить, что причин было две.
Во-первых, он очень серьезно относился к христианству, что неустанно доказывал своим повседневным напряженным пастырским трудом и деятельностью, направленной на примирение с Польшей. В письмах вновь назначенным польским епископам и пресвитерам Рейтер часто цитировал слова Ежи Аблевича: «Согласно прекрасному замыслу Божию, священник — это второй Христос, но при условии, что, по примеру Христа, он станет слугой людям». Неустанным вниманием к потребностям других Рейтер подтверждал веру в эти слова.
Во-вторых, в отличие от большинства своих соотечественников, среди которых были живы глубокие антипольские предубеждения и стереотипы, Рейтер «уже с детства любил польский народ», о чем писал во многих письмах.
«Я всегда нежно вспоминаю Польшу», «постоянно думаю о Польше, с самого утра до позднего вечера», «хотел бы заверить Ваше Преосвященство, что и немец умеет любить поляка и Польшу» — вот только некоторые из его признаний. К сожалению, так и останется загадкой, как зародилась эта любовь и что способствовало ее появлению.
Курт Рейтер (в центре) во время службы. Источник: архив Роберта ЖурекаДеятельность Рейтера вызвала с польской стороны огромную признательность. Письма с благодарностью священнику из Эберсвальде исчисляются сотнями. Благодарность была тем больше, что немецкий священник угадал действительную, настоятельную потребность польской Церкви. Один из получателей книг написал: «У нас такие вещи нельзя нигде раздобыть». Другой же утверждал: «У нас почти недоступна богословская литература, а тем более новейшие издания».
Благодаря Рейтеру сотни приходов были снабжены недоступными в Польше литургическими изданиями, а десятки молодых богословов, многие из которых позже выросли в ведущие фигуры польской Церкви, получили необходимую им научную литературу. Это были издания не только из ГДР, но и из ФРГ, которые Рейтер получал благодаря помощи своих западных друзей.
Вместе со словами признательности поступали вопросы о том, как можно его отблагодарить. «Я в самом деле очень озабочен тем, как отблагодарить Вас, дорогой святой отец, тем более что с Вашей стороны не получаю в этом отношении ни пожеланий, ни советов», — писал один из облагодетельствованных. В самом деле, Рейтер объяснял, что благодарности не ждет, а дальнейшие замечания по этому вопросу последовательно обходил молчанием. Только в исключительных ситуациях он просил об оказании какой-либо услуги, но чаще не для себя, а для других. Так, лодзинского викарного епископа он попросил оказать финансовую помощь одной бедной женщине из Нижней Силезии, а ченстоховского викарного епископа — о переводе на польский одного текста, который был нужен членам Движения за мир и примирение.
Деятельность Рейтера не только реально помогала польской Церкви, но и способствовала изменению отношения к немцам со стороны польских католиков.
Конечно, жесты священника из Эберсвальде были для польских клириков очень важны. Ведь почти все они на собственном опыте знали преступления немецких оккупантов, и дары Рейтера были для них первым после войны знаком скорби и солидарности из-за Одера и Нейсе.
Примас Стефан Вышиньский, отношение которого к западным соседям было довольно прохладным, после первой посылки передал Рейтеру вежливую «сердечную благодарность» и «отцовское благословение», но после следующих писал уже о «братской благодарности», «преданности» и даже «особой чести».
Дух примирения и общности священник из Эберсвальде смог особо почувствовать в 1963 году, когда впервые, через 17 лет после отъезда, посетил Польшу, причем пятикратно. Он побывал в Варшаве, Познани, Ченстохове, Вроцлаве, Катовице, Люблине, Легнице, «и каждый раз — только как поездка на выходные, очень изматывающая и дорогая». Одновременно, однако, Рейтер заявлял, что тяготы были оправданными, ибо «все встречи несли на себе знак самого сердечного служения любви».
Деятельность Рейтера была связана с огромными издержками. Книги были в ГДР товаром относительно дешевым, но даритель снабжал ими целую армию польских получателей. Кроме того, особым спросом в Польше пользовались римские требники, которые стоили в десять раз больше, чем обычная книга. Откуда же пастырь маленького прихода в провинциальном городе черпал средства на столь широко проводимую акцию? Известно, что Рейтера поддерживал круг друзей и берлинский епископ, однако львиную долю расходов он покрывал из собственного кармана. «Я живу экономно и могу себе это позволить, я чувствую себя даже обязанным к этому», — объяснял он лодзинскому епископу. Никакой подробной информации о масштабе своих расходов и связанных с ними ограничений он не давал. «Остается тайной каждого любящего, сколь велика его жертва возлюбленной», — написал он другу.
Но дары Рейтера не ограничивались закупкой и высылкой книг, связанными с этим временем, усилиями и расходами. Другие его начинания — это, например, посредничество в контактах священников из Польши и ГДР, анонимный духовный семинар в Эрфурте для привлечения внимания к развитию польского богословия, пастырское окормление польских рабочих в ГДР. Не случайно Рейтер находился в тесном контакте со всеми католическими группами ГДР, которые занимались темой примирения с Польшей: с семинарией в Эрфурте, с ораторием в Лейпциге и прежде всего с работавшим в Магдебурге Гюнтером Зархеном, католическим лидером экуменического Движения за мир и примирение.
Одновременно Рейтер пробовал привлечь к делу примирения новых людей и общины, особенно епископов.
С этой целью он регулярно информировал иерархов ГДР о религиозной жизни в Польше, в особенности о тех событиях, которые могли быть импульсом к сближению обеих Церквей. Кроме того, Рейтер поминал Польшу в молитвах. Архиепископу Коминеку он писал, что часто служит молебен «за благо Святой Церкви в Польше», а кардинала Вышиньского заверял: «Я молюсь в Tertia за отца-настоятеля, в Sexta — за нашего ординария, а в Nona — за примаса Польши». Tertia, Sexta, Nona — утренняя, полуденная и дневная молитвы в католической литургии часов.
Окончание миссии
Когда деятельность Рейтера достигла своего апогея, она была прервана властями. 21 апреля 1964 года таможенная служба ГДР проинформировала священника, что граждане страны имеют право высылать только 12 посылок в год, а поскольку Рейтер уже исчерпал этот лимит, очередная его посылка реквизируется. В последующие дни такая же судьба постигла следующие 66 отправлений.
Священник письменно опротестовал решение таможни и вновь начал высылать книги. Однако после того, как его протест был отклонен и очередные посылки подверглись реквизиции, Рейтер вынужден был отказаться от дальнейших попыток. В последующие месяцы он высылал книги через дружественных священников и прихожан, но уже не смог этого делать в таком масштабе, как ранее.
Одновременно ему запретили ездить в Польшу. В одном из писем Рейтер жаловался, что ему не дали разрешения на поездку во Вроцлав, так как «нет уверенности, что я достойно представляю ГДР в Польше». Он был чрезвычайно огорчен этим фактом, потому что очень хотел встретиться с архиепископом Коминеком. «Многое у меня на сердце, что надо обсудить», — писал он будущему кардиналу, с которым, вероятно, хотел проконсультироваться о своих дальнейших планах.
Только осенью 1965 года власти смягчились. В декабре Рейтер рассказал друзьям, что неожиданно для себя на месяц едет в Люблин, где хотел бы усовершенствовать свой польский язык. Вскоре после возвращения он попал в не очень, казалось бы, серьезную автомобильную аварию, но ее последствия оказались фатальными. Перед Новым годом священник умер в результате осложнений от полученных травм. Ему было 57 лет.
Незадолго до его смерти польские епископы направили своим немецким собратьям во епископском служении послание с историческими словами: «Прощаем и просим о прощении». Многие из польских иерархов подписали этот документ со смешанными чувствами. Некоторые считали, что инициатива в диалоге должна исходить от немецкой стороны, другие опасались репрессий коммунистических властей и негативной реакции польских католиков. Однако же в результате все решили поставить подписи под этим письмом, которое должно было стать вехой на дороге польско-немецкого примирения. Возможно, чашу опасений и сомнений перевесили книги некоего скромного священника из Эберсвальде и слова, которые он повторял в очень многих письмах: «Каждый знак людского понимания, дружбы и любви безмерно ценен и радость и доверие пробуждает, особенно среди нас, капелланов Иисуса Христа».
Статья была опубликована в журнале Dialog, на русском языке впервые вышла в «Новой Польше», № 11 (2011).
