Я родилась в ноябре 1981 года в Варшаве — столице страны, которая в то время называлась Польская Народная Республика. Обычно жены сотрудников советского посольства, консульства и торгпредства отправлялись рожать в Москву, а мама решила никуда не уезжать. Так я стала уроженкой Варшавы и всегда гордилась местом своего рождения. Знакомые, узнав о нем, часто спрашивали меня, не дочь ли я военного, поскольку большинство граждан Советского Союза не могли выезжать за границу. Я всегда отвечала: «Нет, мой папа — дипломат-полонист».

Польскому языку я научилась, смотря телевизор. Хорошо помню Леха Валенсу на экране, который произносит слова: «Я президент Речи Посполитой». Тогда мы уже жили в Гданьске — на родине «Солидарности», куда папу перевели из Варшавы на работу в Генконсульство. Советский Союз распался. Эти события отпечатались у меня в памяти забавным эпизодом.

Красный флаг, который развевался на здании советского Генконсульства в Гданьске, сняли и заменили на новый российский триколор. Что было делать с огромным ненужным куском алой материи? Мама нашла выход из положения: сшила из флага чехол для большого ватного одеяла.

С одной стороны одеяло было целиком красным, а с другой на нем красовалось то, что было святым для советских людей в течение семи десятилетий — серп и молот.

В пятом классе мне пришлось пойти в польскую школу, так как русскую из-за малочисленности учеников закрыли. Польские дети весьма отличались от бывших советских: свободные в одежде, манерах, общении. Зато программа обучения и требования в польской школе были значительно легче, поэтому учеба давалась мне без особого труда. Вскоре я стала одной из лучших учениц в классе и языковой барьер тоже быстро преодолела, осилила даже роман классика польской литературы Генрика Сенкевича «В дебрях Африки» (W pustyni i w puszczy) и довольно скоро научилась закатывать глаза и произносить с типично польской интонацией: Jezus Maria…

В Гданьске. Источник: семейный архив Ксении Сахарновой

Интересно, что моя старшая сестра Полина, которая тогда ходила в восьмой класс той же школы, еще учила в качестве иностранного языка русский (конечно, у нее была шестерка, высший бал), а я — уже английский. Это был 1992/93 учебный год.

Хорошо помню, как, живя в Гданьске, мы ездили гулять на Вестерплатте — полуостров на балтийском побережье, где в сентябре 1939 года раздались первые выстрелы Второй мировой войны. Невозможно забыть гнетущую атмосферу, которая царила в этом месте, где на возвышенности находился внушительных размеров монумент защитникам Вестерплатте. И я написала о посещении этого мемориала сочинение в школе.

В 1993 году у папы закончилась командировка, и наша семья вернулась в Москву. С тех пор на польском я не говорила и не читала больше десяти лет, хотя и любила прихвастнуть перед москвичами знанием польского языка. Но когда в 2005 году я внезапно оказалась в Польше проездом, у меня возник интерес к стране моего детства, захотелось вспомнить язык, снова начать читать, писать и говорить по-польски.

Я стала задавать себе вопросы: откуда я, где моя родина, могу ли я, чье детство прошло в Польше, считать себя русской? И в праве ли я без капли польской крови испытывать ностальгические чувства по отношению к Польше?

Уже лет в 25 я начала интересоваться историей сложных взаимоотношений наших стран, была потрясена страшным Катынским преступлением, о котором, к своему стыду, не знала прежде.

Я пошла на курсы польского языка при Польском культурном центре в Москве, начала ездить в Польшу, бывать в местах, связанных с моим детством, переводить на русский язык польские фильмы. Меня как будто тянуло туда, я заводила друзей среди поляков, польская речь ласкала слух. А поездка на прославленный Краковский кинофестиваль пробудила во мне интерес к документальному кино, переросший в профессию.

Дома и люди

В Польше моя семья сменила несколько адресов. Первым был дом №100 на улице Яна III Собеского — большое серое здание, напоминающее пирамиду со ступеньками. Второго дома с такой архитектурой в Варшаве нет. Он и сейчас стоит на прежнем месте, но уже много лет пустует и медленно разрушается. Мои польские знакомые говорят, что он кажется им зловещим, и вообще среди столичных жителей имеет репутацию таинственного, — поговаривали даже, что в нем располагалась российская разведка. Помню, как однажды в 2010 году мы с мужем подошли к этому дому, и вдруг к нам приблизился прохожий и сказал: «Осторожно, русские наступают!»

Дом №100 на улице Яна III Собеского. Источник: Google Maps

Всякий раз, приезжая в Варшаву, я подхожу к этому дому, в котором появилась на свет. Мне бы хотелось попасть внутрь, зайти в одну из квартир, пусть даже разрушенную. Мама рассказывала, как она была счастлива поселиться в нем: впервые в жизни у нее была отдельная, комфортабельная по тем временам квартира — двухкомнатная, с просторной кухней, окнами на две стороны и ванной с кафелем. Дом был снабжен всем необходимым для комфортной жизни членов семей дипломатов. На первом этаже располагался клуб с баром и зрительным залом, где отмечались праздники. Двор украшали клумбы и фонтан, была оборудована детская площадка. В отдельно стоящем корпусе располагалась детская комната, где можно было оставить детей на время работы или отлучек, а в каждом подъезде была собственная сауна! Моя семья прожила там около трех лет — с конца 1980 по 1983 год.

Как раз вскоре после моего рождения польские власти в целях подавления антикоммунистического профсоюза «Солидарность» ввели военное положение. Мама рассказывала, как остерегалась заговорить по-русски на улице.

В этот период экономика Польши переживала тяжелый застой. На полках в магазинах стоял один уксус, но дипломаты имели возможность посещать специальные закрытые магазины, а также сеть Pewex (Przedsiębiorstwo Eksportu Wewnętrznego — Предприятие внутреннего экспорта), где можно было за валюту приобретать товары, недоступные для обычных людей.

Магазин Pewex, 1966 год. Источник: WIkipedia

Мама вспоминала, как в разгар военного положения, качая меня на руках, она наблюдала в окно движение колонны танков по нашей улице в сторону центра. Внезапно один танк остановился у ларька, направил свое дуло прямо на продавщицу, из танка вышел военный, купил сигареты и какую-то мелочь, после чего «шутник» сел обратно и направил свою машину дальше.

Другой дорогой мне адрес — перекресток Литовской улицы и Аллеи Шуха, где за высоким забором с охраной стояли два жилых дома, предназначенных для советских граждан, и Дом культуры, занимавший старый особняк. Там я часами болталась во дворе, каталась на качелях, общалась со сверстниками, а мама устраивала музыкальные праздники в нашем Доме культуры. Этот двор и дом на Литовской стал для меня буквально символом моего варшавского детства, хотя жили мы там совсем недолго, не более двух лет.

Никогда не забуду, как однажды мама ушла на работу красивая, с прической, но вернулась очень быстро — мокрая с ног до головы. Дело было в так называемый Поливальный понедельник — первый понедельник после католической Пасхи, когда по старинной традиции мальчишки с ведрами полными воды подстерегают девушек и внезапно обливают их водой в знак симпатии или озорства ради.

К этому веселому празднику на прилавках магазинов всегда появлялись всевозможные брызгалки в виде животных. У нас с сестрой тоже были такие, и мы с удовольствием играли с ними во дворе.

Дом на углу Литовской улицы и Аллеи Шуха. Источник: личный архив Ксении Сахарновой

Приезжая через много лет в Варшаву, я непременно приходила на Литовскую проведать свой дом. После распада Советского Союза он опустел, и почти 25 лет в нем не было жизни. Я смотрела на окна нашей квартиры на втором этаже, вспоминала ее планировку и грустила, видя, как все приходит в упадок. Однако позже этот кусочек земли обрел нового хозяина, и в 2017 году я увидела на месте нашего двора современное здание офисного центра. Только старый особнячок — бывший Дом культуры — уцелел и был отреставрирован.

Третий важный для меня адрес — это школа при советском (теперь российском) посольстве на улице Келецкая, куда нас каждый день привозили на автобусе. Это здание со всем инвентарем ПНР передала в бессрочное безвозмездное пользование посольству СССР еще в 1953 году. Хорошо помню большой актовый зал в школе, где моя мама проводила музыкальные праздники, и на входе в него — огромный белый гипсовый бюст Ленина на постаменте из красного бархата.

Посольство России на Бельведерской улице в Варшаве. Источник: Консульский отдел Посольства России в Польше

Четвертый варшавский адрес — большое серое здание с колоннами на Бельведерской, где тогда располагалось советское, а сейчас — российское посольство. В нем работали мои родители, а на просторной территории его парка мы со старшей сестрой Полиной часто прогуливались детьми. Поскольку мы были очень худенькие, у нас была любимая забава — пролезть через достаточно широкую решетку забора, чтобы попасть на улицу.

Что касается Гданьска, то там мы занимали трехкомнатную квартиру в обычном жилом доме в районе Морена. Там родилась моя младшая сестра Настя. Окна квартиры выходили на двор и кусочек леса, где мы часто гуляли, а по осени собирали грибы-чернушки, на которых местные жители не обращали внимания. Это был наш последний польский адрес.

Портрет Николая Коперника из Торуня. Источник: семейный архив Ксении Сахарновой

Я задумалась, сохранились ли у нас какие-нибудь памятные предметы из Польши? По причине частых переездов их осталось не так много. Но есть одна вещь, которая мне дорога. Это маленький портрет Коперника, который мы когда-то купили, посетив польский город Торунь, где родился и жил великий астроном.

Этот портрет очень дорог мне. Для меня он в какой-то мере олицетворяет Польшу и мое детство. Рада, что он уцелел.

Русофобы или русофилы?

Родители Ксении в Королевских Лазенках. Источник: семейный архив Ксении Сахарновой

Посещая страны бывшего социалистического лагеря, туристы из России как правило задают один и тот же вопрос: а как здесь относятся к русским? Понять их любопытство можно, зная о непростых отношениях, связывавших Советский Союз с его сателлитами. Работая над этим текстом, я обратилась с тем же вопросом к маме. Она, как ни старалась, не смогла вспомнить ни одного случая проявления русофобии в свой адрес. Или их действительно не было, или память со временем вытеснила негативное. А вот эпизодов проявления дружелюбия со стороны поляков было немало. Например, мама вспомнила, как, ожидая моего появления на свет, она однажды стояла в длинной очереди за продуктами, держа за руку мою старшую сестру. Неожиданно к ней подошла женщина средних лет и уступила свое место в очереди.

Родители не ограничивались общением с семьями коллег: среди их друзей были и поляки. Общались в основном на польском, хотя местные, пользуясь случаем, любили в их обществе попрактиковаться в русском.

Однажды папа и мама были в гостях у одной польской семейной пары. Хозяева решили сделать приятное гостям и взялись весело исполнить одну русскую народную песню. Каково же было удивление родителей, когда в припеве к песне вдруг они услышали хлесткие матерные выражения! Поляки же о значении этих слов даже не подозревали.

Никакого напряжения в общении не возникало, так как среди друзей родителей не было ярых сторонников оппозиции. Это были обычные граждане Польши, со взглядами, во многом сформированными сорока годами «строительства социализма». У некоторых из них были даже более левые убеждения, чем у моих родителей.

У входа в Генконсульство в Гданьске. Источник: Источник: семейный архив Ксении Сахарновой

Ну а когда в первые постсоветские годы мы жили в Гданьске, лучшими друзьями родителей была семья предпринимателей Тадеуша и Ёлы Пецык. Это была буквально дружба не разлей вода с ежедневными созвонами, к тому же мы жили рядом и часто проводили вместе уик-энды. Тадеуш, которого мы называли уменьшительным именем Тадек, обладал отменным чувством юмора и фонтаном энергии, с ним всегда было весело. Позже Ёла и Тадек не раз приезжали навестить нас в Москве, он даже развел в России активную предпринимательскую деятельность.

В период моих взрослых поездок в Польшу я тоже ни разу не сталкивалась с русофобией. Узнав, что я приехала из России, собеседник, как правило, смотрит на меня с интересом. Когда на кинофестивалях в Кракове и Варшаве я брала интервью у классиков польского кино Анджея Жулавского и Ежи Штура, они с удовольствием переходили на русский, хотя я была готова общаться на польском. Поскольку с молодыми я разговаривала по-польски, то меня часто принимали за свою — иногда мне приходилось слышать, что я говорю с восточным акцентом, как полька из восточной части Польши. А однажды в Кракове на вокзале ко мне подошел нетрезвый мужчина средних лет и сделал мне комплимент, сказав, что польские женщины — самые красивые в мире. Я улыбнулась и поблагодарила его. Конечно, по-польски.

Сделать фильм

Недавно у меня появилась мечта — сделать фильм о моем польском детстве, о домах и людях, их населявших. Рассказать про соседей — русских и поляков, про то, как мы видели друг друга тогда и видим сейчас. Разобраться в том, как изменились наши отношения с падением железного занавеса. И куда мы идем сейчас — навстречу друг другу или в противоположные стороны.

У меня самой нет однозначных ответов на эти вопросы. Разговоров о политике у нас дома я не припоминаю, но зато хорошо помню павлинов в Лазенках, которые до сих пор украшают собой этот красивейший парк в центре Варшавы.

Мы жили своей жизнью, естественно принимая наше временное положение, и не задумываясь о том, какие отношения связывают Польшу и СССР. Более того, нам, детям, Польша тогда казалась роднее и ближе далекой и малознакомой России.

Нам недоставало того культурного фундамента из песен и фильмов, который был у наших советских сверстников. Скажем, фильмы Гайдая и Рязанова, знакомые моим ровесникам из Советского Союза едва ли не с пеленок, я начала смотреть только с 12 лет, после возвращения в Россию. В Польше моими любимыми фильмами были классические «Унесенные ветром» и трилогия об Индиане Джонсе в прекрасном польском переводе, а также блестящая польско-советская комедия Юлиуша Махульского «Дежа вю», снятая в разгар перестройки. Эти киноленты мы записывали на видеокассеты и бесконечно пересматривали.

Конструктор «Лего» из 1980-х. Источник: Flickr

Культурных ограничений у нас в Польше было значительно меньше, чем в СССР. Первый конструктор «Лего» в нашей детской появился еще в середине 80-х! А хиты взлетевших тогда на музыкальный Олимп Майкла Джексона и Мадонны звучали повсюду. На своем опыте мы ощущали, что железный занавес, разделявший Европу на Западную и Восточную, в Польше был значительно менее прочным, чем в Советском Союзе. И с каждым годом он поднимался все выше и выше, пока не скрылся окончательно.

Впрочем, ветер свободы с началом горбачевских реформ задул и из Советского Союза, который с большим опозданием сделал обреченную попытку построить социализм с человеческим лицом. Если в самом начале первой польской командировки папа, молодой советский дипломат, ощущал себя «частью авангарда компартии за рубежом» и воспринимал «Солидарность» как контрреволюционные силы, воспользовавшиеся слабостью партии, то в середине 80-х все коренным образом изменилось. В советской России начал созревать свой антикоммунизм, поэтому Горбачев не препятствовал проведению демократических реформ и в странах-сателлитах.

Папа вспоминал, что в период, когда к власти в Польше пришла демократическая оппозиция, дипломаты наблюдали за всем происходившим со стороны, никак не вмешиваясь во внутренние дела страны. Сам он даже был на площади в Гданьске на митинге «Солидарности» в тот день, когда Валенса был объявлен президентом Польши.

Сегодня, встречая в Польше красную эмблему «Солидарности», я обычно как уроженка Варшавы испытываю что-то наподобие патриотических чувств, зная, что Польша первая из бывших стран-участниц Организации Варшавского договора смогла провести свободные демократические выборы с победой оппозиции, бескровно сменив власть в стране на некоммунистическую. Сняв несколько документальных фильмов об участниках диссидентского движения в СССР, я давно определилась со своим отношением к советскому прошлому. В этом смысле я не испытываю никаких иллюзий. Но память бережно хранит лишь теплые воспоминания о моей Польше, и мне хочется, чтобы так оставалось и впредь.