Детство

Яцек Куронь на встрече с жителями Гожува-Велькопольского , 1991. Источник: Википедия

Мне было тогда , наверно, года четыре или пять. В Большом театре во Львове играли спектакль «О тех двоих, которые украли луну». В какой-то момент, когда колдун сажал Яцека и Пляцека в мешок, я сорвался с места и, заорав, кинулся на сцену — спасать их. Помню этот парализующий страх и неслыханную силу, чтобы преодолеть его. Я кричал, чтобы заглушить в себе этот страх.

Я мчался на сцену. Уже был возле чернокнижника , видел его лицо — кошмар. Орущего, меня вынесли на руках со сцены в фойе, где сидела бабушка. Билетерши утешали меня: с этими мальчиками, мол, все хорошо. Я плакал, отчаянно плакал. Это событие я считаю своим высшим жизненным достижением. Все, что я делал после, — лишь повторение этого.

По стопам деда и отца

Дед мой состоял в Боевой организации Польской социалистической партии (ПСП). Отец в 1920 году пошел на фронт добровольцем. Ему тогда было 15 лет , и он нашел приятеля, который вместо него предстал перед медицинской комиссией. Потом отец участвовал в Силезском восстании. Он был членом ПСП, бойцом Армии Крайовой. Я не в состоянии отделить того, что сам видел, от всей той легенды, которую они мне передавали. Чувствую себя участником революции 1905 года. Когда впервые в жизни на меня надели наручники, я был растроган.

В Союзе польской молодежи

Мы боролись с хулиганами и стилягами. Однажды я возвращался домой под вечер. На танцплощадке на площади Парижской Коммуны начали вихляться молодые люди. В этот момент выскочила штурмовая группа СПМ , схватила одного из них и потащила в расположенную неподалеку контору. Когда я вошел следом за ними, парня били кулаками, ногами — все вместе.

— Стой! — крикнул я. Собственно , не крикнул — вырвалось у меня из горла. Я не сказал им прямо, в чем дело. Указал на окно, через которое легко можно было увидеть, что здесь творится. Один из них погасил свет, раздалось еще несколько ударов. А я молчал, чертовски долго молчал. Потом снова крикнул перестать. Начал говорить им, что это рабочий. Из носа и разбитой губы у него текла кровь. Они повели с ним педагогический разговор. Потом на танцплощадках били регулярно, а я — всего лишь не приходил туда. Из всего моего комсомольского прошлого этого я стыжусь больше всего.

На первомайской демонстрации , 1991. Источник: Википедия

Гая , жена

В лагере Вальтеровской дружины Вальтеровцы — организация наподобие советской пионерии. в Волине я пришел в последнюю палату , где располагался третий отряд. Здесь все спали как надо, всё было в порядке, совершенно всё. И вдруг я увидел, что в углу кто-то спит на рюкзаке, скорчившись, с головой, накрытой одеялом. Я подошел — оказалось, что это девушка с косой. Невероятно было, что тут вроде обо всем позаботились, а эта девушка почему-то спит на рюкзаке. Она, конечно, проснулась, когда я посветил фонариком. В свете фонарика я увидел, какие у нее большие, золотистые глаза. Взял ее за косу и спросил: «Ты чего так спишь?»

Когда начинается любовь , то прилетает ангел, которого никто в мире не видит, кроме влюбленных. Я ощущал этого ангела, но не набрался храбрости об этом сказать.

Первый приговор

Оттепель теряла разбег. Мы с Каролем Модзелевским сочли , что раз уж невозможно заниматься политикой, надо по крайней мере погибнуть с развернутыми знаменами, чтобы все знали: были все-таки некоторые, что бунтовали. И тогда мы написали членам партии и СПМ «Открытое письмо», разъяснявшее наши взгляды. Мы перепечатали его на машинке и 18 марта 1965 года раздали тем, кому доверяли, а также отнесли в партийную и комсомольскую организации в университете. В конце «Открытого письма» мы написали: «За это письмо мы получим три года». На следующий день нас арестовали, а еще через четыре месяца я получил три года, а Кароль — три с половиной. Я немедленно, прямо в зале суда, потребовал, чтобы мы получили поровну, потому что делали одно и то же. На что прокурор Петрасиньский возразил, что раз Модзелевский — еврей, то он, должно быть, и есть заводила.

Второй приговор

Мы с «коммандос» группа оппозиционно настроенных студентов Варшавского университета, воспитанников Куроня и Модзелевского решили назначить на 8 марта 1968 года митинг в защиту исключенных из университета. Я на него не пошел , так как мы с Каролем не хотели своим присутствием подтверждать пропагандируемый органами тезис, что за университетским брожением и студенческими протестами стоят «политические тертые калачи» — Куронь и Модзелевский. После митинга ко мне пришла Ирена Жито, ныне Хербст. Она рассказала, как толпа людей в штатском с дубинками кинулась на них, когда они уже собирались расходиться. Как потом люди в штатском и милиция на улице Краковское Предместье били каждого, кто подвернулся под руку, а студенты попрятались в общежитиях, где, вероятно, будут бастовать. На этот раз я решил быть с ними. Но не успел я выйти на улицу, как два гебешника задержали меня.

Получил три года — на этот раз , как подчеркнул прокурор Петрасиньский, ровно столько же, сколько Модзелевский.

Демонстрация оппозиции , 1989 год. Надпись на плакате: «...и на выборах «Солидарность» победит!» Фото: Кшиштоф Вуйчик / Forum

Комитет защиты рабочих

Ускользая от слежки и ведя неустанную игру с полицией , я обнаружил, что страх зависит от напряжения, а не от того, чего именно мы боимся. Потому что и тогда, когда мне грозило 48 часов в обычном участке, и тогда, когда ставкой была тюрьма на долгие годы, и, наконец, когда грозила смерть, во мне происходило одно и то же. Страх игры. Это хороший страх, с ним можно жить.

Всегда , когда я возвращался ночью, на рассвете, Гайка как будто вовсе не спала. Выбегала в прихожую, обнимала меня крепко-крепко. Дрожа говорила мне: «Смотри, я слышу каждого, кто входит в подъезд, но еще ни разу не ошиблась, всегда знаю, когда входишь ты». Тогда я понял, каким ужасным может быть другой страх — страх ожидания. Каждый из нас предпочитал «ехать», а не ждать.

Товарищество научных курсов

Перед очередной лекцией ТНК , которая проходила в нашей квартире, мой отец почувствовал себя исключительно плохо. Я позвонил в «скорую». Написал на листке бумаги — прошу прощения, отменяю лекцию ввиду состояния здоровья отца. Я уже даже не своим слушателям хотел это объяснить, а штурмовикам.

Почти тут же кто-то сообщил , что идет штурмовая группа. Я через дверь объяснял, что лекции не будет, отец болен и занятия отменены. Мне казалось, что они ушли. Через минуту пришел Генрик Вуец. Я ему открыл , а они кинулись сверху, где спрятались, — этажом выше. Я не успел втащить Генрика, а он не успел сбежать. Они ворвались внутрь, я стоял, прижатый к стенке и истерическим голосом кричал: «Люди, люди, мой отец умирает!» Видел, как избивали Генрика, как он обливался кровью, как его голова стучала по ступенькам, по которым они его тащили, и в конце — как его бросили в снег. Я был уверен, что он убит. А потом вбегаю внутрь и вижу, как избивают моего сына. Несколько держат, один бьет. Я кидаюсь, пытаюсь его вырвать, но не получается. Вижу, как один из них держит за голову Гайку и поднимает ее вверх.

Митинг «Солидарности» в Варшаве , 1989 год. Фото: Ярослав Стахович / Forum

Корреспондент газеты Time спросил меня потом , зачем я всем этим занимаюсь. Я ответил: не знаю, теперь боюсь. Через несколько дней мы с Адамом Михником написали заявление, что прерываем наши лекции. Я осознал, что раз я боюсь «поставить в воротах» своего собственного сына — а я боялся, — то мне нельзя там поставить и ничьего другого сына.

Интернирование

Привезли меня в какое-то отдельно стоящее здание в пригороде. Велели выйти и по лестнице вниз отправили в подвал. Сумка давила мне на плечо. Пол в подвале был посыпан песком , а стена, к которой я шел, вся была в следах выстрелов. «К стенке», — прорычал кто-то. Ага, так вот оно. Я бежал к стене в следах выстрелов — бежал и бежал. Только бы успеть повернуться. Чтобы не в спину. Стена. Раз, два, три... Успел. Что теперь делать? Я полез за сигаретой, чтобы скрыть, что горестно мне и что я боюсь. «Я бы тоже закурил», — сказал тот, что послал меня к стенке. Я закурил. Вынул из сумки новую пачку. Бросил милиционеру. Пожалуй, стрельбы не будет. Снял кожух, положил под голову сумку, полную бумаг с резолюциями съезда «Солидарности», и уснул. Было 13 декабря 1981 года.

В Третьей Речи Посполитой

Тадеуш Мазовецкий предложил мне пост министра труда и социальной политики вместе с ответственностью за отношения с профсоюзами. У меня в глазах потемнело. Чтобы в таких обстоятельствах стать министром труда , зарплаты и социальной политики (что практически означало министерство безработицы, нужды и отсутствия социальной политики), нужен был сумасшедший или просто самоубийца.

Яцек Куронь во время раздачи бесплатного супа , 1989. Источник: Википедия

Супы

В Польском Красном Кресте мне сказали , что не я выдумал супы, раздачу бесплатного супа нуждающимся а они. Я ответил , что супы выдумал человек, как только сделал кастрюлю. Какая-никакая кастрюля — и уже есть суп. А уж раз он выдумал суп, то начал супом делиться. И это одно из самых старых изобретений человечества. А я придал этой операции высокий ранг.

Материал был опубликован в «Новой Польше» , 2004, №7-8