Солидарность не нуждалась в кавычках. Она была универсальным, широко распространенным словом, а не именем собственным. Однако писалась она с заглавной буквы, торжественно, потому что в обществе назревало нечто, не имевшее прецедента. Она выросла в Польской Народной Республике, во времена конформизма, экономического коллапса, государственной зависимости — среди лжи и запугивания. Трезво мыслящие оппозиционеры, которые еще раньше использовали это слово в названии Студенческих комитетов солидарности, а также объединявший общество голос Иоанна Павла II В 1979 году Папа Римский Иоанн Павел II приехал в Польшу, и его выступления, хотя формально и не затрагивали политические темы, имели огромное влияние на протестные настроения в обществе. — это ее предвестие.
Опыт последующих месяцев — августа 1980, марта 1981… — сотворил человека Солидарности, умевшего без ненависти и насилия, но решительно двигаться к цели. В массовом масштабе это означало радикальный прорыв в послевоенном, навязанном Советским Союзом состоянии коллективной апатии. Материализация общественного блага — когда ради одной цели объединялись различные круги и социальные слои, разные поколения — давала ощущение, что воплощаются в жизнь ценности, противоречащие всей коммунистической системе.
В давних записях участников тех событий можно найти яркие свидетельства того, какой была Польша первых месяцев Солидарности.
У меня было впечатление, что мы всё переживаем вместе, большим сообществом. Это прекрасно. Во время мессы у меня действительно было ощущение, что Папа Римский совершает миропомазание народа. После визита Святого отца появилось слово «мы», до этого существовало лишь слово «они».
Варшава, 2 июня 1979 года Komitet Obrony Robotników (Комитет защиты рабочих) — первая в ПНР открыто действовавшая оппозиционная группа — возник 1976 году для помощи участникам протестов в Радоме, Урсусе и Плоцке, а год спустя преобразовался в КОС-КОР (KSS-KOR, Комитет общественной самообороны — Комитет защиты рабочих).
После 1989 года — депутат Сейма, министр труда и социальной политики
Толпы молодежи. Они шли на мессу, которую Папа служил для них на Замковой площади, перед костелом св. Анны. Они шли и шли. Я не выдержал и выбежал из дому. Слежки не было. Я пошел в город. Несколько часов я бродил по улицам ночной Варшавы. Всюду полно радостных людей, дисциплинированных, невероятно дисциплинированных и сильных. Я ощущал это. Ночь, радость и этот порядок. Атмосфера свободы.
Все направлялись в Старый город. Там была охрана в светлых фуражках, с папскими значками, с повязками. Они что-то говорили, улыбаясь, делали какой-то жест рукой, и вся эта огромная толпа сразу же приходила в движение. Это была уже не толпа, это были организованные, сознательные люди. Поразительно.
Варшава, 2-3 июня 1979 года
Жители Варшавы, поддерживающие протестную акцию «Солидарности» — блокаду кольцевой развязки на пересечении Иерусалимских аллей и Маршалковской улицы, 1981 год. Фото: Мацей Осецкий / Forum / KARTA
На улицах вдруг начали происходить вещи, которые прежде, на протяжении всей моей жизни в ПНР, были невообразимы. Люди сидят на тротуаре, играют, поют. <...> Ведь [раньше] вся видимая деятельность в публичной сфере была обусловлена необходимостью получать разрешения и так далее. А тут вдруг происходят вещи, которые делаются без всякого разрешения. Я помню подготовку транспарантов с цитатами из «Освобождения» Выспяньского: «Видишь, сколько народу, сколько сил в этих людях, пусть им дух Твой поможет, пусть он спящих разбудит» — этот был первым.
Краков, июнь 1979 года
Акция в защиту Богдана Гжесюка и Мирослава Хоецкого, которых арестовали за работу в Независимом издательстве НОВА. Листовки сбросили с крыши дома на углу Свентокшиской и Маршалковской улиц. Варшава, август 1981 года. Фото: Збигнев Яблоньский / Коллекция Томаша Михалака / KARTA
После 1989 года — депутат парламента. В 2005-2015 годах — Маршал Сената Польши
Мы раздавали листовки, главным образом, перед костелами. <…> Ходили на утреннюю мессу в один костел, потом на обедню — в другой и на вечернюю службу — в третий, так что каждый из нас по нескольку раз в день раздавал перед разными костелами. И так же — три следующих воскресенья. Мы начали эту акцию еще в феврале. Часть листовок изготавливалась на денатурате, они ужасно воняли. Я становился в таком месте, где был сквозняк, но от меня все равно пахло так, что люди смотрели с подозрением. Листовки я прятал под куртку, чтобы руки были свободными. Мы передавали их из рук в руки. Это имело свое моральное значение. Мы не боимся, значит, и вы не бойтесь.
Гданьск, март 1980 года
Визиты (ГБ и милиции) затрагивали и соседей. <…> На нашей лестничной площадке было восемь квартир, и с четырьмя у нас был довольно регулярный контакт. Например, во время какого-то обыска Генек Муж Людвики Генрик Вуец, член КОС-КОР схватил сумку с нелегальной литературой и перебросил на балкон к соседям. Мало того, что они не донесли на нас, так еще быстро спрятали эту сумку в квартире. Когда все успокоилось, я позвонила им, и мне ее отдали. В другой раз Генек не докинул до того балкона, и сумка с шумом упала вниз. Они уходят после обыска, мы смотрим вниз, а там ничего нет. Говорю: черт возьми, пропало. <…> А тем временем соседи услышали грохот внизу, выглянули в окно и — как рассказывал живший там парень, тогда еще ученик лицея — увидели, что на них глядит Пилсудский. Ведь там как раз были какие-то политические журналы. Он вышел, все собрал, спрятал, а потом постучал к нам: «У меня для вас кое-что есть».
Варшава, весна 1980 года
Собрание работников на территории порта в Гдыне в 1981 году. Фото: Януш Уклеевский / PAP / CAF 
И еще одна сцена (на Гданьской верфи), когда из Испании приехали двое троцкистов. Работники верфи попросили меня быть переводчиком в этой беседе. Троцкист: «Мы хотели бы побольше узнать о вашей революции». Член президиума: «Вы ошиблись. Мы здесь не устраиваем никакой революции. Мы решаем свои вопросы. Извините, но прошу немедленно покинуть территорию верфи, без права возвращения».
«Решаем свои вопросы». Важно было и то, как они их решали. В этих действиях не было никакого элемента мести, никакого желания свести счеты и никакой попытки устроить свои личные дела на каком бы то ни было уровне. На вопрос о такой позиции они отвечали, что «это вещи несущественные» и что, кроме того, это было бы «бесчестно». В эти августовские дни многие слова вдруг ожили, приобрели вес и блеск: слово «честь», слово «достоинство», слово «равенство».
Гданьск, август 1980 года
Вначале люди приходили к верфи из любопытства, а потом — чтобы постоять, чтобы своим присутствием у ворот засвидетельствовать поддержку. Пойти к верфи — это было что-то вроде гражданского долга. Неподалеку от вокзала я была свидетельницей разговора жены с мужем. Она говорит: «Пойдем к верфи». Он в ответ: «Я туда не пойду. Такая давка, как ты там протолкнешься с ребенком?» — «Мы в Гданьске, мы должны пойти к верфи». — «Да зачем тебе стоять в толпе?» — «Ты что, с ума сошел, это ведь твой долг пойти к верфи и немного постоять».
Гданьск, 24 августа 1980 года
Открытие памятника рабочим верфи, погибшим в 1970 году. Гданьск, 16 декабря 1980 года. Фото: Томек Сикора / Forum
В письме жене
Это движение сильное, необыкновенно решительное, непоколебимое, крепкое. Наша роль здесь абсолютно второстепенная, мы можем отвечать на вопросы и делать их требования несколько, повторяю, лишь несколько более реалистичными. <…> Здесь речь идет не о деньгах, речь идет о свободе и достоинстве работника. Это прекрасно, но мы живем в Восточной Европе. Не знаю, когда вернусь.
Гданьск, август 1980 года
Все ворота и ограды на 90 % охранялись молодыми работниками верфи. Молодежь оказалась очень боевой, прогрессивной и неутомимой, они могли сидеть на заборах под солнцем или дождем и следить, чтобы ненужные люди не заходили на территорию верфи. Куда бы я ни шел, всюду видел эту молодежь, о которой прежде говорили совсем по-другому.
Гданьск, август 1980 года
В 1989-1991 — премьер-министр Польши
Мы вошли в Зал охраны труда, там как раз шло заседание президиума МЗК, нам пришлось немного подождать, прежде чем мы вручили Валенсе это обращение. Заодно мы смотрели, что там происходит. Что поразило меня в первый момент — это организация и то, что там со всеми обращались на равных. Не было никаких интеллектуалов из Варшавы, нет. Ты сразу погружался в эту атмосферу.
Гданьск, 22 августа 1980 года
Перекрытие развязки на Маршалковской улице и Иерусалимских аллеях во время протестной акции «Солидарности». Август, 1981 года. Фото: Богдан Сарвинский / East Photo / KARTA
В 1990-1995 — президент Польши
Я спросил конкретно, что они могут нам предложить, потому что нам, действительно, нужна помощь. А Геремек отвечает: «Мы — интеллектуалы. Мы для этого не годимся, мы можем выступать в роли советников, экспертов». И это была мысль! Недостающее звено нашлось само. <…> Не было времени собирать рекомендации о наших экспертах. На вопрос: «Как долго вы здесь с нами будете?», Мазовецкий ответил: «До конца».
Они приехали как раз вовремя. Эти требования (21 постулат) были превосходными, но при переговорах — затем на практике от них могли остаться одни клочки. <…> Появлялся мостик, это было на руку и власти тоже. Она, кажется, боялась, и небезосновательно, радикализма формулировок раздраженных, простых людей.
Гданьск, 22 августа 1980 года
Информационно-плакатная группа Зигмунда Блажка пишет лозунги «Солидарности». Гданьск, август 1980 года. Фото: Яцек Авакумовский / Европейский центр Солидарности / KARTA
В 1991-1993 — сенатор
Во время забастовки на Гданьской верфи ведущую роль играли люди, часто имевшие до крайности различные взгляды, предпочитавшие разные способы борьбы с коммунистической властью. Но, несмотря на эти различия, нам удавалось слушать друг друга и разговаривать так, чтобы достичь консенсуса. <…> Снаружи мы представляли позицию, совместно согласованную между рабочими, интеллектуалами и деятелями оппозиции, то есть именно солидарность. Взаимное уважение привело к тому, что власть не могла манипулировать нами, настраивая одних против других, такая позиция помогла нам победить в этой забастовке.
Гданьск, август 1980 года
Вдруг появились, как из-под земли, люди, о которых мы не знали годами, считая, что мы — одинокий интеллигентский островок в погружающемся в безразличие обществе. «А ты знаешь, — говорили мне, — из кого формируется профсоюзное движение в театрах? Из обивщиков мебели, костюмеров, сапожников и портных. Актеры тоже, да. Актеры всегда хороши в эффектных сценах. Но направление, главный центр деятельности — это они: театральные ремесленники, работники мастерских, столяры и осветители».
Осень 1980 года
Психолог Ежи Мелибруда во время групповой психотерапии. Варшава, 1980 год. Фото: Богдан Ружыц / PAP / KARTA
Я помню период «Солидарности» как одно большое непрерывное собрание. Я пережил там такую организаторскую детскую болезнь: постоянное написание уставов и регламентов. Мы сидели до десяти вечера, до полуночи, писали очередные основополагающие тексты, ссорились из-за формулировок. Много труда, много человеческих усилий и энергии ушло на это. Нам этого хотелось! Люди не жалели своего времени, не уходили домой. Сегодня я вижу в этом ценность — переход к нормальности, на самом деле, нужно наработать, а у нас не было опыта. Думаю, что именно так мы обретали субъектность, думали, рассуждали.
Варшава, осень 1980 года
Мы спорили, но это было так невероятно классно, легко. У меня было такое юношеское ощущение счастья, что вот мы сидим тут все вместе, нам хорошо, и к тому же мы одержали большую победу. А в споре перевешивает то, что мы любим друг друга.
Варшава, осень 1980 года
Варшавские таксисты на предупредительном протесте после событий в Быдгоще, март 1981 года. Фото: Михал Кулаковский / Forum / KARTAЭто была настоящая солидарность отраслей, людей и предприятий: железнодорожники или металлурги бастовали за учителей и службу здравоохранения, за тех, кто не может и не должен бастовать. Подлинная, социальная, межчеловеческая солидарность.
Новы-Тарг, осень 1980 года
Интересно, как вообще изменилось поведение поляков. Куда-то исчезло комедиантство, зубоскальство, шуточки, ирония. <…> С другой стороны — появилась новая черта: организационная терпеливость. Съезд Союза польских писателей шел до четырех часов утра, и в зале до этого времени выдержало сто человек — и до последнего момента продолжалась деловая, рабочая, детальная дискуссия над решениями. Это мне понравилось. <…> Впрочем, организуются все. На улице Варыньского был создан Общественный комитет ожидающих импортной мебели… Это не тема для юморески, ведь такое поведение продиктовано необходимостью и здравым смыслом. Это уже страна не Гоголя, не Кафки, не Мрожека, но совершенно новых качеств.
Варшава, февраль 1981 года
Сотрудницы секретариата «Солидарности» передают новости с помощью телетайпа. Радом, март 1981 год. Фото: Дамасий Квятковский / PAP / KARTA
Мобилизация огромна. Еще никогда не было ничего подобного. Буквально весь народ готов защищать «Солидарность» и привнесенные ею ценности. Люди готовы бесконечно оставаться на предприятиях. Приносят продукты, одеяла, матрацы, ведь это должна быть всепольская сидячая забастовка.
Гдыня, март 1981 года
Люди говорят: «Если нужно — будем погибать. Нельзя больше ждать, иначе они ударят нас сзади по голове».
Варшава, 27 марта 1981 года
Люди шли на эту забастовку угрюмыми, как идут на гражданскую войну. Это не были добровольцы, это не были солдаты. Это были обычные гражданские люди. Они шли решительно, но угрюмо. И то, что сказали по телевидению Валенса и Анджей Гвязда [об отмене всеобщей забастовки], они приняли с огромным вздохом облегчения. Этот вздох был слышен по всей стране.
Вроцлав, март 1981 года
Перевод Владимира Окуня
Благодарим Центр KARTA за возможность публикации
