Полномасштабная война

Светлана: Утро 24 февраля. Мы проснулись от сильного взрыва. Черный дым. Ударили по небольшой воинской части в селе Агробаза, километров пять от нас по прямой. После обеда загремел Восточный, у нас плохо было слышно, но в группах в Вайбере пошла перекличка. У сестры моего мужа, которая живет в Восточном, 24-го вылетели окна. Она поехала в частный сектор к родственнице на том же левом берегу. Побыла там два часа — прилетело в 51-ю школу в этом районе и в соседний дом. Тогда маленькому мальчику оторвало руку. Вечером со стороны Ленинградского жилой массив Азовский полетели грады, разбомбили 48-ю школу и девятиэтажку. Прилетело на Пентагон (район Ильича, рядом с Донецкой трассой), где был бывший детский садик и столовая для ВСУшников.

Все это было 24 февраля. Тогда же с этим районом потерялась связь. У нас там человек шесть-семь знакомых, на связь они до сих пор не вышли. Мы не знаем, что с ними.

На следующий день слушали взрывы по всему городу. Вечером у нас в доме начали ходить украинские военные по квартирам: «Срочно эвакуируйтесь, уходите в убежище, сейчас начнутся боевые действия». Они уже ждали кадыровскую колонну, эти танки с буквой «Z».

Мариуполь. Фото: Александр Ермоченко / Reuters / Forum

Было три линии наступления. На первой были кадыровцы, их отправили прямо на Мариуполь. На второй линии — русские, на третьей — ДНРовцы.

ДНРовцев к Мариуполю практически не подпускали, пока не прошел первый штурм, потому что здесь у них очень много родственников и знакомых, видимо, были опасения, что они не смогут быть достаточно жестокими.

Наш дом стоит в 50 метрах от главной дороги, которая идет на выезд из города. Тогда к нам во двор заехал БТР и два танка, ждали российскую колонну. Но в тот день никто не приехал. Ночью наши встретили их в 50-60 километрах от города и разбили часть колонны.

В начале марта россияне подошли к Мариуполю со всех сторон. Начали окружать. Оставалась только трасса на Запорожье, но ко 2 марта они сомкнули кольцо. И тогда понеслось. До этого они гремели в восточной части, а теперь и у нас вылетели окна.

Инна: Мы жили в соседнем подъезде от Светы. У нас вылетели стекла 7 марта в 8 утра. Полностью — на кухне, в спальне, в лоджии и в зале. А 8-го прилетело еще, и упала кухонная стенка. К этому времени я уже неделю ночевала с собаками в тамбуре, а тогда к нам уже и муж перебрался — ему стало холодно. Потом соседка позвала нас к себе.

Она старенькая, у нее парализованный муж, десять лет прикованный к кровати. Мой муж 11 марта сказал: «Спускайтесь, тетя Тома, в подвал, потому что уже невыносимо, все бахает. Сейчас прилетит». И он стащил соседа с восьмого этажа в подвал. Сейчас они живы, их вывезли в Докучаевск.

Когда было тихо, я выходила погулять с собакой и нагреть чайник на костре. Лифт не работал — бегала на восьмой этаж. Ночевали в тамбуре, потому что ночью усиливался гул.

Светлана: 7-го утром я умывалась в ванной, слышу — бабах! На кухне все в пыли, а у окна в стене дырка. И российский танк стоит. Думаю, ну, сука ты! И подушкой ее заткнула. Прошло часа два — и снова в ту же дырку! Но она уже стала больше.

Однажды загорелось у нас по соседству. Там три дома, которые связаны между собой переходами.

Тех, кто был внутри этих домов, пытались спасти, но от ударов перекосило двери, заклинило, они не открывались. Людей просто не смогли вытащить. Они горели заживо.

Но умирали не только от снарядов. У нас в одном из домов умерла женщина, с которой было двое деток — мальчик и девочка. Детей потом из подвала вытащили, а женщина там так и осталась. Ее даже никто не похоронил.

Тела мариупольцев в подземном переходе. Источник: Горсовет Мариуполя

Инна: Тех, кто умирает, хоронят во дворах, но и то не всегда. В Старом Крыму прилетел снаряд в школу, погибли три женщины. Сначала три-четыре дня трупы лежали в подвале, потом их похоронили в огороде. У нас во дворе прямо мужчину похоронили. Но в городе очень много трупов осталось просто в квартирах.

Многие из тех, кто эвакуировался, писали в группах: «Ребята, по такому-то адресу осталась мама, если кто-то может, похороните, пожалуйста».

Светлана: Готовили на кострах. Люди стали есть все вместе — каждый нес на костер, что мог. У кого-то картошка, запасы вермишели. Мы ставили большую кастрюлю и готовили на всех. До войны я работала в мясном отделе магазина, у меня дома было много мяса. Нам повезло, потому что после того, как вылетели окна, в квартирах было до -11 градусов, и мясо не пропало.

Мы собирали воду с водостоков, снег топили на солнышке, отстаивали, процеживали через марлечку и кипятили на костре.

Мариуполь. Фото: Сергей Бобылев / ТАСС

Ребята помоложе бегали в школу, где сидели то россияне, то наши. В какой-то момент там никого не было, и народ пошел туда — а там сухпайки, оставшиеся и от тех, и от тех.

Школа эта в нашем дворе, и ее постоянно штурмовали. Два часа россияне, два часа наши. Постоянный бой какой-то был. Зайдет двадцать танков российских — возвращается четыре. А мы в это время все во дворах есть готовим, дети бегают.

Все магазины разгромили. Люди просто выбивали окна и тащили из магазинов все, что можно было съесть. Потом закончились и эти запасы. Но мы к тому моменту уже выехали.

Еще при нас люди ели своих домашних животных. Но тогда это делали, скажем так, маргинальные части общества, а сейчас уже не только они.

Те, кто выезжал в последние дни, рассказывали об этом. Есть просто нечего!

Инна: Как-то утром собирались идти костер палить. У нас на лоджии лежала пачка опилок и домик из фанеры для попугаев. Муж на присядках пошел, а потом поднял голову, чтоб перелезть через разбитое стекло — и летит снаряд. Пролетел мимо — в соседний блок. У них, наверное, тепловизоры, потому что летит четко и целенаправленно. В соседнем подъезде вышел парень на лоджию, его убило снарядом. Снесло голову, она где-то на улице лежала. Это было утром.

Светлана: А по ночам они стреляли на свет фонариков. Вечером они видели свет из окна — и бабах по окнам.

Инна: Все думали, что это ненадолго. День-два потерпим — и закончится. Ну ладно, мы окраина. По центру-то бить не будут. Ну вот-вот, сейчас пройдет. Все надеялись, что будет так. Никто не думал…

У нас спрашивают, почему мы не пошли в убежище? Тю, какое убежище! У меня муж до последнего так никуда и не пошел. Говорю, пошли в подвал — нет. «Тю, зая, сейчас все закончится, чего ты переживаешь! Сейчас, еще день-два». Никто даже подумать не мог.

Светлана: Никто не ожидал, что будет такое. Недели за две до того, как все началось, в Мариуполе ходили и шутили, мол, успеть бы до войны получить зарплату.

У нас на выезде из города практически все восемь лет были блокпосты. И 24-го, когда все началось, уже не выпускали нас из города. Украина не выпускала. Я подозреваю, надеялись, что по мирным жителям бить не будут.

Еще 24 февраля наши военные поставили «Грады» возле школ, гимназий. Я думаю, в надежде на то, что по этим районам бить не будут. У нас в доме ВСУшники на крыше сидели. Потом мы еще узнали, что они были на втором этаже в одной из квартир.

Инна: Но детей эвакуировали. Я помню, что у нас ТТУ Мариупольское трамвайно-троллейбусное управление 24 февраля давало много автобусов на эвакуацию детей в Запорожье. Детей вывозили, и больше никого.

Светлана: Потом, 12 марта, из Мариуполя пыталась выехать семья — две девочки и муж с женой. Они пытались проехать с надписью «Дети» на машине, но их россияне расстреляли. Муж остался в машине, даже тело не нашли, наверное, его куда-то оттащили. А женщина и девочки успели добежать до нашего двора. Ей голову ранили и ногу. Мы ее перевязали, как могли в этих условиях. Девочки с ней, но у них царапины.

Мариуполь. Фото: Валентин Спринчак / ТАСС

Последний день в Мариуполе

Светлана: 10 марта в соседний дом россияне бросили авиабомбу. Снесло целый стояк в девять этажей. А 13-го прилетел большой снаряд в наш дом. Мы с мужем выскочили на первый этаж. Полетели снаряды.

Загорелся дом — девятый этаж, восьмой. Мы живем на третьем. Саша побежал забрать наши тревожные чемоданчики, но не успел. Открыл дверь — все четыре стены в тамбуре полностью сложились.

Вынесло всю квартиру. Танк бьет так, что летит через все квартиры и пробивает дом насквозь.

Я успела снять, как горит наш дом.

Инна: В тот день мы собирались идти пешком к родственникам мужа в центр города, у них свой дом. Собрали сумки. Он хотел что-то съесть, а уже ничего такого и не было. Я собиралась выйти на костер, сделать каких-то лепешек. У нас еще оставались сливки, которые добавляют в кофе, и перепелиные яйца, которые я каждое утро давала собакам. А он говорит: «Ну, пока ты сходишь погуляешь с собакой, пока сделаешь лепешки… Давай мне корм Тайсона». Я открыла ему корм, он посолил и ел. Я еще шутила: «У тебя там хвост, лапы, ничего не растет?».

Комендантский час до 8 часов утра. У меня две собаки, на прогулку раньше восьми мы не выходили. Но тут Тайсону как будто приспичило, и я мужу говорю: «Пойду. Раньше выйду, раньше и приду».

Муж остался. Я вышла — и все. И больше я туда не зашла. Снаряд прилетел прямо в квартиру. Все выгорело дотла.

Что я чувствовала? Ничего. Пустота полная. Как будто все это не со мной происходит.

Я пыталась найти мужа, вдруг его где-то завалило, но он еще живой. Поднимаюсь. Там пламя. Хватаю маленькую сумочку, в которой были документы, но как-то на автомате, я даже не понимала, что делаю. Подняла стеллаж, смотрю — там никого нет. Где-то там были муж и шестимесячная собачка. Куда они делись? Скорее всего муж пошел в нашу квартиру, взял собаку с собой, и там его и завалило. А потом он еще и сгорел. И всё.

Светлана: В наш дом летел снаряд с кадыровского танка. Это не кто-то сказал. Я сама видела этот танк и слышала, как он стрелял. Это было утром в 07:15-07:20.

Мы живем на въезде в город. С обеих сторон дома стоят танки. И я вижу, кто в меня бьет. Не ВСУшники — они у меня за спиной, за моим домом. И, во всяком случае, это не ВСУшники пришли в мою страну меня «освобождать» непонятно от чего.

Когда кадыровцы выстрелили в наш дом и он загорелся, деваться было некуда. И мы с белым флагом на машине поехали на блокпост. Там кадыровцы сорвали номера с машины, достали симки из наших телефонов. И отправили нас в военную комендатуру.

Инна: Один из них похлопал меня по плечу, бросил в сумку два сладких батончика и говорит: «Все будет хорошо». У кого? У меня не будет. Зачем россияне пришли, от кого они меня освободили? От любимого мужа? От любимой собаки? От квартиры?

Мариуполь. Источник: Stratcom Centre UA / Twitter

Эвакуация в Россию

Светлана: С Инной мы жили в одном доме, но познакомились 13 марта во время эвакуации, когда вывозили соседей. И с тех пор мы все время вместе, потому что теперь мы семья. Потом везде говорили, что мы сестры, чтобы нас не разлучили.

Мой муж Саша нас вывез и ему разрешили вернуться и забрать еще несколько человек со двора. Хотел потом еще раз поехать, чтобы взять хотя бы детей, потому что там их много оставалось — но нет.

Кадыровцы начали из автомата стрелять, один озверел, сказал: «Идите нахуй отсюда. В Мариуполь вы больше не заедете».

Рядом с городом есть поселок Старый Крым. Там уже были россияне. Нас туда отправили и два дня держали в военной комендатуре, проверяли. Утверждали, что много «джихадмобилей», которые приезжают на блокпост и взрываются. Чтобы солдаты ВСУ приезжали на блокпост и взрывались? Смешно просто!

Мы видели, как из Мариуполя вывозили мужчин. Сначала мужчин в форме ВСУ с черными пакетами на головах, их заводили в автобус и увозили. А во второй раз — когда они ехали в нашей колонне. Они были в одних трусах, избитые, при нас их водой обливали. Их посадили в отдельный автобус. Мы ехали, и посреди поля этот автобус свернул. Больше мы его не видели.

У четырех моих знакомых, которые смогли выехать, пропали мужья. Просто пропали. Сидит семья в подвале, муж выходит на, так сказать, добычу еды. Пошел — и пропал.

Сын коллеги моего мужа остался в Мариуполе, не могут найти. Ему 35 лет — возраст такой... Сейчас очень много мужчин пропадает. Скорее всего, их убивают, как и везде. Потому что мужчины не простят того, что русские сотворили. Раньше город в большинстве своем был лоялен к России. Донбасс есть Донбасс, особенно когда началась эта история с языковым законом. Но сейчас по-другому.

Инна: Мы выехали 13 марта, а 14-го собрали эвакуацию. Прям на танках россияне в наш двор заехали и всех эвакуировали в Старый Крым.

Три Камаза были с женщинами и детьми, в четвертом — мужчины. Ну и в него сначала стали снайперы стрелять, а потом прилетел снаряд. И это были не ВСУшники.

Светлана: У многих забирали транспорт. В городе нашего кума чуть не расстреляли. Он был областным наркологом, а медики военнообязанные, и он до последнего ездил на работу. Его остановили кадыровцы, поставили на колени, забрали машину.

У семьи моей свахи было две фуры — у нее был бизнес, возили овощи оптом из-под Херсона. К ним пришли кадыровцы и сказали, что нужны машины. Но не забрали — фуры были без аккумуляторов, их специально заранее сняли. Через 15 минут прилетели снаряды. И машин не осталось.

Автомобиль, на котором Светлана, Александр, Инна и пес Тайсон выезжали из Мариуполя. Источник: личный архив Светланы

В Старом Крыму забирают машины, особенно если какие-то джипы, микроавтобусы. Номера снимают, букву «Z» клеят. Нам тоже наклеили прямо на блокпосту. Сказали, что Z — это теперь наш номер. Один номер Саша попросил у кадыровца оставить на память, а он выкручивает их со словами: «Украинские номера вам больше не понадобятся».

В военной комендатуре в Старом Крыму мы пробыли два дня. Потом нас отправили в «ДНР» в Докучаевск. Там сняли отпечатки пальцев, в анфас и в профиль сфотографировали, сохранили все контакты в телефонах и держали нас три дня в школе. Не разрешали никуда выходить. Нельзя было поменять гривны, купить симку, заправить машину. «Завтра будет автобус» — «Куда автобус?» — «Мы пока не знаем». Оказалось, что в Ростов, а мы за ним должны ехать.

Едут автобусы, за ними мы на машине. Впереди полиция, сзади военные машины. Сказали, что в Ростове и жилье дадут, и помощь. На азовской таможне мы провели двенадцать часов. Проверяли все автобусы, всех людей. Приехали на ж/д вокзал часов в 11 вечера. Стоит спецсостав. Стоят люди, бегает какой-то мужичок и кричит: «Быстренько, быстренько грузимся». Автобус двери не открывает. Мы подходим к волонтерам, спрашиваем, куда поезд — «Ярославль, кажется».

Сначала привезли людей из пункта временного размещения (ПВР) в Таганроге и погрузили их в состав. Автобусы начали открывать, когда этих людей уже грузили, чтобы никто никуда не убежал.

Говорят: «Вы приедете в Ярославль, вам там сразу и жилье, и помощь, и все. А если вы не поедете сейчас в Ярославль, ничего вам не будет». Мы говорим, что мы на машине и нам надо переночевать. Попался какой-то местный волонтер, который помог нам добраться до ПВР в Таганроге. Приехали туда в 2 часа ночи, а утром нас уже пытались отправить в Тулу. Говорили мне: «Поезжайте, а муж потом приедет».

Чтобы нас никуда не отправили, мы говорили, что у нас в Беларуси сестра. Чтобы не отправили во всю эту фигню — Пенза, Тула, Рязань, Владимир, Ярославль — депрессивные районы России.

Те, кто туда доехал, живут на каких-то турбазах. У них забрали паспорта, но связь, кажется, есть, россияне раздают свои сим-карты. Из России эти люди уехать не могут.

Люди оставляют записки своим близким, с которыми они потеряли связь. Пункт временного размещения эвакуированных жителей под Мариуполем. Источник: Медуза

Мы хотели вернуться домой, но нам сказали, что нас не выпустят из России в Украину. Хотя и возвращаться некуда.

У нас ни бензина, ни денег, гривны на рубли эти дурацкие не поменять. Обещали помочь? Дайте нам денег, мы машину заправим и уедем.

Инна: Подходит какой-то армянин: «Немедленно сумки собрали, уезжайте» — «Слушайте, я не могу уехать, мне не на чем» — «У нас здесь не туристическое агентство!» А я турист из Мариуполя, да? Мне больше делать нехрен? Я сидела в своей трехкомнатной квартире, у меня было все: работа, жизнь. Мне полтинник! У меня внуки!

Светлана: Россияне такие зашоренные. Им говоришь правду, а они: «У нас по-другому говорят». Телевизор у них по-другому говорит. Путин же не так сказал.

Когда рассказываешь правду, они говорят: «Закройте рот, будьте благодарны, вот вы так приехали, у нас из-за вас цены поднялись». Из-за нас??? Цены у вас поднялись из-за вашего Гитлера и санкций.

Из-за нас? Мы вас просили? «Вот вы ДНР, ЛНР житья не давали». Мы не давали? Мы не трогали никого. Отношение такое, будто мы нацисты.

В Таганроге мы просидели шесть дней. Никакой помощи не дождались.

В России нас вызвали к какому-то полковнику из ФСБ, он сказал: «Вы должны дать под запись интервью о преступлениях украинских военных против мирного населения. Мы собираем доказательства. Иначе никто вас не выпустит». Но мой дом разбили кадыровцы! Я всем это в Таганроге говорила.

В интервью я говорила так, как и было. Сказала, что стреляют и те, и те. Дома разрушаются от снарядов и тех, и других. Но мой дом разбили кадыровцы.

Говорят, мол, я должна сказать что-то про гуманитарную помощь, как россияне помогали. Говорю, что мне — никак. В ПВР подержали и три раза в день какой-то суп на воде дали — это гуманитарная помощь? Я не считаю это гуманитарной помощью. В Мариуполь ничего не привозилось. Ни Украина, ни Россия. Это потом, когда они уже заняли город. Но ведь это они его разбомбили! Захерачили авиабомбу в драмтеатр, погибло 300 человек — и это только официально. Дочь моего мужа и ее четыре ребенка были в том районе. Связи у нас нет, и мы ее до сих пор не нашли. Мы не знаем, где она. Очень большое подозрение, что она там в убежище была. У нее дом рядом с драмтеатром. Что я могу сказать?

У меня этот ФСБшник спрашивает: «А как вы относитесь к военной операции России на территории Украины?» А как я могу относиться? Я рада! Ждала прям, когда вы начнете!

Да, в Мариуполе мы видели нацистов: это кадыровцы, которые стояли и разбивали мой дом. А «Азов» — ну какие они нацисты? Мы с ними жили восемь лет. Ничего плохого они нам не делали.

Жили в каком-то общежитии, стояли с нами в одних очередях. Обычные люди. Мы в Мариуполе не видели ничего такого, ни фашистов, ни националистов.

Инна: Как-то сидим, нас кормят благотворительным обедом. Я говорю: дожили до 50 лет, сидим и кушаем суп этот на воде и радуемся, что мы едим горячее. Ты могла представить такое? Хотя бы месяц назад?

И еще местный персонал в ПВР нам говорит: «Вы должны быть благодарны, что мы вас освободили. Понаезжали, туземцы». От чего вы меня освободили?

У меня нет загранпаспорта, я никогда не выезжала из Украины. Я предлагала мужу их сделать, в гости к моим подружкам съездить, но он отмахнулся. Мы не собирались никуда, нам не надо. Я не думала, что в Польшу попаду.

Светлана: Для нашей семьи это уже вторая война. Я переехала в Украину из-за кавказской войны. Я из Сухуми, моя семья переехала в Мариуполь. Мы уже начинали с нуля, но на тот момент мне было 18 лет.

Мариуполь, 27 марта 2022 года. Источник: East News

Жизнь в Польше

Инна: В Польшу мы приехали, потому что у нас тут есть знакомые, но мы хотели просто сбежать куда-то подальше.

Мы ехали просто так. Позвонили друзьям — они говорят, приезжайте и будем решать уже на месте. Нам все равно некуда возвращаться. В России мы бы не остались. В Беларуси нас на время приняли верующие.

Светлана: Но в Беларуси мы не захотели оставаться. Мы ехали как раз через всю страну и видели, какая там техника идет в Украину.

Инна: Будем искать работу и жилье. Хотим жить в пригороде тихом. В Лодзи много машин, такое движение. Нам бы потише, домик, земелька. Руки-ноги есть.

У меня два сына, они работали здесь в Польше. Один остался в Никополе, в Днепропетровской области, семью отправил, а сам не успел уехать по рабочей визе. Сказал, что пойдет в Тероборону. А меньший, который тут в Быдгоще, кричит: «Я поеду тоже, кого-нибудь убью».

Центр Мариуполя. Начало апреля, 2022. Источник: Униан

Светлана: А у меня сейчас семья разделилась. Маму мою с левого берега вывезли в «ДНР» в поселок к сестре. И вторая сестра с мужем добрались до них.

Все, кто из Мариуполя, естественно, против России, а те, кто был в «ДНР» — за Россию. Мама звонит и говорит: «Я не знаю, как тут находиться». Но и деваться некуда.

Очень хочется домой. Я не могу смотреть на видео из Мариуполя. Во-первых, больно это видеть. Во-вторых, я хочу домой. Мы жили, город развивался, каким бы ни был мэр, у нас строились дороги, парки. Очень красивый город был. Даже по сравнению с тем же Донецком. Россия пришла, все разгромила под ноль.

Я запомнила свой город полностью разбитым, сгоревшим. Я запомнила своих соседей, людей из подвала. Эту девочку с грудным ребенком, у которой не было молока. Хорошо, у нас было молоко в тетрапаках и срок годности до апреля. Выходят из подвала детки — все грязные, мордочки черные, дорожки от слез. Мне это больше всего запомнилось. За что?

Война — это боль, слезы. Ненависть. Не с моей стороны, а ненависть, с которой нас убивали. Целенаправленно стирали город вместе с людьми с лица земли.

Инна: Если будет Украина, мы вернемся. Если будет Россия, то нет. Нас приняли в Польше. Когда мы сюда приехали, на следующее утро нам уже захотелось домой. Все такое чужое.

Надежда на возвращение есть, но она тает. Судя по разрушениям в городе, там ничего не осталось. Нечего восстанавливать. Это будет очень долго. Доживем ли мы до этого времени? Пол-Украины Россия стерла с лица земли. Зачем? Зачем было убивать людей?

Светлана: Говорят про язык…

Инна: Никто нас за русский язык не обижал. В последнее время я работала кондуктором в автобусе. Сказали, что выходит закон и надо будет с пассажирами разговаривать на украинском языке. Руководство сказало: можете просто прывитатися, будь ласка, доброго дня, доброго ранку. Но буквально за день это все сошло на нет.

Светлана: Нам в магазине тоже сказали, что мы должны обслуживать покупателей на украинском. Но по закону, если покупатель говорит на русском, отвечаешь ему тоже на русском языке.

Инна: Никто из Украины нас не ущемлял.