Без продажи госпредпредприятий Польше не удалось бы перейти от централизованного управления к экономике свободного рынка. При этом, как ни странно, избавиться от собственности государству оказалось непросто. В Польше не хватало капитала. Было уйма чего на продажу, и желающих тоже хватало, вот только платить им было нечем. Самые рисковые брали кредит, но покупка даже известной в ПНР компании не гарантировала успеха. Польшу наводнила западная продукция, и приватизированным предприятиям, чтобы с ней конкурировать, приходилось немало вкладывать в модернизацию производственных линий. В новом мире свободной конкуренции одного только бренда, популярного в ПНР, стало уже недостаточно.
Экономика при коммунистах
Коммунистическую экономику пытались исправлять непрестанно. Уже в восьмидесятых, на закате Польской Народной Республики (ПНР), была проведена реформа в соответствии с лозунгом «Три С»: самостоятельность, самоуправление, самофинансирование. Я прекрасно помню эту триаду, потому что получил тогда двойку на экзамене по экономике, а вопрос касался именно этой псевдореформы. После падения ПНР мой экзаменатор стал председателем Комиссии по ценным бумагам и биржам.
Но все экономические реформы при коммунистах были примерно похожи на замену правостороннего дорожного движения на левостороннее, но только на автострадах и только для «мерседесов». Порочными были не отдельные элементы, а вся система.
Впрочем, несмотря на коммунистическую идеологию, в рамках этой системы — а точнее, вопреки ее принципам — в ПНР сохранилась частная собственность на средства производства. В стране всегда функционировали частные предприятия, работали ремесленные мастерские, сохранялось частное сельскохозяйственное производство. Но все это были лишь иголки индивидуального предпринимательства в стогу государственного сена.
Три истории
В 1991 году в первой десятке пост-ПНРовских гигантов в частные руки перешли компании Tonsil, Swarzędz и Wólczanka. Их акции попали на Фондовую биржу, которая в то время только появилась. На государственной фабрике Tonsil в декабре 1989 года отделение профсоюза «Солидарность» бомбардировало правительство письмами протеста, не желая, чтобы предприятие попало в частные руки. А ведь, казалось бы, всего лишь несколько месяцев назад именно представители «Солидарности» получили власть в Польше. Но уже тогда среди них началось разделение — те, что вошли в правительство, вовсю стремились к приватизации, а вот деятели заводских профсоюзов новшеств опасались.
В годы ПНР Tonsil был для молодежи чуть ли не объектом поклонения. Во Вжесню — город, где находился завод Tonsil, — поляки приезжали на поездах и ставили палатки перед входом в фирменный магазин, ночами дежурили в очередях. Ведь Tonsil был монополистом, производившим акустические колонки.
Но на рубеже восьмидесятых и девяностых — с приходом капитализма — в магазинах появились западные колонки. Дороже, но лучше. И доступные без всяких проблем. Спасением для Tonsil должна была стать приватизация. Она помогла, но только на какое-то время. В 2009 году Tonsil обанкротился. От завода остался только бренд — в 2012 году его выкупил у судебного пристава частный предприниматель.
Вторая компания, за которой я наблюдал, — это Swarzędz, известный в ПНР производитель мебели. Биржевая приватизация принесла ему поначалу немалую выгоду — с предприятия списали долги. В первое время было немало опасений, но работники быстро адаптировались к новой реальности. Они даже стали приезжать на предприятие до начала рабочего дня, потому как коммунистический принцип «солдат спит, а служба идет» больше не действовал. Но в конечном счете, в 2010 году, Swarzędz тоже потерпел крах.
Зато третья компания, чью судьбу я отслеживал, пережила все превратности приватизации. Уже ее начало было бурным: на фабрике Wólczanka, шившей мужские рубашки, приватизация началась с покупки двух автомобилей для гендиректоров: «дайхатсу» и «мицубиси». Швеи стали возмущаться: «Нам зарплату не повышают, а начальство богатеет?» Но жалобы вскорости прекратились: последовала модернизация закройного цеха, а вместе с ней — новые заказы. Фабрика отказалась от унылых фланелевых рубашек и перешла на элегантные модели. Wólczanka успешно функционирует по сей день и считается первоклассным производителем.
Но эти три примера — лишь верхушка айсберга польской приватизации девяностых. На биржу выводились только самые крупные компании. Большая часть государственной собственности была распродана без выпуска акций — попросту как морковка или петрушка.
Как это происходило
Круглый стол 1989 года, в ходе которого коммунисты пришли к соглашению с оппозицией, положил начало не только политической демократии, но и экономике свободного рынка. Приватизацию — флагманский проект Лешека Бальцеровича — ввели законом от 1990 года.
Идея заключалась в том, что совладельцами ПНР-овских приватизированных заводов были все граждане страны. Поэтому в середине девяностых была реализована Программа массовой приватизации. Свыше полутысячи предприятий стали совместной собственностью большинства поляков, получивших сертификаты акций, которые они могли выставлять на продажу.
Несколько гротескной формой приватизации была капитализация. В этом случае предприятие после преобразований обретало частного владельца, но, как правило, чисто номинально. На самом деле, хоть фирма и была зарегистрирована на бирже, владельцем оставалось государственное казначейство. На таких принципах работают многие современных польские экономические гиганты, лидеры в своих областях — один из ведущих мировых производителей меди и серебра KGHM, нефтеперерабатывающие компании Orlen и Lotos, угольная компания JSW и шахта Bogdanka, страховая компания PZU и банк PKO...
В теории приватизация должна вести к более эффективной экономике. Механизм свободного рынка вынуждает производить на приватизированном предприятии то, чего ждет рынок, а не то, что решат бюрократы. Но, по данным социологических исследований, приватизация у поляков обычно ассоциируется с безработицей, потому что через несколько лет после ее проведения гиганты эпохи централизованной экономики зачастую становились банкротами.
Эпоха приватизации порождала множество злоупотреблений. У поляков возникло убеждение, что правительство продает заводы главным образом потому, что ему нужны деньги на бюджетные расходы, — что, впрочем, порой бывало и правдой. Группы бывших партийных деятелей им одним известными способами получали по дешевке крупные предприятия — это называлось «номенклатурный захват». Американское выражение «стать миллионером с нуля» сменилась польским «первый миллион нужно украсть». Немалым был выигрыш и иностранных концернов — ведь именно они располагали капиталом, который могли инвестировать в Польше. Иногда, несомненно, затем, чтобы выкупить польских конкурентов, действующих на внутреннем рынке.
Все это выглядит так, словно приватизация была новой — одиннадцатой — казнью египетской. Между тем это всего лишь жесткий механизм, адаптирующий государственные предприятия к капиталистической экономике. Если они терпели крах — а такое случалось нередко, — то не потому, что становились частными. Банкротились они потому, что производили слишком дорогую и слишком плохую продукцию. Их уничтожала конкуренция. Точно так же они обанкротились бы, если б остались в государственной собственности.
Как ни удивительно, государство так никогда и не сосчитало, какова была общая стоимость всех приватизированных предприятий. Одни из них были преобразованы с согласия министерства, другие — по решению воевод, но всё в совокупности просуммировано не было. Возможно, это стало одной из причин возникновения «черной легенды» о приватизации.
А итоги ее, однако же, поучительны. Согласно данным независимых исследователей, после приватизации на рынке удержалось две трети предприятий. Это больше, чем процент частных компаний, созданных с нуля и после основания продержавшихся на рынке несколько лет.
Таким образом, приватизация спасла польскую экономику. Только вот по прошествии лет пора уже избавиться от иллюзий, что ее можно было провести честно.
Перевод Елены Барзовой и Гаянэ Мурадян