Емельян Ковч. Источник: Википедия«Вот здесь находился Емельян Ковч», — произнес отец Степан Батрух (настоятель греко-католической церкви Рождества пресвятой Богородицы в Люблине), когда мы зашли в барак номер 14. Деревянные трехъярусные нары тянулись вглубь помещения. Лагерные узники были для гитлеровцев бесплатной рабочей силой, которую использовали до полного физического истощения. Пайка еды и условия содержания оставляли невольникам минимальные шансы на выживание.
На выходе останавливаемся возле мемориальной таблички с надписью на украинском, польском и английском языках: «Здесь я вижу Бога — Бога, который един для всех, независимо от наших религиозных различий» (отец Емельян Ковч, узник № 2399).
В Майданеке запрещены персональные памятные знаки. Однако мы добились того, чтобы отдать дань памяти отцу Ковчу. Он единственный удостоен такой таблички. А недавно, в 2021 году, в Люблине выдающемуся украинцу открыли памятник. Будучи верным Украинской греко-католической церкви и живя среди поляков и евреев, отец Ковч поступал по законам человечности и не делал разницы между представителями различных национальностей и вероисповеданий.
Отец Емельян прекрасно понимал, что мир делится не на нации, а на тех, кто любит, и тех, кто ненавидит. Сам Ковч принадлежал к первым. Он видел в людях не врагов, а братьев. Об этом свидетельствует вся его жизнь.
«Не рыдать — а добывать»
Емельян Ковч родился в 1884 году в селе Космачи в Гуцульской области в семье греко-католического священника. Системное образование получал в Коломыйской гимназии, затем в Риме — в Коллегии святых Сергия и Вакха и Папском Урбанианском университете. В 1910 году женился на Марии Добрянской (позже у них родилось шестеро детей). Через год отца Емельяна рукоположили, и вскоре он изъявил желание служить среди украинцев Боснии, которые эмигрировали туда после перехода страны под власть Австро-Венгерской империи. Во время польско-украинской и большевистско-украинской войн отец Емельян служил духовником Бережанского коша УГА, находился в большевистском плену и отсидел в польском лагере для интернированных.
В 1922 году отца Ковча назначили священником храма святого Николая в городе Перемышляны. Для украинцев, проигравших освободительную войну, начиналась жизнь под Польшей, которая сама только что воскресла на руинах трех империй. Пришлось полагаться только на себя и строить фактически государство в государстве. Всё — на собственные средства. «Не рыдать — а добывать», — наставлял Емельян Ковч.
Вскоре общественная и деловая жизнь в Перемышлянах стала примером для окружающих украинских общин — во многом благодаря отцу Ковчу. Священник восстановил не только местную церковь, но и Народный дом, способствовал развитию украинского банка и кооператива, поддерживал «Пласт» Национальная скаутская организация Украины, созданная в 1911 году и различные ячейки украинской общины. Деньги на проекты присылали даже те, кто выезжал за границу на заработки.
Местной польской власти деятельность украинского священника не нравилась, его обвинили в «антигосударственных действиях», в частности «в призывах к борьбе против Польши». В доме Емельяна Ковча происходили полицейские ревизии (в течение 1925–1934 годов проведено почти 40 обысков), его привлекали к суду, почти 20 раз на короткий срок арестовывали, выписывали денежные штрафы.
Но отец продолжал служение украинскому народу. Крестил, венчал, хоронил, не требуя оплаты.
Священник, во-первых, — Божий слуга, во-вторых, — духовный отец прихода. Поэтому нет никакого логического основания, чтобы мы требовали от прихожан какой-то платы за духовные функции. Мы же служим не у них, а только у Бога. Поэтому у Него и просим — Он и даст нам. А прихожан оставим в покое.
«Только пуговицы на мундирах поменялись»
Приход Красной армии на современные территории Западной Украины в сентябре 1939 года коренным образом изменил ситуацию в обществе. Коммунисты всячески ограничивали религиозную жизнь. Отец Ковч упорно ходил и просил разрешения на проведение религиозных акций, в частности, традиционных перемышлянских Евхаристических собраний, требуя соблюдения прав людей.
Крах Польши и беззащитность польского населения провоцировали некоторых украинцев на месть за обиды недавних времен. В селе Коросно Львовской области, где Ковч тогда служил настоятелем церкви, кто-то из украинцев ограбил дома местных поляков. Отец Емельян такие действия своих прихожан расценивал как святотатство. Его дочь, Анна Ковч-Баран, вспоминает, что во время проповеди священник сильно негодовал по этому поводу.
Это я вас так воспитал за двадцать лет? Вы насмотрелись на этих босяков, которые теперь пришли к нам? Мне казалось, я воспитывал вас добрыми прихожанами-украинцами, а выходит, сделал вас голытьбой. Мне стыдно за вас перед Господом Богом. Если у вас осталось хоть немного патриотизма и совести, прошу еще сегодня вернуть тем людям все, что вы у них забрали. Поймите: одно дело — война, а другое — месть беззащитным детям или обедневшим матерям.
Его слово воспринимали как закон, и награбленное быстро вернули.
Тогда мы, поляки, выбрали представителей и пошли к отцу Ковчу поблагодарить от всего сердца и попросить, чтобы он нас, поляков, приобщил к своим религиозным практикам. При этом мы извинились перед отцом Ковчем за все горести, которые он испытал во времена польской власти.
Большевикам деятельность отца Емельяна откровенно досаждала. Энкавэдешники только и ждали случая, чтобы убрать священника. Такой момент представился в конце июня 1941 года, когда Германия напала на СССР и Москва приказала уничтожить всех активных украинцев. Ковча и его семью спасло чудо: когда энкавэдешники окружили дом священника, начался налет немецкой авиации.
Отец Ковч с достойным спокойствием воспринял очередную смену власти, философски прокомментировав приход немцев.
Вместо одного «господина» пришел другой, только пуговицы на мундирах поменялись.
Уже через несколько дней священник впервые столкнулся с варварской сущностью новой власти. Немецкие солдаты, зная, что в синагоге молятся десятки людей, бросили в храм зажигательные бомбы, закрыли двери и следили, чтобы никто не вырвался из горящего здания. Евреи, которые выскочили из окружения, прибежали к отцу Ковчу с мольбами. Ни секунды не мешкая, он помчался спасать людей. Возле синагоги отец на немецком, который знал в совершенстве, крикнул солдатам, чтобы те убирались прочь. Как ни странно, они послушались — сели на мотоциклы и уехали. Вместе с помощниками Емельян Ковч открыл двери синагоги, которые подпирал тяжелый столб, вбежал внутрь и начал вытаскивать полубессознательных людей. Среди тех, кого удалось спасти, был белзский раввин Аарон Рокеах, который позже через Польшу, Венгрию, Турцию и Ливан добрался до Палестины и там дождался провозглашения государства Израиль в 1948 году.
«Я знаю одну власть»
Начался привычный для оккупированных немцами территорий террор: аресты, расстрелы, вывоз молодежи в Германию. Дочь священника вспоминает, что он начал словом осуждать преступления, из-за чего его вызвали в гестапо и угрожали расстрелом. «Вы, немцы, пишете: "с нами Бог", а сами что делаете?» — спрашивал он.
В церкви и общественных местах отец Ковч призывал, а иногда просто умолял и украинцев, и поляков, и евреев сохранять человеческое достоинство. К сожалению, в те времена полного упадка морали на это была способна только горстка людей.
На отца Ковча посыпались доносы: его обвиняли в передаче лекарств и продуктов украинским партизанам. Но самым тяжким преступлением священника немецкая власть считала крещение евреев. Опасаясь за свою жизнь, перемышлянские евреи обращались к отцу Емельяну с просьбами окрестить их. Он не отказывал, давал им новые имена и оформлял соответствующие документы. Таким образом благодаря Ковчу спаслись примерно две тысячи евреев.
Прихожане не понимали, зачем настоятель это делает, и пытались остановить его. Как вспоминает дочь Анна Ковч-Баран, тогда на рождественские каникулы из львовской семинарии домой как раз приехал сын священника — Мирон. Между ним и отцом состоялся непростой диалог.
Чего эти жиды еще приходят? Ведь они видят: что крещеный, что некрещеный — немцы не принимают этого во внимание, а убивают всех поголовно, еще и вылавливают крещеных ранее. А вы, папа, соглашаясь их крестить, навлекаете на себя неприятности со стороны немецкой полиции.
Ты знаешь, как я радуюсь твоему выбору быть священником, но, к сожалению, ты еще не готов, ты не достаточно хорошо понимаешь своего священнического призвания. После праздников не возвращайся в семинарию, я все сделаю, чтобы тебя приняли во Львовский университет.
Емельян Ковч не мог отказать, когда слышал: «Отче, хочу креститься».
Он крестил всюду: сначала в церкви, а потом перед церковью по одному и целыми группами. Делал это публично, был убежден, что это его обязанность. Начальнику немецкой полиции объяснял: «Если ты на фронте, то должен стрелять, иначе тебя назовут дезертиром. Такова твоя обязанность. Я — священник и должен бороться за спасение людей, это мой фронт».
Помогали евреям и дети священника.
В Перемышлянах жило очень много евреев: адвокаты, врачи и разного рода ремесленники. Во время войны мы ходили в гетто, я сама носила знакомым еду. Папа знал, что там есть наши соседи, которые голодают. Говорил: «Возьмите, дети, еду и отнесите». И мы шли.
Емельян Ковч обратился к Гитлеру с письмом, в котором осуждал массовые убийства и просил разрешить ему посещать евреев в гетто. 30 декабря 1942 года отца вызвали в гестапо. Его арестовали и перевезли во Львов, в тюрьму на Лонцкого. Главное обвинение — помощь евреям, то есть противодействие «немецкому делу». «Наша власть запрещает крестить евреев», — объясняли ему в гестапо. «Я знаю одну власть, — отвечал отец Ковч, — я присягал ей, принимая на себя священнический сан. Мой властелин — Христос и я буду ему верен». Даже после издевательств и пыток Ковч остался верен себе. Он прекрасно осознавал: в каждом народе есть свои негодяи. В письмах из тюрьмы отец часто просил детей написать в Польшу и сообщить родным о судьбе узников львовской тюрьмы.
Уже в эмиграции в Канаде дочери Анне Ковч-Баран посчастливилось встретиться с Петром Башуком — еще одним узником тюрьмы на Лонцкого, который запомнил отца Ковча.
Меня разбудил шепот его молитвы. Старенький священник, как только забрезжил рассвет, стал у зарешеченного окна. Разорванная ряса едва держалась на истерзанном, искалеченном теле. Узники после допросов, которые не обходились без побоев, спали глубоким сном. Смотрю — он обернулся, благословляет погруженных в сон заключенных, поднимает руки и шепчет: «Верую…» Я понял: он служит службу Божию. Я замер и — сам не знаю как, потому что тюрьмы меня закалили, — расплакался.
В августе 1943 года отца Ковча перевели в концлагерь Майданек возле Люблина.
«Здесь я вижу Бога»
О Майданеке говорили: «Отсюда можно выйти только через дымоход крематория». Администрация концлагеря негативно относилась к духовным лицам, и большинство священников, которые туда попадали, скрывали, кто они. Зато отец Ковч немедленно приступил к выполнению священнических обязанностей, став для многих духовной опорой независимо от национальности или конфессиональной принадлежности. Отправлял богослужения, исповедовал и причащал комочками черного хлеба, которые удавалось раздобыть.
Я благодарю Бога за Его доброту ко мне. За исключением неба, это единственное место, где я хочу быть. Здесь мы все равны: поляки, евреи, украинцы, русские, латыши и эстонцы. Я единственный священник между ними. Даже не могу себе представить, как здесь будет без меня. Здесь я вижу Бога, который един для всех нас, независимо от наших религиозных различий. Возможно, наши Церкви разные, но один и тот же Великий и Всемогущий Бог правит всеми.
Когда я отправляю святую литургию, они молятся. Они умирают по-разному, и я помогаю им перейти этот маленький мостик к вечности. Разве это не благословение? Разве это не самая великая корона, какую Бог был способен возложить на мою голову? Я тысячу раз в день благодарю Бога за то, что послал меня сюда. Я больше ни о чем Его не прошу. Не переживайте и не теряйте веры в то, что я делаю. Вместо этого радуйтесь за меня.
Семья и митрополит УГКЦ Андрей Шептицкий делали все, чтобы отец Ковч вышел на свободу. Однако тот ответил в письме, что его место в концлагере.
Я понимаю, вы стараетесь освободить меня. Но прошу не делать этого. Вчера они убили 50 человек. Если меня здесь не будет, кто поможет им пройти через эти страдания? Они пойдут по пути в Вечность со всеми своими грехами и неверием, которые приведут их в ад. А сейчас они идут на смерть с высоко поднятыми головами, оставив позади все грехи.
В январе 1944 года отца Ковча отправили в лагерный госпиталь, откуда мало кто возвращался. Когда во второй половине марта Майданек готовили к эвакуации, среди тех, кто вышел из госпиталя, Емельяна Ковча не было. Согласно лагерным документам, он умер 25 марта 1944 года от острого гнойного воспаления правой ноги. Его тело, очевидно, сожгли в местном крематории.
Остались свидетельства поляка Яна Куликовского, который находился с отцом Ковчем в одном бараке.
У отца Ковча были проблемы с ногами. Узники как могли помогали ему, но в конце концов его забрали в лагерную больницу, и оттуда он уже не вернулся. Отец готовил узников к смерти, морально их поддерживал, исповедовал и причащал. Он был необыкновенным. Не знаю, каким было бы наше пребывание в концлагере без него. Мы потеряли очень близкого человека, но, к сожалению, ничего не могли сделать.
В 2001 году Папа Римский Иоанн Павел II провозгласил Емельяна Ковча блаженным, а в 2005-м по инициативе отца Стефана Батруха польский режиссер Гжегож Линковский снял документальный фильм об украинце – священнике Майданека. С 2010 года вручается награда имени Емельяна Ковча за вклад в диалог культур. Ее лауреатами были, в частности, Лина Костенко, Евгений Сверстюк, Оксана Забужко, а также Агнешка Холланд и Тимоти Снайдер.
Фигура Емельяна Ковча — это символ человечности, стоящей выше всех разделений.
Перевод с украинского Ольги Чеховой
