Первые бомбы упали на Варшаву 1 сентября 1939 года. Они попали в аэропорт и жилые кварталы. Погибли люди. В тот же день на стенах города появилось обращение Игнация Мосцицкого, тогдашнего президента Польши. В заключительных словах он выразил надежду, что «весь польский народ, благословленный Богом, объединившись в борьбе за свое святое и правое дело, плечом к плечу с армией пойдет в бой до полной победы».
Уверенность в победе, однако, быстро пошатнулась — по меньшей мере по двум причинам. Первой были молниеносные успехи немецких войск, которые на большинстве участков фронта прорывали польскую оборону. Там, куда не добрались танки и пехота, ужас наводили авиация и артиллерия. 3 сентября выдающийся польский фотограф Зофья Хоментовская записала в своем дневнике: «Добралась до Варшавы и до дому. Здесь полная паника, узнала, что сегодня утром бомбили Окенце. аэропорт в Варшаве Беспрестанно летают самолеты, сбрасывают какие-то светящиеся зажигательные пластины. Жители домов стоят на крышах и засыпают их песком».
Не меньшим шоком для поляков стало поведение государственной власти.
И президент, и правительство быстро, уже в первые дни войны, покинули Варшаву, а в середине месяца — и пределы страны.
Моника Жеромская, дочь Стефана, одного из крупнейших польских писателей начала ХХ века, в своих воспоминаниях выразила то, что было в мыслях у многих людей. «Что думать о наших властях? Сначала — “ни пуговицы от мундира”, «Не отдадим даже пуговицы» — слова из речи главнокомандующего Польши генерала Эдварда Рыдза-Смиглы, произнесенной в 1935 году. а потом все бросить и бежать? Это такое тяжелое чувство, такая печаль, с которой засыпаешь и просыпаешься. Но еще и мрачная ярость, не только печаль».
Когда президент, премьер и министры покидали Польшу, наверняка уже никто в Варшаве не помнил об обращении Мосцицкого в первый день войны, о его призыве стать плечом к плечу с главнокомандующим. Уже был другой человек, объединивший вокруг себя весь город, а может быть и всю страну. 22 сентября знаменитая писательница Зофья Налковская в своих записках в нескольких предложениях описала его: «Там все еще есть Стажинский, единственный из сановников, который остался — и который сначала так украшал Варшаву, а теперь видит ее разрушение. Этот незаметный, не слишком красноречивый, маленький и толстый человек становится ее героем».
Типичная судьба
Стефан Бронислав Стажинский родился 19 августа 1893 года в Варшаве. Он был сыном обедневшего шляхтича-чиновника и учительницы. Его детство и юность вписываются в шаблон типичной польской судьбы начала ХХ века. Все началось с формирования стремления к обретению независимости. Дома мать учила сына истории, уделяя особое внимание рассказам о национально-освободительных восстаниях XIX века. В том последнем из больших восстаний, Январском, сражался и погиб ее старший брат. Образование юного Стефана дополнялось чтением романов Генрика Сенкевича и Стефана Жеромского.
В школе в Ловиче, куда семья перебралась из-за болезни отца, он связался с Союзом прогрессивно-независимой молодежи, созданным его старшим братом Романом.
По возвращении в Варшаву Стефан продолжал свою подпольную деятельность, за что был трижды арестован.
В 1912 году, взяв псевдоним «Лев», он начал сотрудничать со Стрелецким союзом, военизированной организацией, нелегально действовавшей в российском разделе. А двумя годами позже вступил в Польские легионы, военное формирование, созданное Юзефом Пилсудским, целью которого было отвоевать независимости Польши. Как солдат 1-й бригады Легионов Стефан Стажинский принимал участие в нескольких битвах. И хотя военная стезя в конечном счете его не привлекла, он заслужил признание руководства, что, несомненно, способствовало его карьере. В отставку он вышел в 1921 году, дослужившись до звания капитана и двух Крестов храбрых, одной из высших польских военных наград.
Год спустя, по распоряжению Пилсудского, он занял должность генерального секретаря Польской специальной и реэвакуационной комиссии орган по исполнению решений Рижского договора, заключенного после польско-советской войны 1920 года в Москве. Там он отличился организационным талантом и уверенностью в себе. На этой должности он оставался до 1924 года. В последующие годы Стажинский был сотрудником Министерства финансов, депутатом, вице-президентом Банка национального хозяйства, преподавателем в Высшей торговой школе…
Но важнейший этап его жизни начался 2 августа 1934 года, когда он был назначен мэром Варшавы. Вначале работать ему было непросто. Политические трения и решительный способ управления не приумножали числа его сторонников. Со временем это изменилось. Люди увидели, что Стажинский хочет сделать польскую столицу по-настоящему европейским городом. Он планировал жилые районы, музеи, школы, мосты, хотел модернизировать то, что уже существовало, чтобы людям жилось лучше. Юлиан Кульский, его друг и близкий сотрудник, вице-мэр, вспоминал, что Стажинский «пользовался растущей со временем поддержкой и признанием общества. Постепенно он становился популярным мэром города — совершенно независимо от нисколько не уменьшавшихся нападок в связи с его политическими взглядами».
И когда казалось, что его видение великой Варшавы воплотится в жизнь, наступил 1939-й, который изменил все.
То, что в тот год, начиная с мая, происходило в жизни Стажинского, было чередой трагедий и поражений. Вначале после двухлетней болезни умерла его жена. Два месяца спустя он составил завещание — может быть, предчувствовал, что приближается что-то, что изменит его мир. Имущество он завещал семье жены, за исключением коллекции произведений искусства, которую хотел передать Национальному музею в Варшаве. После потери любимой он полностью погрузился в работу. А в июле начал подготовку города к войне, которая казалась неизбежной. Вопрос был лишь один — когда она начнется?
Совладать с хаосом
По описаниям свидетелей, первые часы и дни войны в Варшаве были полны, с одной стороны, веры в победу, а с другой — неуверенности: что делать? Непонятно было ни как вести себя во время налета, ни как организовать жизнь в новых условиях.
Воплощением царившего тогда хаоса можно считать события понедельника, 4 сентября. Вначале Стажинский в майорском мундире — повышение он получил в марте — явился в Окружное командование корпуса с именным мобилизационным предписанием. На месте выяснилось, что произошла ошибка: в картотеках не отразили, что он является мэром Варшавы и, соответственно, мобилизации не подлежит. Он попросил, чтобы ему разрешили остаться в военной форме, поскольку «не видит более подходящей для него солдатской задачи, нежели оставаться на службе в мэрии в наступающие для столицы тяжелые дни», вспоминал Кульский. Стажинский знал, что от его позиции зависит многое. После встречи в Министерстве внутренних дел он сказал: «Дело плохо. У этих людей нет надлежащего чувства ответственности».
Отказать Стажинскому было невозможно. 24 августа, еще до того, как разразилась война, он по радио произнес обращение к жителям Варшавы, в котором призывал их выйти на работы, чтобы рыть убежища и противовоздушные рвы. В частности, он говорил:
Хорошо известна ваша самоотверженность во имя общего блага. Вы всегда приходите на помощь государству и своему городу, если в этом возникает необходимость. Спокойствие, которое сохраняет все население столицы в разыгрывающихся международных событиях, является показателем великой гражданской зрелости. Наряду с этим спокойствием духа, наша обязанность — подготовиться на случай, если государство и столица окажется под угрозой.
Мэрия обращается ко всем гражданам и гражданкам столицы, свободным от необходимой с настоящего момента работы, с призывом добровольно явиться для рытья рвов. На этих работах должны встретиться все хорошие граждане столицы.
В последующие дни на обращение откликнулись тысячи людей: только в субботу около 6500, а в воскресенье — 20 тысяч. В понедельник 28 августа Стажинский вновь выступил с речью:
Душевное волнение должно охватить каждого польского патриота, а также иностранца, который видит, как охотно, с каким настроем и внутренним спокойствием приступают к работе все: молодые и старые, мужчины и женщины, интеллигенция и рабочие, очень часто дети. Пресса ежедневно сообщает, кто, где и когда собственным примером и трудом побуждает других к работе. Сегодня волдыри и мозоли на руках — лучшее свидетельство выполнения гражданского долга.
Тот необыкновенный отклик, которым было встречено обращение от 24 августа, в сентябре был уже обычным делом. Призыв мэра для многих был равнозначен обязанности. Однако чтобы это приобрело конкретные, организованные рамки, Стажинский создал Гражданскую стражу (ГС), о чем объявил в обращении от 6 сентября:
Граждане! Когда столица Польши переживает большие и серьезные события, необходимо, чтобы в городе царило спокойствие, согласие и порядок. Безопасность жителей, охрана их имущества, поддержание спокойствия и сохранение надлежащего поведения перед лицом военных опасностей — вот нынешние задачи, стоящие перед каждым из нас.
Гражданская стража как общественная организация, действующая совместно с органами безопасности и выполняющая их расширенные функции, должна встретить самое большое понимание и полную поддержку населения Варшавы. Членам стражи следует оказывать помощь во всем необходимом и содействовать ей так, чтобы она могла выполнять свои трудные обязанности с наибольшей пользой для жителей столицы.
Далее он убеждал, что успех деятельности Гражданской стражи в большой степени зависит от патриотизма и дисциплины горожан. За весь сентябрь в ГС вступило, по некоторым оценкам, до 10 тысяч человек.
Тема организации повседневной жизни составляла постоянный и важный элемент радиовыступлений Стажинского.
Он неустанно побуждал людей вступать в ГС, но говорил еще и об особых распоряжениях, которые, не будучи написаны на бумаге, все равно должны были стать обязанностью для каждого гражданина. 7 сентября он, в частности, говорил о продовольственном снабжении.
Сегодня городские продуктовые магазины и кооперативы были открыты и поставляли продовольствие. Частные торговцы также должны открыть свои магазины. Гражданская стража обеспечит их свободную деятельность. Трудности с доставками вынуждают к экономии. Давайте ограничим потребление. Магазины должны продавать товары лишь в небольшом количестве, необходимом для выживания в текущий момент.
10 сентября он напоминал о чистоте:
Давайте по-прежнему убирать улицы и дворы — чистота, санитарные условия должны соблюдаться. Это вопрос не только порядка, но и здоровья. Подвижной состав будет пущен в ход.
Два дня спустя он призывал вступать в Батальон защитников Варшавы, небольшое добровольческое военное формирование:
Граждане, я призываю шестьсот молодых людей, которые хотят немедленно взять в руки винтовку и биться насмерть до последнего! Мне нужны шестьсот молодых, отважных людей, готовых умереть за Варшаву и за отчизну. Граждане, записывайтесь, те, кто готов сделать это немедленно, безотлагательно, сию минуту, а точнее, через полчаса — через полчаса поручик Кемпфи от моего имени будет стоять перед дворцов Мостовских и принимать этих добровольцев.
Обращение в течение буквально пятнадцати минут показало, как много значило для варшавян слово мэра. Вместо 600 добровольцев собралось, по некоторым сведениям, целых 6 000.
Сам Стажинский, выходя с радиостанции, вынужден был отказать ее сотрудникам в принятии в батальон, объясняя это тем, что исполняемая ими служба не менее важна.
Случалось и такое, что следование инструкциям, которые он передавал почти ежедневно, требовало от людей небольших жертв, тем более трудных, что они не были связаны с какими-либо эффектными жестами — так было с просьбой экономить продукты и есть на обед только одно блюдо. Халина Регульская, жена Януша, командира ГС, 20 сентября записала в дневнике: «Обедаем. “Одно блюдо”. Как велел Стажинский».
От лица трагедии
Стефан Стажинский понимал, что его присутствие и выступления не могут выполнять функцию «всего лишь» упорядочения действительности. То, что в мирное время было идеалом, в военную пору должно было приобрести новые оттенки и формы. В его радиовыступлениях — на что обращает внимание историк литературы Яцек Леоцяк — есть три главных адресата.
Первый — это союзники, прежде всего, англичане и французы, второй — немцы. Первых он призывал к оказанию незамедлительной помощи, вторым же обещал, что их преступления будут запомнены и отомщены — 18 сентября, перечисляя городские разрушения, он добавил, что «это ничего, что они сегодня разрушат Варшаву, когда-то Варшаву разрушали и другие. Она будет восстановлена, но то, что она разрушается такими методами — этого история немцам не простит. И Германии придется дорого за это заплатить». Однако наиболее полно Стажинский объединил обе эти темы в речи от 19 сентября — полностью она звучала так:
Мэр города Варшавы от имени гражданского населения столицы и населения всей Польши от всего сердца благодарит британский народ за слова признательности польскому народу, заверения о совместной борьбе в целях отражения германского нашествия.
Беспримерные, непрерывные, варварские обстрелы тяжелой артиллерией и воздушные налеты на Варшаву, бесчисленные польские города и населенные пункты, а в особенности целенаправленное уничтожение всех самых святых национальных памятников, зданий и исторических коллекций, а также произведений искусства в Варшаве, таких как Королевский замок, Бельведер и многие другие, разрушение общественных зданий, таких как парламент, школы и т.д., разрушение десятков костелов, представляющих собой объекты национальной памяти, тысяч жилых домов, особенно населенных рабочими, постоянные бомбардировки иностранных посольств и представительств, а также больниц, постоянное убийство снарядами многих тысяч детей, женщин и безоружного гражданского населения вообще, несмотря на героизм всего общества Варшавы — заставляют мэра Варшавы повторно обратиться к правительствам союзных государств, Великобритании и Франции, с вопросом, когда британско-французская помощь будет оказана Польше таким образом, чтобы это повлияло на отражение немецкого нашествия и освобождение польского населения и его столицы от дальнейших убийств и уничтожения остатка разрушенных домов.
Текст, для расширения диапазона воздействия, был переведен на английский, французский и немецкий языки.
Что привлекает внимание в этой речи, так это чувство ответственности Стефана Стажинского не только за Варшаву, но и за всю Польшу.
Из хозяина столицы он превратился в того, кто говорил от лица трагедии всей страны.
Отец Варшавы
Последним, третьим адресатом речей были варшавяне. Им он говорил о продовольственном снабжении, поддержании чистоты, поддержке Гражданской стражи, тушении пожаров, об опеке над детьми и пожилыми людьми. Он также поддерживал дух жителей столицы, призывал их к борьбе, подчеркивал, как гордится их позицией. Особенно важным это стало начиная с 15 сентября, когда немцы замкнули кольцо окружения вокруг Варшавы. В этот день Стажинский говорил по радио:
На варшавском фронте царит дух бесстрашных борцов за свободу и независимость Польши. Я рассчитываю на то, что и вы не запятнаете чести Варшавы, вверенной в ваши руки. Вся Польша смотрит на Варшаву. Столица должна показать силу своих сердец и волю к победе над ордами пруссаков, протянувших руки к нашей земле. Отбросьте врага туда, откуда он пришел. Покажите силу Варшавы!
На следующий день он убеждал, что, хотя «и завтра нас будут бомбить, и ночью нас будут бомбить», но «мы будем делать все, что нам надлежит, мы выдержим, выстоим, победим!».
Почти каждое его выступление заканчивалось заверением слушателей в том, что их усилия и самоотверженность принесут результат в виде окончательной победы. И лишь тон этих заверений с течением дней и продолжавшимися налетами становился все более драматичным. 22 сентября он завершил выступление словами: «Варшаву могут сровнять с землей, но великий дух всегда останется живым».
Сказать, что варшавяне очень высоко оценивали позицию Стефана Стажинского, значит не сказать ничего. Он был для них образцом.
Все, кто мог, усаживались перед радиоприемником, когда должен был говорить мэр — обычно он делал это в одно и то же время.
Халина Регульская отмечала, что «вечернее прослушивание Стажинского, когда он говорит по радио, приобретает для нас значение торжественной церемонии. (…) Вечером, как обычно, говорит Стажинский. Он поднимает дух, поддерживает нас». Анна Санкевич, молодая в те годы варшавянка, сразу после войны так вспоминала об этих речах:
По радио все время выступал мэр города, Стажинский. Он побуждал нас держаться, учил, как мы должны действовать и отдавал различные распоряжения. Мы верили ему и охотно слушались во всем. Чувствовалось, что этот человек душой и телом предан обороне столицы.
Пресса также превозносила его позицию и влияние на людей. В одной из газет 13 сентября была напечатана статья, автор которой писал, что «когда варшавский прохожий издалека слышит голос мэра Стажинского, раздающийся по радио, то бежит со всех ног, чтобы успеть хотя бы к окончанию речи. Слова Стажинского плывут по радиоволнам прямо в сердца варшавян». Неделю спустя автор одного из газетных репортажей привел слова, которыми жители Варшавы поддерживали свой дух: «Не беспокойся. Сейчас будет говорить Стажинский. Увидишь, что все не так плохо».
Стефан Стажинский волновал сердца не только словами, но и своим внешним видом. В мундире, в длинной полевой шинели, с неизменной папкой вместо шпор и сабли он иногда появлялся на улице. Он либо осматривал разрушения, либо шел с радиостанции к автомобилю. 23 сентября его случайно встретил знаменитый пианист Владислав Шпильман. Он обратил внимание, что мэр «был небрежно одет, небрит, а его лицо отражало смертельную усталость. Он много дней не спал, будучи душой обороны и героем города». Шпильман добавил еще, что «ни у кого не было причины терять отваги, пока мэр не выказывал сомнений».
Эту отвагу и характер ценили многие. Еще во время осады Варшавы полные признательности слова к Стажинскому обращали посол Польши в Лондоне Эдвард Рачинский, а также героический мэр Брюсселя Адольф Макс, ставший легендой в Первую мировую войну. Но прекраснейшим выражением признательности был жест самих варшавян.
Когда в выступлениях мэра стала все сильнее различима хрипота, люди просто засыпали его лекарствами. Несмотря на бомбы, падавшие им на головы, они хотели отблагодарить Стажинского за все, что он для них сделал.
В последний раз его услышали по радио 23 сентября. Сказанные тогда слова стали его завещанием.
Я хотел, чтобы Варшава была великой. Я верил, что она будет великой. Я и мои соратники чертили планы, делали наброски великой Варшавы будущего. И Варшава остается великой.
28 сентября Варшава капитулировала. Месяцем позже, 27 октября, немцы арестовали Стефана Стажинского. Еще до конца года он исчез из Варшавы. Его судьба доныне остается неизвестной. Существуют различные гипотезы, но все они сводятся к одному — войны он не пережил. Немцы убили его. По одной из версий, он погиб в концлагере Дахау. Как говорят, там его заперли в изоляторе и без конца включали записи с его собственными выступлениями сентября 1939 года.
А ведь у Стажинского была возможность спастись — причем трижды. Когда его арестовали, создававшееся подполье (которому он до этого помог, в том числе оформив для многих людей фальшивые документы) хотело освободить его. Участники операции уже даже открыли его камеру в одной из варшавских тюрем, но он отказался выйти. Он не хотел, чтобы из-за его побега у польского персонала были неприятности. В свою очередь, незадолго до задержания он сам раздумывал над тем, чтобы скрыться, однако после разговоров с ближайшими сотрудниками решил, что, будучи символом сопротивления, не может теперь бежать.
Так же он повел себя 5 сентября, когда получил предложение эвакуироваться из Варшавы. Его сделал правительственный комиссар Варшавы Владислав Ярошевский по прозвищу «Володя». В телефонном разговоре Стажинский коротко ответил ему:
Скажи, Володя, своему премьеру, что, если он не заботился о моей судьбе и судьбе города в момент, когда покидал его, то пусть теперь заботу об этом оставит мне. А еще скажи ему, что дезертиром я не буду.
Перевод Сергея Лукина
