Эта смерть — в декабре 1961 года — легла тенью на судьбу дочери-подростка Хенрика Холланда. Дочь — Агнешка Холланд, одна из самых известных польских режиссеров. Создательница фильмов «Горькая жатва» (номинация на премию «Оскар» для лучшего неанглоязычного фильма), «Убить священника», «Европа, Европа», «В темноте», нескольких эпизодов сериала «Карточный домик» и, наконец, картины «Зеленая граница». Последняя ассоциируется прежде всего с резкими заявлениями режиссера на тему беженцев на польско-белорусской границе. Ее нападки на польских пограничников смущают даже членов нынешней правящей коалиции, что уж говорить о представителях «Права и справедливости», клеймящих ее постоянно. Некоторые политики и публицисты правых взглядов считают, что недостойное — по их м нению — поведение Агнешки Холланд объясняется ее происхождением. Так кем же был Хенрик Холланд, послуживший причиной таких обвинений?

Убежденный коммунист
История его жизни и смерти — витиевата и удивительна. Бытовало мнение, будто он погиб от рук коммунистических спецслужб, хотя сам был убежденным коммунистом.
Хенрик Холланд родился в еврейской семье. Отец был портным — шил нижнее белье и галстуки. С 12 до 14 лет Хенрик принадлежал к левой скаутской организации Ха-шомер ха-цаир, Молодежное левосоциалистическое сионистское движение, готовившее молодежь к переселению в Израиль и жизни в кибуцах. затем вступил в Революционный союз небогатой школьной молодежи, связанный с Коммунистической партией Польши.
В 1938 году поступил на медицинский факультет Варшавского университета. Когда в сентябре 1939 года началась Вторая мировая война, пошел фельдшером в полевой госпиталь 36-го пехотного полка Академического легиона.
В ноябре 1939-го оказался в оккупированном Советским Союзом Львове, городе, принадлежавшем Польше, но по пакту Молотова — Риббентропа отошедшем к СССР. Для польского еврея Львов был, разумеется, куда более безопасным, чем любой другой город под немецкой оккупацией. Это человеческая сторона истории. Но была и политическая.
Польские коммунисты — вопреки мнению большинства поляков — советскую оккупацию Львова называли освобождением Западной Украины. Однако результатом подобного «освобождения» вовсе не стала свободная Украина. Территории включили в Советский Союз.
По тогдашним коммунистическим представлениям Хенрика Холланда это считалось положительным итогом, поэтому Холланд поддержал советскую власть, что для большинства поляков было абсолютно неприемлемо; он сотрудничал, хотя и нерегулярно, с издававшейся по-польски газетой Czerwony Sztandar («Красное знамя»).
Это был болезненный период в польской истории. Значительная группа поляков во Львове пошла на сотрудничество с советской властью. Не все из них при этом до войны были коммунистами, хотя, как правило, симпатизировали левым. Например, формально коммунисткой не была писательница Ванда Василевская, ставшая лидером коллаборантов — до войны она принадлежала к Польской социалистической партии. Для Хенрика Холланда же подобный политический выбор был очевидным продолжением его более ранних убеждений.
После начала немецко-советской войны он отправился фельдшером в Красную армию. В июне 1943 года стал делегатом Союза польских патриотов и солдатом генерала Зыгмунта Берлинга.
После войны поступил на философский факультет Варшавского университета. Стал заядлым сталинистом. В историю вошло его — и еще семи студентов — открытое письмо профессору философии Владиславу Татаркевичу. Они обвиняли своего преподавателя в поддержке «чисто политических выступлений явно вражеского характера по отношению к строящей социализм Польше». И это в 1950 году «на семинаре Варшавского университета, существующего благодаря тяжелому труду польского рабочего класса». Кроме Хенрика Холланда под этим своего рода доносом подписались Лешек Колаковский и Ирена Рыбчиньская (жена Хенрика Холланда и мать Агнешки). Спустя несколько месяцев профессор Татаркевич — выдающийся интеллектуал и философ, представитель львовско-варшавской школы — лишился права вести занятия.
Смена оптики
После смерти Сталина Хенрик Холланд, однако, стал его критиком — так же, как Лешек Колаковский и большинство подписавших письмо против Татаркевича. В этом он был похож на многих коммунистов, которые не отвергали коммунизм целиком, но перестали принимать его сталинскую версию, признав ее извращенной — хотя произошло это лишь после смерти Иосифа Сталина. Они продолжали верить в коммунизм сам по себе, однако желали очистить его от налета сталинизма.
Холланд из ярого сторонника сталинизма превратился в его столь же непримиримого врага. С чувством осуждал политические убийства. Вдруг до него начало доходить то, что уже ранее видели поляки, не одурманенные коммунистической идеологией.

После 1956 года Холланд работал журналистом в Польском агентстве печати. Публиковал тексты в изданиях Trybuna Ludu, Życie Warszawy, Express Wieczorny, Po prostu. С большим энтузиазмом воспринял возвращение к власти Владислава Гомулки. Поляки в то время намеревались провести многочисленные реформы, но вскоре выяснилось, что с точки зрения новой власти критика Хенрика Холланда слишком радикальна. Владислав Гомулка довольно быстро затормозил ожидания граждан — в партии все больший вес приобретали консерваторы, отстраняя реформаторов (названных ревизионистами).
Хенрика Холланда уволили из Агентства печати. Он защитил диссертацию по социологии (под руководством профессора Адама Шаффа, известного своими ревизионистскими взглядами) и устроился в отдел социологии и истории культуры Института философии и социологии Польской академии наук, затем в отдел социологических исследований. Незадолго до смерти развелся с Иреной Рыбчиньской.
Слова, стоившие жизни
Судьбу Хенрика Холланда предопределило в общем довольно пустячное дело. Его смерть — по большому счету следствие слов, произнесенных на банкете после XXII Съезда КПСС Никитой Хрущевым. Глава СССР якобы говорил тогда об обстоятельствах смерти Иосифа Сталина и отстранения от власти Лаврентия Берии. Участники разговора не сохранили этих слов в тайне. О высказываниях Хрущева среди прочих узнал Станислав Бродзкий, коммунист, журналист и второй муж Ирены Рыбчиньской. Он передал их Хенрику Холланду, когда тот пришел навестить дочь, жившую с Иреной и ее новым мужем. Хенрик не стал молчать и рассказал об этом корреспонденту Le Monde Жану Ветцу. В результате во французской газете напечатали статью. Польские службы узнали, кто был информатором француза, потому что его квартира прослушивалась.
Владислав Гомулка потребовал тщательного расследования утечки. Он опасался обвинений СССР в том, что поляки предали огласке тайные материалы. Хенрика Холланда задержали в декабре 1961 года. Во время девятичасового — с перерывами — допроса следователи создавали довольно дружелюбную атмосферу, пытаясь завоевать доверие Холланда. Его даже не отправили в камеру, он ночевал на диванчике в служебном помещении Министерства внутренних дел. Холланд честно обо всем рассказал.
Гэбисты предлагали отпустить Холланда — едва ли у них получилось бы выдвинуть хоть мало-мальски серьезные обвинения. Поначалу Владислав Гомулка согласился с предложением. Но за неполных два часа 21 декабря диаметрально поменял мнение — не известно, почему. И приказал продолжать расследование.
Только тогда Холланд узнал, что прокуратура обвиняет его в передаче государственной тайны, то есть в шпионаже. Прокурор сказал, что ему грозит пять лет тюрьмы — хотя в действительности по тогдашним законам его можно было приговорить к пожизненному заключению или смертной казни.
Сотрудники Службы безопасности забрали Холланда на обыск его квартиры на улице Марцелия Новотко, 10 (сегодня улица генерала Владислава Андерса). Именно тогда, 21 декабря 1961 года, Хенрик Холланд погиб, выпав из окна.
Похороны стали своего рода политической демонстрацией, хотя никаких речей не произносилось. Среди пришедших присутствовали политики, ученые, журналисты, считавшиеся ревизионистами. Вскоре от многих из них власти потребовали объяснений. Когда одного из участников церемонии — публициста Павла Бейлина — спросили, почему он пришел на прощание с Холландом, тот ответил: «Потому что он умер».

«Взявшие меч мечом погибнут»
В первую годовщину смерти Хенрика Холланда в парижской «Культуре» напечатали статью Витольда Едлицкого «Хамы и евреи». «Хамами» были «твердолобые» (малообразованные партийные деятели), а «евреями» — ревизионисты (многие из них действительно имели еврейские корни). Автор представил смерть Холланда как звено в цепи противоречий внутри польского партийного истеблишмента.
Ситуацией вокруг утечки информации во французскую прессу пытался воспользоваться замминистра внутренних дел Мечислав Мочар, «твердолобый» член партии, боровшийся с конкурентами-ревизионистами. Он в некоторой мере манипулировал Гомулкой, передавая ему документы спецслужб, записанные таким образом, чтобы убедить его в ненадежности интеллигенции и ревизионистов, то есть людей из круга Хенрика Холланда.
Все это укладывалось в политику Гомулки, который все более явно делал ставку на партийных консерваторов как на людей более надежных — такие никогда не предали бы партию. А от ревизионистов всего можно было ожидать. Владислав Гомулка не раз обрушивался на журналистов, клеймивших его в годы сталинизма, а после 1956 года столь же фанатично требовавших реформ.
Сегодня мы почти наверняка знаем, что тогда произошло. Сотрудники спецслужб не убивали Хенрика Холланда. А знаем мы это, потому что сохранилась… магнитофонная запись. В квартире Хенрика Холланда была установлена прослушка. На пленке сохранился момент смерти и последовавшая паника гэбистов. Поначалу они сами нервничали, что общественное мнение обвинит их в убийстве. Эти подробности спустя годы выяснил историк Кшиштоф Персак — благодаря тому, что получил доступ к засекреченным ранее документам.
В годы сталинизма произошла похожая история, связанная со смертью известного бойца Армии Крайовой Яна «Аноды» Родовича. Он погиб, выпав из окна во время допроса в Министерстве общественной безопасности. Люди считали, что его вытолкнули гэбисты, а гэбисты утверждали, что тот во время допроса решил совершить самоубийство и выбросился в окно. По всей видимости, в обоих случаях произошли самоубийства по невнимательности следователей, не уследивших за арестантами.
Получается, что сотрудники спецслужб не лгали, утверждая, будто Хенрик Холланд покончил с собой. Однако «взявшие меч мечом погибнут». Гэбисты так часто врали, что никто не верил им, когда они говорили правду. Власти тоже многое сделали, чтобы на них пали подозрения. Семья несколько дней не знала, где находится тело. Цензура запретила сообщать дату похорон и подписать некролог «Семья и друзья». В тексте опустили сведения о политической деятельности умершего. Власти не позволили напечатать прощальное письмо от имени Союза польских журналистов.
Многое могло повлиять на решение Хенрика Холланда уйти из жизни. Арест, обвинения в шпионаже — это не всё, что мучило его перед смертью. За два года до этих событий он расстался с женой и, как говорят, очень страдал от одиночества.
Переводчик Полина Козеренко, редактор Ольга Чехова