Валентина Чубарова: Вы написали книгу «Томек на Аляске» , опираясь на записки Альфреда Шклярского. В чем специфика такого соавторства?
Мацей Дудзяк. Источник: ForumМацей Дудзяк: Тут нельзя говорить о записках в классическом смысле слова. Это не были заметки , или наброски отдельных сцен, или план книги. Ситуация, в которой я оказался, кардинально отличалась от того, что было при работе на девятой книгой, «Томек в гробницах фараонов» — Адам Зегля, насколько мне известно, действительно написал ее фактически на основе заметок. Друг Шклярского, священник Адам Зегля, издал книгу в 1994 году, через два года после смерти Шклярского. В моем же случае речь идет о разного рода , скажем так, выловленных обрывках разговоров Шклярского — личных, не очень личных, интервью — где упоминается эта десятая книга... Так что, на самом деле, у меня были только немногочисленные подсказки, которые он оставил (в основном устно) и которые надо было еще реконструировать, ведь с момента его смерти прошло уже почти 30 лет. И эти подсказки позволили создать костяк сюжета. Кроме того, Шклярский, конечно, был источником, если речь идет о характеристиках главных героев и месте действия.
ВЧ: Старались ли вы с языковой точки зрения сохранить изначальный стиль цикла? Насколько это вообще было возможно?
МД: Я человек пера , пишу уже больше 20 лет и это главное содержание моих ежедневных трудов, поэтому было такое искушение — то, что создал Шклярский, совершенно переформулировать с точки зрения поэтики языка. Но меня удержал тот факт, что это публикация очередной книги цикла после более чем 20-летнего перерыва и еще неизвестно, как ее примут. Поэтому я старался максимально точно сохранить язык. При этом это язык анахроничный — я говорю это не в плохом смысле, просто Шклярский писал во второй половине ХХ века, а это для современных 20-летних такая же замшелая, отдаленная эпоха, как битва под Грюнвальдом. Так что я старался точно воспроизводить этот язык.
Надо сказать , что мой интерес к антропологии начался с того, что я в 13 лет прочитал первый том Шклярского и, конечно, — как и тысячи моих ровесников, и более ранние поколения, и более поздние — стал фанатом приключений Томека на долгие годы. Поэтому написание книги стало таким сентиментальным путешествием в страну детства и Польскую Народную Республику, в которой мне довелось расти — места очень серого, унылого и с ограниченной возможностью совершать какие-либо путешествия, даже интеллектуальные. Так что это было не столько воспроизведение, сколько попытка воссоздания языка Шклярского в новой повести (судя по рецензиям и продажам, попытка удачная).
Кончено, это не вполне отразилось на характерах отдельных героев. Тот язык — да, но герои… Они неизбежно изменились. Тут я не вполне хотел, чтобы было в точности как у Шклярского.
ВЧ: Герои взрослеют , нет смысла описывать то же самое.
МД: Каждая книга живет своей жизнью , а эта — особенно, потому что это своего рода межпоколенческий марафон c отсылками к некой коллективной памяти. Так что можно говорить о некоторых всходах, которые дала эта книга, о традиции ее восприятия. У меня есть немало оппонентов, которые как раз очень критически относятся к естественным изменениям героев, к тому, что у них могут по мере взросления меняться взгляды на жизнь. Мне кажется, что это романтический сентиментализм читателей, которые остались вместе с героями где-то в прошлом, во временах 30-40-летней давности. И столкновение собственных воспоминаний — которые не являются отражением тогдашней действительности, а только отражением нынешнего восприятия — и моей книги вызывает очень сильные и противоречивые эмоции, некоторый бунт. Они видят в ней чуть ли не ересь. Это невероятно, что простенькая, в общем-то, книжка, если говорить о сюжете, может превратиться в своего рода символ времени. В рецензиях мою книгу называют «антропологической утопией», ей приписывают «левацкий экологизм» и вообще такие смыслы, о которых я не имею ни малейшего представления.
ВЧ: Говорят , что наследники Шклярского долгие годы были против того, чтобы кто-то дописывал «Томека на Аляске», наверняка вы не были первым, кто хотел это сделать. Как вам удалось то, что не получилось у остальных?
МД: Это правда. Это очень простая история , но длилась она долго. Часть студенческих лет, когда я учился на антрополога, я провел за пределами Польши. Это был конец XX века, интернет, конечно, уже был, но им не так активно пользовались, как сейчас. Поэтому информация о том, что был опубликован девятый том, «Томек в гробницах фараонов», дошла до меня с некоторой задержкой, года через два. Не помню, был ли я тогда в Берлине, в Дании или в Ирландии, но у меня как раз были двухнедельные каникулы, и вот мне в руки попала эта книжка. Это стало возвращением к тому, что я пережил за 10-15 лет до этого, но при этом я уже был со своим антропологическим багажом и поэтому по-другому все воспринимал. Честно скажу, после нескольких глав меня охватила творческая ярость: как это, девятый том написал кто-то другой! А ведь еще есть ненаписанный десятый...
И я , исключительно для собственного удовольствия, написал тогда две главы. Меня уговорил приятель, тоже большой фанат книг про Томека. Я нашел е-мейл издательства, к которому перешли права, и выслал то, что написал, ни на что особенно не рассчитывая. Я был очень удивлен, когда недели через две мне перезвонила директор издательства Малгожата Чажасты со словами, что им очень понравилось. Написал я эти две главы в 2001 году, а с издательством связался в 2002-м, то есть 19 лет назад. Я приехал в Варшаву, издательство предложило мне договор, и после этого я сел как следует писать «Томека на Аляске».
Я был примерно в середине работы , когда директор издательства позвонила мне и сказала, что здравствующая на тот момент вдова Шклярского Кристина, увы, передумала и категорически сказала, что никто не может продолжать цикл. Я, кстати, на тот момент не знал о том, что эту книгу предлагали писать многие, в том числе известные авторы. И вот этот звонок — а я был уже на середине... Помню, пани Малгожата сказала мне тогда: «Я человек терпеливый — не знаю как вы». И потом все эти годы ничего не происходило. Мы с ней поддерживали связь, я время от времени узнавал, не изменилось ли что-то. Но почти два десятилетия ничего не менялось.
Что-то произошло в 2020 году , потому что это согласие внезапно было получено. Точнее, думаю, не внезапно — наверняка велась какая-то незаметная, но упорная работа с наследниками. И вот пришло в устной форме согласие, и пани Малгожата спросила меня, готов ли я за это взяться. А у меня за два года до этого сломался жесткий диск на компьютере, и та половина книги, которую я успел написать раньше, пропала, абсолютно вся. Разве что оглавление осталось... Хотя, впрочем, может это и к лучшему. Я, конечно, согласился на предложение издательства, хотя в первый момент, надо сказать, остолбенел.
Это наложилось на момент начала пандемии и первого локдауна , поэтому получение согласия правообладателей в письменной форме затянулось почти на полгода. Но в итоге все сложилось, документы были оформлены в июне 2020 года, после чего я сел писать. Ну и за каникулы, в течение трех месяцев, написал всю книгу. Конечно, потом она прошла через несколько этапов рецензирования — внутреннего, внешнего, «томекологов» и людей, помешанных на этих книгах. Но, честно говоря, замечаний относительно содержания было очень немного. Со стороны издательства не было никакого вмешательства, мне сказали, что рукопись может увидеть свет, и в январе этого года процесс пошел — верстка, иллюстрации и так далее.
ВЧ: Может быть , наследники согласились потому, что прочитали отправленные в издательство фрагменты и оценили уровень?
МД: Не знаю , у меня нет с ними прямого контакта. Возможно, это какая-то стратегия издательства. Когда я разговаривал с Малгожатой, мы сошлись с ней на том, что сейчас последний момент, когда, опираясь на сентиментальные воспоминания людей 40, а скорее 50-60-летних можно достучаться с этой книгой до молодого поколения.
И это нам удалось: как я вижу по фанпейджу на Facebook и в других сетях , определенную категорию читателей составляют совсем молодые люди. Хотя, конечно, главная аудитория — это все равно те, кто вырос на книгах Шклярского.
Альфред Шклярский. Фото: Мацей Яжембиньский / ForumВЧ: С вашей нынешней точки зрения специалиста-антрополога , насколько книги самого Шклярского достоверны, насколько точно они показывают исторические и этнографические реалии?
МД: Стоит помнить , что сам Шклярский родился и до 16 лет жил в США, ходил там в школу, поэтому у него был свободный английский. Так что он, с одной стороны, обладал инструментами для получения необходимой информации и был сравнительно хорошо подготовлен, но, с другой стороны, у него был очень ограниченный доступ к источникам.
Когда он в 1955 году начал писать про Томека , это была еще Польша эпохи сталинизма, где даже кафедры социологии были уничтожены, поэтому возможности получения нужных сведений были скудными. Получить какую-то книгу из заграничной библиотеки было фактически невозможно, так что Шклярский опирался на собственные знания плюс что-то черпал, например, из National Geografic.
Так что с научной точки зрения это довольно поверхностно , но ведь не это главное в его книгах! Их задачей было в исторических реалиях рассказать о приключениях подростка, который путешествует по разным континентам и сталкивается с разнообразием культур. И автор пробует показать их глазами пришельца, который знает, что приехал в конкретное место ненадолго и не должен демонстрировать особенную эмпатию, потому что в этом нет никакой необходимости.
ВЧ: С современной точки зрения это отсутствие эмпатии выглядит не очень хорошим подходом.
МД: Если говорить об интерпретации Шклярским культурных различий , кончено, в этом нет ничего необычного: в то время в принципе именно так подходили к проблеме культурного разнообразия, инаковости. Это середина ХХ века, только закончилась Вторая мировая война, колониализм еще вовсю существует и за ним стоит по меньшей мере двухсотлетняя традиция. И это прорывается в книгах Шклярского, хотя сам он старался сохранять если не понимание в отношении культуры народов, о которых писал, то, по крайней мере, нейтральный стиль. Это был иной подход, чем во французском или английском колониализме, но все же Шклярский говорит в какой-то книге, хоть и устами Томека, который обращается к кому-то из местных, — мол, зачем ты проводишь какие-то обряды, читаешь заклинания, ты должен отказаться от этих суеверий, от своей религии и обратиться к единому истинному Богу.
Шклярский был типичен для своей эпохи. Конечно, у него не было такого сугубо колониального подхода, но неизбежно не было и той перспективы, которая есть у нас сейчас, в XXI веке. Конечно, он воспринимает местных жителей как благородных, но все-таки дикарей. «Благородный дикарь» — философский образ эпохи Просвещения, предполагающий врожденную добродетельность человека до его столкновения с цивилизацией. Там есть этот европоцентризм , характерный для того времени, и даже не только для него — ведь и сейчас этого много.
ВЧ: Даже если бы сам Шклярский относился к вопросам культурного разнообразия так , как мы сейчас, ведь он писал о том, что происходило еще на 50 лет раньше, в начале ХХ века. Томек вел себя естественно и даже очень достойно по меркам своего времени.
МД: Именно так. Эти книги очень хорошо отражают реалии того времени , которое описывают. Но вот еще что интересно: я, конечно, не биограф Шклярского, но обратил внимание на такую вещь: первая книга о Томеке была опубликована в 1957 году, последняя, написанная Шклярским лично — в 1987 году, и при этом он в течение почти 20 лет не писал книги этого цикла. И вот оказывается, что именно в это время он написал (в соавторстве с женой Кристиной) свою индейскую трилогию, то есть «Золото черных гор».
А эта трилогия как раз демонстрирует нам взгляд совершенно с иной перспективы , чем в цикле о Томеке. Конечно, можно найти определенное сходство между главным героем трилогии, то есть индейцем санти-дакота, одного из племен народа дакота, и Томеком Вильмовским, но это как раз не так важно. Мне интересно то, что как раз в индейской трилогии Шклярский смотрит на мир глазами индейцев. Он показывает их историю самого начала XVIII века, с момента их первой встречи с белыми и в дальнейшие периоды — закрытие в резервации, бегства в Великие прерии... Он говорит обо всем, что они пережили, обо всех битвах, о жестокости белых, об эксплуатации индейцев и заканчивает, если я не ошибаюсь, печально известной Бойней на ручье Вундед-Ни. одна из последних битв Индейских войн, которая состоялась в 1890 году на территории современного штата Южная Дакота И у меня есть впечатление , что Шклярский сознательно использовал такую перспективу, уже получив определенный авторитет благодаря другим книгам, то есть циклу о Томеке.
Мне многие ставили в упрек , что в моей книге герои рассуждают и ведут себя не так, что они смотрят на разные ситуации слишком уж с перспективы местных жителей. Но ведь персонажи Шклярского склонны к рефлексии, не говоря уж об очевидном факте, что люди меняются с возрастом. И когда мне говорят, что Шклярский ни за что бы не позволил себе такого, что пишу я, я всех отправляю перечитать «Золото черных гор». Потому что в этой трилогии он именно это и сделал. Более того, он там сделал еще одну интересную вещь, выйдя за привычные рамки научно-популярного формата: помимо очень детальных примечаний там есть библиография — и это в приключенческой книжке! Эта книга вышла уже в 80-е, то есть [в сравнении с 1950-ми, когда выходили первые книги о Томеке] уже были значительные политические послабления и открытость миру, даже появилась возможность путешествовать (хотя, кстати, сам Шклярский путешествий не любил) — поэтому эта библиография весьма солидная.
Так что он не просто использовал взгляд глазами местных жителей как прием , а написал с этой перспективы целую книжку, показав точку зрения людей, которые пережили то, что пережили. И при этом там дан очень широкий исторический контекст, там есть и политическая фактография, а именно то, что мы сейчас могли бы назвать нарушением международных договоров (ведь договор между правительством США и индейским племенем можно назвать своего рода международным договором) — очень злободневная тема, правда?
Так что я вовсе не взял это из головы , не сломал произвольно европоцентричную концепцию Шклярского, внеся какую-то экологическую и прочую повестку, «политкорректность» — это было и у него. И очень хорошо, что было. И, кстати, у нас часто превратно понимают политкорректность: когда я пишу, что в таком-то году произошла такая-то резня, меня упрекают, что я это делаю в угоду политкорректности. Политкорректность — это когда говорят не «идиот», а «у него есть некоторые интеллектуальные отклонения». А то, что делаю я, — это просто называние фактов.
Если возвращаться к «Индейской трилогии», она, на мой взгляд, сама по себе — культурный феномен. Это фундаментальный слом концепции, в которой все писали с перспективы белого человека.
ВЧ: Вы говорили про библиографию к индейской трилогии. Как я понимаю , к книгам о Томеке Шклярский тоже мог бы сделать такую библиографию, то есть исторически и этнографически книги достоверные настолько, насколько автору позволяли доступные источники?
МД: Да , именно так, для него это было важно. Достаточно посмотреть на современных ему этнологов, особенно в Польше — даже на тех, которые работали в исследовательском поле на родине, — чтобы увидеть, что [в книгах о Томеке] по образу мышления Шлярский не выбивался из их ряда. При этом он не был этнографом, но опирался на знания и представления, которые были доступны в то время.
ВЧ: Последнюю свою книгу о Томеке Шклярский написал уже после трилогии. В ней как-то отразилось изменение его мировоззрения?
МД: Мне кажется , это не было радикальное изменение. Последняя часть, «Томек в Гран-Чако», — это продолжение «Томека у истоков Амазонки», развитие этой истории, и там нет какого-то кардинального преображения героев. У меня есть впечатление, что Шклярский уже просто устал от этого цикла. Но он обещал написать восьмой том и в итоге сделал это под давлением издательства и читателей. Тем более что это были восьмидесятые годы, когда в магазинах не было ничего, включая книжки: они издавались с огромными задержками и сейчас же исчезали с полок, такой был читательский бум.
Так что он в некотором смысле вынужденно написал эту книгу , и я в ней не вижу какой-то революции в смысле образа мысли героев. Впрочем, он и не мог этого сделать, ведь это, конечно, книжки приключенческие: они хоть и содержат много фактических сведений, но несопоставимы с индейской трилогией.
ВЧ: В СССР книги о Томеке были очень популярны , мне рассказывали, например: вот, у меня было только четыре книжки, но у одноклассников были остальные, и мы обменивались... Интересно, что советский читатель мог узнать из этих книг о Польше, о польской истории? Насколько имеет значение, что Томек был именно поляком?
МД: Вся интрига заключается в том , что действие происходит в 1907 году, когда Варшава и большая часть польских земель находится в российском разделе, в составе Российской империи. Поэтому отсылки к польско-российским отношениям в книге встречаются очень часто. Ведь отец Томека вместе с боцманом Новицким вынуждены бежать из Польши от царской тайной полиции из-за того, что они были участниками заговорщического движения. Кроме того, одна из книг, «Таинственное путешествие Томека» — это путешествие в Сибирь с целью спасения двоюродного брата героя, который был туда сослан в ссылку.
Я совершенно неумышленно , надо сказать, в «Томеке на Аляске» тоже затронул тему, правда, не российско-польских, а российско-американских отношений. Мне это показалось очевидным решением, ведь почти до конца 1860-х годов Аляска принадлежала России. Поэтому у меня в книге появляются российские каторжники (там ведь недалеко) — они похищают корабли и пробуют создать на Аляске какую-то самоуправляемую территорию. Я решил, что такой сюжет лишний раз подчеркнет, каким в начале ХХ веке сложным организмом, каким нестабильными еще местом была Аляска.
Ни я , ни мои рецензенты не ожидали, что из-за этого в определенных кругах книгу воспримут как антироссийский выпад: была целая волна рецензий о том, что якобы Томек на Аляске сражался с «Черной сотней», что книга русофобская... У людей поистине богатое воображение! Поразительно, что можно так интерпретировать невинную, в общем-то книжку. Ведь все-таки при всей своей содержательности с этнографической точки зрения — подробные примечания и так далее, — это прежде всего приключенческая книжка, адресованная широкому кругу читателей.
Но вплетение этого российского сюжета в историю про Аляску мне кажется вполне естественным , особенно при учете того, с чего начинается сама книга. Ведь нельзя не сказать, что Россия как государство — это единственная страна их тех, которые на протяжении более или менее долгого времени граничили с Польшей, с которой у нее всегда были какие-то проблемы. С разными соседями бывало по-разному, но если говорить именно про государственные отношения, [с Россией] эти проблемы существуют как минимум 300 лет. И не говорить, умалчивать об этом — это уже, на мой взгляд, какая-то превратная политкорректность.
А российское присутствие на Аляске видно до сих пор хоть бы в старых географических названиях , которые дали россияне в XVIII-XIX веках и которые американцы в значительной части сохранили. Почему бы об этом не рассказать?
Обложки книг о приключениях Томека на русском языке. Источник: пресс-материалыВЧ: А если говорить о Шклярском , можно ли сказать, что в его книгах эти польские сюжеты складываются в какой-то единый посыл, являются частью польской патриотической литературы?
МД: Несомненно , да, но это такой умеренный патриотизм, очень выверенный и с большим тактом. Это не патриотизм, граничащий с шовинизмом, а такой, который действительно говорил о польскости и вкладе поляков, об их присутствии в разных исторических ситуациях. И не будем забывать, что это писалось после 1945 года , когда Польша не была свободной страной, и речь шла о начале ХХ века, когда Польше тоже уже больше ста лет как не была свободной страной. Так что Шклярский не занимался какими-то чрезмерными патриотическими интерпретациями, какими-то домыслами и никак не извращал понятия «патриотизм», как это часто делают сейчас, а основывал его на очень трезвых исторических реалиях и подчеркивал то, чего молодой читатель наверняка иначе не мог бы узнать.
Ведь до сих пор школьнику не расскажут в школе , что, к примеру, вот Австралия, там есть такие-то горы и реки, которые открывали для Европы разные путешественники, часть из которых были поляками, что был такой Стшелецкий... Шклярский в свое время значительно дополнял школьную программу , и некоторые из его книг неизменно, в течение всех этих десятков лет, входят в списки школьной литературы; правда, как дополнительная литература, но все же. Так что он создал по тем временам просто шедевр с образовательной точки зрения, и при этом в очень компактной форме, которая объединяла в себе уроки географии и истории. Это, можно сказать, поп-культурные романы, рассчитанные на массового читателя, где есть супергерой в лице Томека Вильмовского, и при этом там не вскользь, а как следует рассказывается об этнографии, географии, роли поляков и не только поляков, о разных исторических связях — и все это удачно вплетено в сюжет и поэтому легко воспринимается. Так что вроде бы идея этих книжек простая, но именно простое — самое гениальное.
Конечно , сейчас, в эпоху интернета, эти книги несколько архаичны, потому что каждый может найти в нем любую информацию. Но, с другой стороны, чтобы что-то найти, надо еще знать, что искать, как эту информацию соединить и верифицировать...
ВЧ: Книги Шклярского в Польше как-то цензурировались? Ведь его отношения с властью были непростые , после войны он несколько лет сидел в тюрьме за публикации в газетах, подконтрольных оккупационной администрации...
МД: Честно скажу , не знаю. В любом случае, цензура их читала, как и все остальное. Но ПНР — это была такая странная страна, в которой на первый взгляд все регламентировало государство и царила цензура, но, с другой стороны, во многих ситуациях от них что-то ускользало. Если бы цензура в полной мере действовала, эти антироссийские мотивы — точнее, не антироссийские, а показывающие негативную роль России — наверняка были бы вычеркнуты. Ведь их легко можно было убрать так, чтобы книга ничего не потеряла.
ВЧ: Ваша книги возродили интерес к изначальной серии?
МД: Издательство «Муза» , которое в 1991-1992 годах получило права на частичное, по крайней мере, издание книг о Томеке, выпустило шесть миллионов книг — то есть это уже после смерти Шклярского, за тридцать лет. Насколько мне известно, выход «Томека на Аляске» привел к тому, что некоторые другие тома цикла стали лучше продаваться. Это вполне естественно: выходит новая книга и люди хотят прочитать все целиком. С другой стороны, каждый год с момента выхода девятого тома в 1994-м каждый год по крайней мере одну из этих книг по одному или другому случаю допечатывают. Так что их издают постоянно, хотя, конечно, выход десятой книги привел к увеличению продаж. Кстати, недавно я с удивлением обнаружил, что почти все государственные библиотеки сообщают, что у них появилась очередная часть серии про Томека.
ВЧ: Интересно , что в этих книгах находят сегодняшние старшеклассники, которые уже сами могут путешествовать, у которых есть столько фильмов — ярких и цветных?
МД: Я думаю , что секрет этих книг — прежде всего, в том, что вымышленная фигура существует в реальных исторических, географических, этнографических обстоятельствах. Это то, что в такой компактной форме невозможно найти в интернете. Приключенческие фильмы — это другое: кто-то бегает, что-то взрывается... посмотрел, забыл и пошел на следующий. Но, конечно, я думаю, что если бы эту книгу не читали в свое время, не любили и не советовали старшие, то мало кто из молодых ей бы заинтересовался.
Кстати , я после выхода моей книги подумал, что было бы очень интересно развить этих персонажей, Томека и его друзей, в следующих частях — ведь мечтой Шклярского было довести историю до возвращения Томека в свободную Польшу, так что еще есть немало неосвоенного, так сказать, исторического пространства, лет пять. Я, например, недавно узнал, что Шклярский оставил обширные записи на тему приключений Томека на Мадагаскаре. Никто об этом не знал, я сам узнал случайно. Так что тут еще есть над чем поработать.
Речь о том , что эта фигура, которая, казалось бы, так далека от нас по времени, может стать «носителем» очень современного содержания. Как я убедился во время работы над книгой, он прекрасно подходит на такую роль. Я имею в виду его подход — не европоцентричный, а рефлексирующий. Не «потребляю и подчиняю себе реальность», а «нахожусь с реальностью в диалоге», хочу понимать, а не колонизировать и ассимилировать.
Стоит помнить о том , что начало ХХ века — это рождения уже очень серьезной, не наивной этнографии и этнологии. Это, например, Бронислав Малиновский, почти современник Томека: он раскритиковал весь культурный эволюционизм, который был научной опорой колониализма. Малиновский показал повседневную жизнь именно как жизнь, а не какие-то суеверия и ритуалы. Так что в 1910-е годы появляется эта осознанность и знания, касающиеся культурных и этнических различий. Эти взгляды не появились на ровном месте только в XXI веке. Движения за права индейцев или афроамериканского населения, женские эмансипацийные движения — все это происходит во времена Томека.
ВЧ: И многое до сих пор так или иначе актуально.
МД: В последние полтора десятилетия не только в Европе , но и во всем мире наступила эпоха популистов разного рода и очень странных течений, которые, казалось бы, должны были остаться в истории. Мы все ближе друг к другу не только в смысле виртуального присутствия, но и в смысле прямого контакта [культур], что порождает определенные проблемы и конфликты.
Поэтому необходимо осмыслить эти темы — те самые темы, которые есть в книгах о Томеке: он постоянно сталкивается с инаковостью, чем-то чуждым, диаметральными различиями. Он может помочь нам показать, как не только должен, но и может выглядеть мир. Принципы экологизма, симбиотичности — это то, что очень привлекает сегодняшнего читателя, особенно молодого, потому что рефлексия относительно того, что происходит в обществе и культуре, да и просто в биологическом мире, с самой планетой Земля, — это темы, которые очень близки молодым. Так что у этого героя и у сюжетов, намеченные Шклярским, есть большой потенциал развития.
ВЧ: Какая ваша любимая книга из цикла?
МД: Наверное , «Томек на тропе войны», поскольку я сам очень много занимался темой индейцев.
ВЧ: Кто-то уже планирует переводить вашу книгу?
МД: Недавно мне стало известно , что в России планируется допечатка тиража книг Шклярского и, вероятно, в перспективе — перевод и издание «Томека на Аляске». Кроме того, уже начались разговоры об экранизации — правда, это тоже не новая тема, об этом говорили еще в 80-е, но тогда сменился строй и все государственные планы рухнули. Сейчас эта тема вернулась, ведь Томек — это, с определенными оговорками, такой польский Индиана Джонс. И сейчас у этого героя огромный потенциал. Вот у Сенкевича, к примеру, Кмициц бегает с саблей — это замкнутый тип персонажа. А Томек — открытый. Я в конце книги оставил такое окошко — троица героев плывет в Японию. Посмотрим, что будет.
