В августе 1920 года на землях Второй Речи Посполитой разыгралась кульминационная битва войны с большевиками: войны за свободу не только Польши , но и Европы. Многочисленные вооруженные столкновения на растянувшемся на многие сотни километров фронте продолжались с января 1919 года, но лишь в апреле 1920 польская армия вместе с союзными украинскими отрядами атамана Симона Петлюры предприняла хорошо подготовленное, успешное наступление на Киев, упредив нападение большевиков, которое должно было состояться летом.
Вооруженные силы и правительство Петлюры не имели большой поддержки среди украинского населения , которое к тому же воспринимало приход польской армии как возвращение «панов». Зато Верховный главнокомандующий Юзеф Пилсудский после захвата столицы Украины вернулся в Варшаву триумфатором, его встречали овациями даже политические противники. Эйфория, однако, продолжалась недолго — уже месяц спустя, 10 июня, Красная армия вынудила поляков оставить Киев.
Тогда начался двухмесячный период поражений польской армии , которую систематически теснили на запад, вплоть до самой Варшавы. В конце июля 1920 года ситуация выглядела крайне угрожающей, а выбившиеся из сил отряды, измученные отступлением на сотни километров, не хотели сражаться.
Параллельно в это же время в центре страны по инициативе снизу началась небывалая мобилизация — объединились почти все граждане: из разных социальных классов , слоев общества и политических группировок. 6 июля 1920 года была создана Генеральная инспекция Добровольческой армии под командованием генерала Юзефа Халлера, она набрала свыше 90 тысяч добровольцев — крестьян, студентов, интеллигентов, рабочих — и резко подняла боевой дух польской армии. Женщины отправляли на фронт мужей и сыновей, поддерживали солдат и даже сформировали линейный батальон Добровольческого женского легиона.
Вот что писал тогда с фронта матери неизвестный доброволец: «Писшу и не знаю , можит, писшу последний раз потому што день и ночь я в атаках. Один только Бог Всимагущий знаит, вирнусь ли жывым. Но нечего. Не один я такой сын и не ты одна такая бедная мать, только Польшя одна». Многие встали на защиту своей родины от нашествия большевиков.
Казалось , что армию Михаила Тухачевского, находившуюся буквально в шаге от польской столицы, уже не остановить, но именно под Варшавой — благодаря принятой войсковой тактике, действиям польской разведки и активности общества — чашу весов удалось склонить в пользу поляков.
Чтобы дать как можно более полную картину того богатого внезапными поворотами августа 1920 года и показать не только важнейшие события , но и накаленную атмосферу того времени, предоставим слово участникам и свидетелям — по обе стороны поля битвы.
Герои Киева , Вильны, Минска, Брест-Литовска и Плоцка! Очевидно, что только на развалинах белой Польши может быть заключен мир. Только окончательно разгромив белых бандитов, мы обеспечим России спокойный труд. Победоносно начатое наступление должно быть победоносно окончено! Позор тому, кто думает о мире до Варшавы!
Не видеть победы панам! Стальной кулак Красной армии разобьет голову польской белогвардейщины. Бойцы Красной армии, помните, что Западный фронт есть фронт мировой революции. На этом фронте мы должны победить.
Красноармейцы, коммунисты, командиры и комиссары, Советская Россия требует от вас величайшего напряжения сил для достижения победы. Ни шагу назад! Победа или смерть!
Перегоняем порожние повозки , толпы пленных, обозы с ранеными, санитарные повозки. Один раненый поднялся на возу и бодрым, ясным, четким голосом крикнул нам вдогонку:
— Даешь Варшава?
— Даешь Варшава! — весело и уверенно откликнулись мы.
Даешь Варшава, даешь весь мир. Варшава — один из ключей ко всему миру. Но «даешь Варшава», «даешь мир» не нам, а коммунизму, который мы несем теперь в Польшу, а потом вместе с новой Польшей понесем всему миру. Но это знаем не только мы: это слишком хорошо знают и наши враги. Канонада под Варшавой не умолкает.
Август 1920 года. Источник: Центральный военный архив Польши
Каждого должна заставить задуматься странная , неожиданная и столь внезапная смена ролей противоборствующих сторон. Побежденный становится победителем, победитель побежденным — за какие-то несколько дней. Если же сопоставить ту необычайную убежденность в польском поражении, что неотступно внушалась умам и сердцам людским не только у нас в Польше, но и во всем мире, если сопоставить неопровержимый факт нравственного падения молодого польского государства, выразившегося в отправке мирной делегации к ногам господина Тухачевского, со случившимся буквально мгновенно внезапным поворотом событий, — то невольно начнешь искать некие сверхъестественные причины столь молниеносной перемены, столь ошеломляющего поворота.
Когда я характеризовал то мощное влияние, которое оказал господин Тухачевский своим победоносным походом, я говорил, что у нас, по нашу сторону, было впечатление калейдоскопа, создающего хаос расчетов, приказов и донесений. Калейдоскоп вращался, может, и медленно, но каждый день так сильно отличался от следующего, что словно в контрдансе перемешивались все фигуры — маневры дивизий и полков с географическими названиями. Теперь у меня был мой реванш и мой триумф.
Не жалкий контрданс, но лихой галоп шпарила музыка войны! Не день сменялся днем, но час — часом! Калейдоскоп, раскрученный в такте лихого галопа, не позволял никому из советских командующих задержаться ни на одной танцующей фигуре. Они распадались в одно мгновение, являя пораженному взору абсолютно новых персонажей и новые ситуации, полностью превосходившие все ожидания, планы и замыслы.
В праздник 15 августа начался ад. Большевики день и ночь в панике бежали на восток. Еще даже не видно было польских войск , а они уже удирали. Мы ждали наших. А в Вычулках отец организовал свой партизанский отряд. Надели бело-красные повязки, вооружились винтовками и гранатами. Четверо прямо у шоссе, сразу за деревней, подпиливали каждый день по толстой сосне, чтобы ночью ее можно было быстро подрубить по сигналу. Шестеро других и отец сидели в засаде у отремонтированного наспех моста через Ливец.
Когда красные с трудом переправлялись, сформировав колонну повозок со всяким награбленным добром, они выясняли, какой ближайший путь к Бугу. Было две дороги. Если колонна шла днем, крестьяне обычно направляли ее по более трудному, хоть и кратчайшему пути на Сток Руски, где повозки по самые оси увязали в песках, а под Чоломыями узкая дорога шла вдоль пруда и заболоченных лугов. Ночью их направляли прямо по шоссе на Морды. Тогда часть вооруженных крестьян атаковала колонну и совершала набеги: выстрелы, гранаты, залпы, как будто это войско — ура! — атакует. Красноармейцев охватывала паника: «Удирай, быстро!» И тут команда в лесу быстро подрубала сосну: крестьяне валили ее на шоссе, а сами отступали в лес. Бойцы в панике и неописуемом страхе распрягали повозки, садились по двое на коней и удирали как можно дальше. Добыча оставалась. Крестьяне втаскивали повозки в лес и забирали награбленное — в пользу деревни. Ждали следующей ночи и следующего приключения. Оружие они отдавали польской армии.
Вычулки возле Седлец.
Погода выдалась пасмурная. Моросил нудный дождик. Хмурыми были и лица людей. Чувствовалось , что настроение у них подавленное.
— Как, орлы, дела? — обратился я к проезжавшим мимо бойцам.
— Были орлы, да крылья подрезали, — буркнул светловолосый здоровяк с фиолетовым шрамом на щеке.
По рядам прошел глухой ропот. Мы тронули лошадей и поехали рядом с колонной.
— Что так невеселы? Или забыли, что вы конармейцы?
— Куда нас ведете, товарищ командарм? — вопросом на вопрос ответил тот же светловолосый.
— Куда-то по приказу свыше! — сверкнул белками глаз ехавший рядом с ним худой, скуластый парень.
Другой, широкоплечий, с пропитанной кровью повязкой на шее, без обиняков сказал:
— Мы вам верим, но тут творится что-то неладное.
Жестом я приказал раненому выехать из строя. Двигаясь дальше, мы с ним продолжили разговор.
— Бойцы пали духом и недовольны, — прямо заявил он. — Зачем отходим от Львова? Ведь взяли бы его! А то сколько крови пролито, и все зазря.
21 августа 1920, под Буском.
Мы двинулись в погоню за большевиками. Ехали на Непорент и Радзымин. Под Радзымином было полно следов недавно закончившейся битвы. В окопах лежали оборванные донага трупы большевиков. Наши наездники на рысях били их хлыстами.
Под Радзымином.
Были горячие надежды на восстание польских рабочих. Во всяком случае у Ленина сложился твердый план: довести дело до конца , т.е. вступить в Варшаву, чтобы помочь польским массам опрокинуть правительство Пилсудского и захватить власть.
Ошибка стратегического расчета в польской войне имела огромные исторические последствия. Польша Пилсудского вышла из войны неожиданно укрепленной. Ленин, разумеется, лучше всякого другого понимал значение «варшавской» ошибки и не раз возвращался к ней мыслью и словом.
Мучаюсь угрызениями совести , что пренебрегаю тобой ради войны, потому что так редко пишу, но если б ты была здесь, то не могла бы меня не простить. Работы должно быть вдосталь, если я, например, со вчерашнего дня не успел лечь поспать, а несколько последних ночей спал по 3—4 часа. Не думай, что из-за этого я хуже выгляжу — надо мной смеются, что я такой выспавшийся. Тяжелее приходится нашим солдатам, которые уже 21 ночь кряду либо маршируют, либо сражаются. Неудивительно, что они потом засыпают под гранатами, как будто на аэродроме. Уже два дня продолжается решающая битва за Варшаву — за Польшу, а как говорят французы — за судьбу Европы. Мы пока держимся хорошо, хоть сражения и кровопролитные — пушки грохочут днем и ночью. Генерал Халлер каждый день на участке. Можно было бы записать много переживаний и впечатлений, но нервы слишком измотаны. Вас наверняка испугали новости о наступлении большевиков под Торунем. Не беспокойтесь за это, мы там начеку. Где, любовь моя, переживаешь ты эти минуты? Как же я мечтаю отдохнуть в твоих объятиях! Время этому придет, когда мы победим.
Из письма к жене.
Уж несколько раз я оказиями посылал весточку о себе , но не знаю, попала ли хоть одна весточка. Я жив, с 21 августа в плену. В настоящий момент живу сносно, питаюсь недурно. Работаю, как врач, среди пленных. Тоскую по дому безумно. Пользуюсь относительной свободой. Имею газеты, книги. Научился уже читать польские газеты. Мир заключен и ждем обмена пленных, надеюсь, что еще увидимся. Не тоскуй, береги свое здоровье и деток, не жалей ничего для питания. Я уже обут одет и имею уже пару теплого белья. Безумно хочу быть здоровым, чтобы опять увидеть вас, мои деточки! Рано или поздно, а когда-нибудь должны же сбыться мечты. Мысли бегают, много-много хочется сказать, но... Оставим до личного свидания.
Письмо жене Ольге из лагеря для военнопленных в Рембертове под Варшавой.
Перевод Гаянэ Мурадян
Благодарим Центр KARTA за возможность публикации