Якуб Кухарчик: Какое значение для польской энергетики имеет шахта в Туруве?
Якую Вех: Турув покрывает 4–8 % спроса на энергию , в зависимости от ситуации в энергетической системе. Более того, это невероятно важный объект с точки зрения стабильности системы. Конечно, он создает большую эмиссию, зато гарантирует стабильные поставки энергии, что особенно важно в пиковый период спроса на мощности летом, зимой, а также в ситуациях, когда Польша вынуждена спасаться за счет импорта энергии из-за границы.
ЯК: Как конфликт с Чехией и последовавшее решение Суда Европейского союза (СЕС) повлияют на процесс энергетической трансформации?
ЯВ: В общественном сознании Турув оказался не только источником конфликта между Чехией и Польшей , но еще и ситуацией, в которой именно Европейский cоюз решает, какую форму должна иметь наша экономика. И это будет повторяться — по мере продвижения по пути энергетической трансформации Польши и остановке очередных шахт и электростанций ключевым объяснением станет то , что мы должны соответствовать ритму трансформации, заданному Евросоюзом.
Такая аргументация привлекательна с политической точки зрения. Появляется общественное противодействие , которое хотят использовать некоторые партии — «Конфедерация», а также «Солидарная Польша» (часть правительственной коалиции, не согласная, в частности, с энергетической политикой Польши до 2040 года). Это круги, выдвигающие обвинения в «верноподданнической» политике по отношению к ЕС и Германии. Они пробуют доказать, что правительство могло и должно было добиться для Польши льготного тарифа, но вместо этого сдалось без борьбы.
ЯК: Однако в их обвинениях тщетно искать разумные альтернативы…
ЯВ: Вот именно. ЕС долго делал нам поблажки. Мы должны помнить , что Польша — это единственная страна с такой ролью угля во всем Европейском союзе. На фоне других стран доля угля в энергетическом миксе у нас самая высокая, если говорить о процентной доле энергии, получаемой из этого сырья. Наши проблемы с энергетикой и угольной монокультурой непонятны даже тем странам Евросоюза, которые постоянно используют уголь.
Последние 30 лет мы проспали. В вопросе энергетической трансформации Польша не сделала практически ничего , хотя получала очень много сигналов о том, что нам нужно двигаться в этом направлении. Теперь приходится за это платить немалую цену. Мы стоим на пороге долгой череды энергетических кризисов — по нашей собственной вине. Турув — это лишь начало.
ЯК: Однако мы прекрасно осознаем , что энергетическая трансформация не будет для Польши легкой. Чего нам следует опасаться больше всего?
ЯВ: Энергетическая трансформация представляет собой огромный вызов и самый крупный экономический процесс в Польше после 1989 года. В течение ближайших 20 лет мы должны построить практически новую электроэнергетическую систему. Это головоломная задача , особенно если принять во внимание то, насколько плохо мы справлялись с такими предприятиями до сих пор. Но у нас просто нет выхода. Уже сейчас над нами занесен кнут в виде законодательства Европейского cоюза, вынуждающего нас двигаться в этом направлении при помощи механизмов, которые оказывают влияние на положение энергетических компаний и, соответственно, всей экономики в целом. Откладывая трансформацию, мы стреляем себе в колено.
ЯК: Решение СЕС по проблеме Турува — это тоже элемент «евросоюзного кнута»?
ЯВ: Эти действия как раз представляют собой очень опасный путь. Я прекрасно понимаю возмущение польского правительства , подчеркивающего, что Суд зашел слишком далеко, начав вмешиваться в вопросы энергетической безопасности стран — членов ЕС. Это опасно именно потому, что может привести к пробуждению евроскептических настроений.
ЯК: Сосредоточимся , однако, на трансформации. Ты сказал, что Турув — это лишь начало. Так как же мы можем спасти положение?
ЯВ: Не существует экстренных мер , которые одним махом улучшат ситуацию в польской электроэнергетической системе. Нынешнее положение дел — результат многолетнего бездействия, близорукости и убежденности в том, что долгосрочные тренды — это нечто преходящее. Оказалось, что климатическая политика не только является элементом внутренней политики ЕС, но и стала фундаментом для входящих в него стран и будет определять рамки экономического развития на ближайшие годы.
В целях климатической нейтральности тоже нет ничего нового , ведь о существенном ограничении эмиссии в Евросоюзе до 2050 года шла речь еще в 2008 году. Однако разные польские правительства предпочитали заниматься своей внутренней энергетической повесткой. Они не замечали, что вокруг всё меняется и идет в направлении, противоположном тому, которое выбрала для себя Польша. К тому же у нас институционально слабое государство, элиты которого полагают, что лучше выделять средства на кратко- и среднесрочные действия, поскольку они приносят немедленную отдачу. Долгосрочные проекты лежат без движения.
ЯК: Чего же мы должны ожидать от правительства?
ЯВ: Прежде всего — последовательной реализации «Энергетической стратегии Польши до 2040 года» несмотря на то , что в некоторых областях этот документ уже сейчас неактуален и, пожалуй, недостаточно решителен. Власти также должны убедить поляков в том, что энергетика представляет собой основу для дальнейшего экономического развития. Сейчас уже не до препирательств, скажем, между горняками и правительством. В сентябре 2020 года прошли масштабные протесты шахтеров против энергетической реформы, в результате которых правительство продлило срок действия шахт до 2049 года. Это вопрос , который отражается на энергетической безопасности нашего государства, и его нужно решать и анализировать на национальном уровне как одну из стратегических тем.
ЯК: Может ли какая-либо страна ЕС служить для нас образцом?
ЯВ: Я , пожалуй, противник такого подхода к энергетической трансформации. Слепое копирование — это не решение, ведь у всех стран были разные стартовые условия, когда они приступали к трансформации энергетики. Наша основная цель — низкоэмиссионная экономика, стремящаяся к нулевой эмиссии в 2050 году. И хотя речь идет о среднем показателе по Евросоюзу, а не о каждой стране, мы все же должны в максимальной степени участвовать в достижении этой цели. Каждый дополнительный объем эмиссии, который мы будем выпускать в атмосферу, станет финансовой нагрузкой. Прежде всего, мы должны открыто сказать: пора решительно покончить с углем. Социальный договор правительства с горняками не отражает реальных экономических условий, которые будут оказывать влияние на горнодобывающий сектор.
Уголь в Польше , если говорить о сегменте добычи и энергетики, закончится значительно раньше, чем в 2049 году. Мы живем в ложном убеждении, что этого сырья у нас предостаточно и оно имеет большую ценность. На самом деле добыча угля в Польше малорентабельна. В наших интересах максимально быстро отказаться от этого сырья и двинуться в сторону новых источников энергии. Это потребует от нас немалых жертв , ведь трансформация будет весьма дорогой с учетом того, что мы начинаем ее очень поздно.
ЯК: Ты веришь в то , что этот сценарий начнет реализовываться?
ЯВ: Я без всякой иронии утверждаю , что мы можем стать лидерами в области трансформации. Благодаря реализации решений в сфере энергетики Польша может стать ярким примером страны, которая решительным образом перестала быть экономикой, основанной на угле. Вот чего бы мне хотелось. Это потребует от наших элит высочайшей политической зрелости, сосредоточенности на тяжелом труде, объяснения обществу, почему мы это делаем и в каком темпе. Потребуются также разъяснения того, что перемены будут трудными, но мы должны к ним стремиться. Иначе мы проиграем, а поражение станет очень чувствительным для всех нас.
Материал был подготовлен в рамках конкурса МИД Польши «Публичная дипломатия 2021». Благодарим Ягеллонский клуб за возможность публикации.
Перевод Владимира Окуня
