Можно рассчитывать на то , что примирение Польши с Украиной будет происходить легче, чем с Германией, потому что поляки и украинцы создали огромный капитал взаимного доверия в самый трудный момент. В польско-германских же отношениях преобладают пустые жесты, которые отвлекают внимание от разногласий, уход от дискуссии и нежелание решать реальные проблемы.
Процесс примирения поляков и украинцев набрал небывалый темп. Благодаря своему экзистенциальному характеру на фоне войны РФ против Украины он стал низовым , аутентичным и охватил все социальные слои. Несмотря на то, что процесс этот еще не окончен, то, как он протекает, и уже накопленное доверие, а также объединяющие Польшу и Украину интересы в сфере безопасности дают надежду избежать примирения в стиле китч, «Примирение в стиле китч» (Versöhnungskitsch) — термин, введенный немецким журналистом Клаусом Бахманом применительно к польско-германским отношениям. от которого нам не удалось уйти в польско-германских отношениях. Главным уроком последних должно стать осознание того , что путь к примирению — долгий и тернистый, а ключевое значение в нем имеют доверие и умение управлять общественными ожиданиями.
С Украиной проще , чем с Германией
Процесс польско-украинского примирения начался намного позже , чем примирение польско-германское, но изначально пошел по тому же пути — в его основе лежали символические жесты и политические декларации, а также диалог интеллектуальных кругов, что всегда важно и никогда не достаточно. Поначалу процессу не сопутствовал прогресс в общественных отношениях, а инфраструктура для формирования взаимного доверия (институции, молодежные обмены и т.п.) заметно отставала от той, которую удалось создать в польско-германских отношениях.
Ситуация стала меняться после 2004 года , когда Оранжевая революция, а затем Революция достоинства пробудили в поляках желание помогать Украине. Потом случилась российская агрессия 2014 года, пока наконец в феврале 2022 не началась полномасштабная война. Беспрецедентная вовлеченность польского государства и общества в помощь Украине вызвали столь же беспрецедентный отклик украинцев. Еще до начала войны поляки возглавляли список народов, которые больше всего любят украинцы, а исследования, проведенные в последние месяцы показывают небывалый рост этой симпатии: примерно до 85 %. Аналогичный процесс можно наблюдать в Польше, где симпатия к украинцам выросла до уровня, которого не достигала никогда прежде. Согласно недавнему опросу, впервые в истории уровень положительного отношения поляков к украинцам (69,1 %) оказался выше, чем к немцам (52,5 %). При этом отрицательно относятся к украинцам только 5,6 % поляков, тогда как к немцам — 17 %.
Значительно расширилась инфраструктура социальных контактов. В Польше обосновалось около полутора миллионов украинских беженцев , значительно больше побывали тут проездом. А ведь еще до 2022 года Польша стала домом примерно для полутора миллионов украинских трудовых мигрантов. Их усердие в работе и поведение в целом позволили нивелировать стереотипы и предрассудки с обеих сторон.
Огромный рост симпатии украинцев в отношении поляков был связан с тем , что Польша в их глазах оказалась другом, который подставил плечо в момент тяжелейших испытаний. В итоге украинское общество сегодня смотрит на поляков с доверием, как на соседа, который, хотя и совершил исторические провинности, искренне раскаялся и с лихвой искупил прегрешения.
Поляки же убеждены , что продолжающаяся война — это также и «наша война», а их украинские соседи сражаются и за них тоже. В этой ситуации все прежние противоречия, в основном исторического характера, отошли на второй план в ожидании мирного времени. Совершенно естественно желание не растратить этот потенциал, чтобы он поспособствовал истинному примирению в польско-украинских отношениях.
Вместе с тем следует признать , что примирение с Украиной имеет иную весомость, чем с Германией. Ведь ни украинцы для нас, ни мы для украинцев не являемся главным национальным «злодеем». Поляки и украинцы — это народы «между» Россией и Германией, и именно эти страны держат пальму первенства в области исторических прегрешений. Польско-украинские проблемы, ставшие следствием истории, не так масштабны, как польско-германские, а значит, с согласием и примирением дело должно обстоять лучше.
Примирение или «примирение элит»
Примирение между Польшей и Германией — это многолетний опыт , и речь не только о первых послевоенных десятилетиях, когда его символом стало письмо польских епископов. В 1965 году 34 польских епископа написали письмо немецким епископам с ключевым посылом «прощаем и просим прощения».
В последние тридцать лет мы можем наблюдать процесс , происходящий между свободными обществами и государствами. Несомненно, в польско-германском сближении после периода трансформации есть несколько больших достижений. Опираясь на преодоление послевоенной ненависти и «фатализма враждебности», что уже само по себе стало небывалым успехом, после 1989 года удалось подготовить правовую базу, в том числе ключевое соглашение о признании границ. Достижением можно назвать и сотрудничество при вступлении Польши в ЕС и в НАТО , а также создание институциональных связей и системы молодежного обмена. Самым же важным и эффективным было и остается бурно развивающееся экономическое сотрудничество.
Почему же тогда так трудно согласиться с утверждением Ярослава Куиша и Каролины Вигуры , что «поляки и немцы после Второй мировой войны осуществили один из самых удачных процессов примирения»? Каролина Вигура, Ярослав Куиш, «Польша–Германия. Неактуальное примирение». Статья опубликована на портале Kultura liberalna. Ответ кроется в окончании процитированного предложения: «…а все же оба общества почти ничего друг про друга не знают». Раз общества ничего друг о друге не знают , то каково качество этого примирения и между кем оно произошло? Авторы правы, что «нам нужно новое , многостороннее примирение и партнерство с немцами». Но можно ли говорить , что, как они пишут, «примирение произошло на уровне элит»? Нет. И не только потому , что нет никакой единой «элиты» ни в Германии, ни в Польше. Что-то не в порядке с примирением поляков и немцев, раз отправной точкой для готовящегося нового соглашения о сотрудничестве и дружбе между Польшей и Украиной стал германо-французский Елисейский договор 1963 года, а не польско-германское Соглашение о добрососедстве 1991 года.
Вечно живое примирение в стиле китч
Приведем еще одну цитату: «…таким образом формируется не только искаженный , но и парадоксальный образ Польши в Германии: Польша — это страна торгашей, автомобильной мафии, пьяниц и, конечно, клерикальных антисемитов, но этих антисемитов, торгашей и мафиози представляют исключительно просвещенные, европейские и прогерманские интеллектуалы…». Это фрагмент из блестящей статьи Клауса Бахмана , написанной для газеты Rzeczpospolita в 1994 году [sic!], в которой автор, работавший тогда корреспондентом в австрийской Die Presse, впервые использовал формулировку «примирение в стиле китч». Даже сейчас, много лет спустя, читать статью тяжело, поскольку она во многом поражает своей актуальностью:
Политики и интеллектуалы предпочитают говорить о сотрудничестве , о добрососедстве, о дружбе и — особенно охотно это делают германские политики — о примирении. Между тем старые стереотипы остаются в сознании, их дополняют новые, и, таким образом, за дымовой завесой громких слов каждый думает о другом то же, что думал всегда.
Проблем между немцами и поляками не решит ни молчание, ни уход от болезненных тем — их решат дискуссии и споры. Однако вместо того, чтобы их поддерживать, польские германофилы и германские полонофилы укрепляются в убеждении, что любят друг друга, а болезненных тем стараются не касаться.
По сей день источником сложностей в польско-германских отношениях остаются пустые жесты , которые отвлекают внимание от разногласий, уход от дискуссии и нежелание решать реальные проблемы. Типичный пример — заезженная фраза немцев по поводу «мышления о будущем» и о желании «идти вперед», звучащие каждый раз, когда поляки выдвигают какие-то требования, ожидают объяснений или конкретных действий, а германскую сторону это не устраивает. Эрика Штайнбах немецкий политик, в 1998–2014 годах — глава Союза изгнанных, представляющего интересы немцев, бежавших от наступавших советских войск или подвергшихся депортации после войны. форсирует создание Центра против изгнания , манипулируя фактами и эмоциями? Немцы отвечают: «Давайте думать о будущем!» Поляки, литовцы, украинцы выдвигают аргументы об опасности сначала первого , а потом второго газопровода Nord Stream? «Не будем демонизировать бизнес-проект» , «Поговорим о климатической политике», — реагирует германская сторона. Полякам не нравится система голосования в Совете ЕС и у нас есть идея получше? «Не будем конфликтовать, нужно идти вперед!»
Подобных примеров — бесчисленное количество. Сейчас заезженная фраза о будущем вернулась в контексте дискуссии о последствиях зависимости Германии от России и о германской военной помощи Украине , которую и Польша, и другие страны восточного фланга считают несоответствующей потенциалу Германии.
Лили Гарднер Фельдман , американская исследовательница из Университета Джона Хопкинса и автор одной из ключевых книг о примирении в германской внешней политике, отмечает, что у примирения всегда есть причина. Стороной, которая его инициирует, движут нравственные предпосылки или прагматизм (порой и то, и другое). Оглядываясь на последние десятилетия, трудно не заметить, что в случае с Германией стремление к примирению с Польшей носило преимущественно (если не исключительно) прагматический характер. Цель заключалась в том, чтобы устранить имиджевые проблемы Берлина, ставшие последствием страшной истории, и сосредоточиться на будущем и экономике (ко взаимной выгоде), но ценой маргинализации прошлого.
Это , однако, не помогло избежать новых кризисных ситуаций в отношениях между Варшавой и Берлином. Они возникали из-за пренебрежительного, покровительственного отношения немцев к полякам, но также и в результате того, что поляки не были искренни в этом диалоге, желая избежать напряженности в отношениях с соседом, который поддерживал их интеграцию с ЕС и НАТО. Если даже и поднимались спорные вопросы, то в Германии обычно умаляли их значение, чтобы не создавать ненужное препятствие для успешно развивающегося сотрудничества. Тот, кто хотел более глубоких разговоров и совместного анализа, воспринимался как вредитель.
В итоге надежды , что польско-германские отношения дадут новый импульс развитию ЕС, оказались наивными. Усиление эффекта от отдельных достижений невозможно, если партнеры не общаются на равных. Негативные результаты принесла также постепенная радикализация как способов, так и содержания высказываний в адрес Германии на польской политической сцене.
К этому добавляется ряд постоянных проблем , из-за отсутствия решения которых возникают опасения, что они неустранимы. Сторонники «простого соседства», без эмоционального или катастрофического накала, — и те не могли понять безразличия германского государства по отношению к почти полному отсутствию у немцев знаний о Польше и ее истории, к маргинальному присутствию Польши в немецких учебниках (включая информацию о польских жертвах Второй мировой войны), к несоблюдению договоров об изучении польского языка, несоблюдению гарантий равных прав немцев в Польше и поляков в Германии, зафиксированных в Соглашении о добром соседстве. Только немецкая вера в polnische Wirtschaft Дословно — «польская экономика»: существующий в Германии негативный стереотип о польском общественном устройстве как о беспорядочном и бесхозяйственном. ослабла благодаря польским экономическим успехам.
Большое значение имела также не решенная — по мнению более чем половины польского общества — проблема невыплаты компенсаций , противоречившая польскому представлению о справедливости, которое основано на идее, что после раскаяния должно последовать искупление вины. Уже упоминавшаяся Лили Гарднер Фельдман считает, что в процессе примирения «репарации — это первый шаг».
Неиспользованное окно возможностей
Во втором десятилетии XXI века в результате экономического кризиса и кризиса безопасности , вызванных аннексией Крыма и началом войны на Донбассе, появились новые возможности для польско-германских отношений. Казалось, что образовался новый контекст для развития сотрудничества, поскольку кризис вынудил обе страны к принципиальной смене политики. Можно было надеяться, что близкое соседство и членство в ЕС и НАТО будут иметь приоритет перед отношениями, в том числе деловыми, с третьими странами. А также, что не произойдет повторения Довиля, где во время саммита 2010 года архитектуру безопасности Европы обсуждали в треугольнике Германия — Франция — Россия, или Мулино, тренировочного центра российской армии, который до 2014 года строил концерн Rheinmetall.
Но , как мы знаем, никакого перезапуска не случилось. Германия сделала ставку не на корректировку, а на продолжение своей прежней политики. Немецкая энергетическая трансформация опиралась на российский газ и некритическую убежденность, что происходит формирование «взаимозависимости». Спустя год после аннексии Крыма был подписан договор о строительстве Nord Stream — 2, и Германия отстраивала его вплоть до последних дней перед 24 февраля 2022 года. Невозможно представить себе ничего в большей степени противоречащего польским и, как оказалось, европейским интересам. У поляков — вне зависимости от их политических взглядов — было глубокое убеждение, что немецкие соседи проводят политику, угрожающую польской безопасности. В случае польско-украинских отношений ситуация противоположная — украинцы, находящиеся с 2014 года на первой линии фронта, своей героической обороной укрепляют безопасность Польши.
Не повторять ошибок
Немецкой и польской стороне необходимо по крайней мере задуматься о том , как исправить допущенные ошибки. Для нас это особенно важно, чтобы не повторить их в процессе сотрудничества и примирения с украинцами. Список ниже — это лишь часть того, что следовало бы сделать.
Во-первых , надо относиться друг к другу серьезно. Немецкие партнеры, возможно не вполне осознанно, на протяжении многих лет ясно давали нам понять: мы серьезно отнесемся к призывам польской стороны и к тому, что для нее важно, только тогда, когда вопрос станет ребром или дело дойдет до серьезного конфликта.
Во-вторых , необходимо предпринимать активные действия, чтобы больше узнавать друг о друге. Нужно не только мотивировать партнера финансировать изучение польского языка и пересматривать содержание учебников, но и самим инвестировать деньги польских налогоплательщиков в более эффективное продвижение польской культуры и истории. Нужно также вкладывать средства и силы в анализ политики, культуры и экономики партнера. Асимметрия между внушительным числом польских германистов (во всевозможных дисциплинах) и горсткой немецких полонистов разительна.
В-третьих , полученные знания надо популяризировать. Распространенный тезис, что польско-германские проблемы, среди прочего, обусловлены разной исторической чувствительностью, неверен. Антипольские идеи, которые можно наблюдать в Германии, — это следствие элементарного отсутствия знаний. Невежеством отличаются в том числе интеллектуалы, путающие восстания в Варшаве В 1994 году во время торжеств в честь годовщины Варшавского восстания президент Германии Роман Херцог перепутал это событие с восстанием в Варшавском гетто. или разглагольствующие о 20 миллионах русских , погибших на войне, или о том, что Россия — более важный торговый партнер, чем Польша. Борьба с антипольским ресентиментом в Германии — это в том числе борьба со стереотипами, включая те, которые описаны в тексте Бахмана и, увы, до сих пор существуют. Разве исчезли германские политики, которые борются с антисемитизмом, неофашизмом и национализмом в Польше, хотя в нашей стране эти явления не присутствуют в том масштабе, в каком существовали и существуют в Германии? Это не в Польше горели приюты для беженцев и не в Польше синагоги приходится охранять от нападений силами вооруженных полицейских.
В-четвертых , надо диверсифицировать источники информации и актуализировать их набор. У немцев обычно очень узкое представление о том, что происходит в Польше, потому что они годами пользуются одними и теми же источниками информации. И то и дело удивляются — то победе отдельных партий в Польше, то направлению дискуссии на какую-то тему. Бахман емко сформулировал это в 1994 году:
Кто представляет Польшу в немецких газетах? Анджей Щипёрский и Адам Михник. У кого каждый германский посланник должен взять интервью , чтобы с полным основанием считаться полонофилом? У Яцека Куроня и , может быть, еще Тадеуша Мазовецкого. Все они представляют — если судить по последним выборам — около 10 % польского населения и находятся в оппозиции. Об интеллектуалах, которые представляют оставшиеся 90 % — в том числе правящую коалицию, — немецкий читатель еще ничего не слышал…
Достаточно добавить несколько интеллектуальных кругов , а в остальном сказанное по-прежнему актуально. Это ловушка, которой мы должны избегать в польско-украинских отношениях.
В-пятых , провалом и поляков, и немцев следует считать то, что так легко оказалось использовать ресентимент. Хотя опросы свидетельствуют, что немцам в Польше по-прежнему симпатизируют, остается вопрос: почему так легко спровоцировать антинемецкие высказывания, — и задуматься над ним должны не только поляки, но и наши немецкие партнеры. Как возможно, что после тридцати лет тяжелой работы многочисленных германских фондов и институтов, миллионов потраченных марок и евро и при таком сильном пронемецком лобби (нам бы когда-нибудь создать такое пропольское в ФРГ!) в Польше так легко вызывать всплеск антинемецких настроений?
В польско-германских отношениях мы достигли той точки , в которой вынуждены радоваться маленьким успехам в отдельных сферах сотрудничества, без надежды на масштабное воплощение идеи большого примирения и дружбы в стратегических отношениях. В худшем случае мы рискуем скатиться в безразличие. Никаких проблем это не решает, но, по крайней мере, такая ситуация лучше открытой вражды.
Выводы для польско-украинского примирения
Вернемся к польско-украинским отношениям. Примирение между поляками и украинцами еще не окончено , но его перспективы оптимистичны. У Польши на Днепре, а у Украины на Висле есть такой социальный капитал, какого у Германии в Польше не было никогда. Два-три миллиона украинцев, живущих в Польше, создают огромную сеть связей между нашими обществами, — это результат, в том числе, большей субъектности украинцев в Польше в сравнении с «невидимыми», ассимилированными миллионами поляков в Германии. Можно рассчитывать на то, что когда оборонительная война Украины наконец закончится, польско-украинское примирение будет более легким, ведь оба государства и — что имеет ключевое значение — оба народа создали огромный капитал доверия, причем в самый тяжелый, экзистенциальный момент.
Из проблем польско-германского примирения можно извлечь важные уроки для польско-украинских отношений.
Во-первых , надо относиться друг к другу по-партнерски, потому что только так можно укрепить созданное доверие. В последние годы мы видели и надменность украинских элит (ее воплощением стали слова одного из бывших министров иностранных дел, что «Польша — это территория между Украиной и Германией») , и польскую убежденность в собственном превосходстве. Дополнительной трудностью станет и вызванная войной украинская ассертивность.
Во-вторых , не стоит заметать под ковер трудные вопросы и исключать из обсуждения болезненные темы. Диалог без искренности не решит никаких проблем. Дискуссия о Волыни, труднейшем вопросе польско-украинского примирения, без сомнения вернется на повестку дня. Однако можно надеяться на то, что более уверенная в себе в благодаря победе Украина не только проявит больше смелости, но и породит критичных историков, которые отважно посмотрят на темные страницы своей истории.
В-третьих , надо запастись терпением, ведь процесс примирения всегда требует времени. Необходимо ему способствовать и начать, к примеру, с того, чтобы отдать долг памяти погибшим — установить или обновить надгробные кресты, разместить — по обе стороны границы — таблички с правдивым текстом.
И , наконец, в-четвертых, нужно смириться с тем, что между любыми, даже самыми дружными соседями есть и всегда будут разного рода спорные вопросы, следствие текущего развития их отношений. Их будет легче обсуждать без исторического багажа.
И под конец вернемся к Лили Гарднер Фельдман , которая утверждает, что примирение включает в себя развитие дружеских отношений, эмпатии и доверия. Если использовать эти категории, то легко прийти к выводу, что в процессе польско-германского примирения удалось лишь частично выполнить первые два пункта. По недавним опросам IBRIS, только 20 % поляков считают, что Германия дружественно настроена в отношении Польши, что означает явный регресс. Доверие мы не построили. Но мы не можем позволить себе просто беспомощно развести руками, потому что нас ждет много современных задач, которые ставит перед нами стремительно меняющийся мир.
В случае же польско-украинского примирения все три критерия соблюдены. Но мы не должны забывать , что процесс еще не окончен.
Перевод Валентины Чубаровой
