О том, что на севере Польши, в окрестностях Гданьска, есть Кашубия, знает каждый в стране на Висле. Но чаще всего представление об этом регионе исчерпывается набором информации, который можно назвать фольклорно-туристическим. Он включает в себя только сведения, подготовленные для нужд приезжих — так, чтобы он чувствовал, что знает что-то о кашубах, но вместе с тем не должен был предпринимать большие интеллектуальные усилия. Чаще всего самая «продвинутая» версия такого набора включает в себя четыре основные темы: географическое положение, язык, народная культура и ландшафт.
Кашубы. Версия для туристов
Во-первых, где же находится Кашубия? Это край, который расположен к западу от устья Вислы. Его северную границу образует берег Балтийского моря, южную проводят примерно по городу Хойнице, а западную — по условной линии между городами Слупск и Мястко. На этой территории сейчас проживает около 230 тысяч человек, которые идентифицируют себя как кашубы. Некоторых из них мы знаем по первым полосам газет: это и политики, самый известный из которых — Дональд Туск, и деятели культуры — например, актриса Данута Стенка и певица Наталия Шредер, хорошо знакомые польской публике.
Во-вторых, у кашубов есть свой язык. Его часто ошибочно называют диалектом польского, но кашубы сумели доказать, что они говорят на отдельном языке в полном смысле этого слова. У них есть свои словари, правила орфографии и грамматики, а также литература, насчитывающая уже не одно столетие. В итоге с 2005 года кашубский признан в мире как один из западнославянских языков.
Многие лингвисты считают, что кашубский язык сохранил свой изначальный славянский облик намного больше, чем польский, — несмотря на большой пласт заимствований из немецкого, которые появились в результате многовековой немецкой доминации на этой территории.
Сейчас на этом языке говорит примерно сто тысяч человек.
Разницу между диалектом и языком хорошо иллюстрирует следующая байка. В какую-то телепередачу пригласили гураля из Подгалья, силезца и кашуба, и каждый должен был говорить «по-своему». Кашуб начал выступать третьим, и тогда запись прервали. Почему? Оказалось, что никто не предусмотрел переводчика. Когда говорили гураль и силезец, в этом не было необходимости — она появилась только тогда, когда в студии зазвучал кашубский. И это неудивительно, ведь этот язык бывает для поляков непонятен. Например, если слово «девушка» звучит похоже (dziewczyna по-польски и dzéwczã по-кашубски), то, например – «штаны» по-польски будет spodnie, а по-кашубски bùksë, «дом», соответственно, dom и chëcz, а «до свидания» — do widzenia и do ùzdrzeniô. Не зная этих и других слов, польскоязычный человек не сможет понять кашуба.
В-третьих, народная культура. При слове «кашубы» поляки чаще всего представляют традиционные костюмы, вышивку, нюхательный табак и специфические музыкальные инструменты, такие как бурчибас и дьявольская скрипка. Иными словами, перед глазами встает фольклорный образ людей, живущих в сельской местности. Между тем в Гданьске действует, например, Кашубский институт, здесь находится офис Кашубско-Поморского объединения, выходят научные и научно-популярные публикации. Всего в Гданьске живет больше десяти тысяч человек, идентифицирующих себя как кашубы; по некоторым оценкам, кашубские корни есть у каждого четвертого жителя Гдыни (современный портовый город, насчитывающий 200 тысяч жителей).
В-четвертых, ландшафт. Удивительно, но у трех туристов, вернувшихся из Кашубии, могут быть совершенно разные впечатление о природе и рельефе местности. Один побывает на море и будет вспоминать пляжи, дюны, низкорослые сосны, а также луга и пахотные поля, раскинувшие в низинах. У второго, вернувшегося из Центральной Кашубии (так называемая Кашубская Швейцария — окрестности городов Картузы и Косьцежина), останутся в памяти заметные возвышенности, покрытые смешанным лесом с преобладанием бука. Он будет помнить характерные продолговатые озера, живописно расположенные в долинах, и их крутые, заросшие лесом берега. Озера запомнятся и третьему, который провел отпуск в Южной Кашубии. Но возвышенностей там уже нет, а почва сухая, песчаная и растет на ней почти исключительно сосна, которую часто высаживают «по линейке».
К сожалению, во всей Кашубии преобладает современная застройка, которая лишена местной специфики и никак не связана с традицией. Отдельные старые дома, которые кое-где остались, называют обычно «домами в клетку».
Это постройки каркасной конструкции (такая ее разновидность называется шахулец) с белеными, чаще всего глиняными стенами и темными балками, действительно напоминают клетку и считаются типично кашубскими. На юге региона меж тем строили дома из досок, так называемые боровяцкие хаты, а на севере немало усадеб и дворцов, которые когда-то принадлежали кашубской шляхте, а потом по большей части перешли во владение немцев. Еще иначе выглядят, например, дома рыбаков, которые можно увидеть вдоль пешеходной улочке в Хеле на одноименной косе…
Все это свидетельствует о том, что, вопреки стереотипному туристическому образу, Кашубия — вовсе не однородный в природном и культурном отношении регион, где все говорят на своем языке, носят национальные костюмы и живут в «домах в клетку». Это прежде всего родина людей, которые жили на этой земле веками.
Как равный с равным
Предки современных кашубов перекочевали на эти землю — к южным берегам Балтики — примерно тогда, когда пространство Центральной Европы заселяли другие славянские народы, то есть в VI-VII веках нашей эры. Сегодня этот регион называется Поморье, поморянами называли местных жителей и средневековые хронисты.
Стоит уточнить, что в немецкой литературе понятие «Поморье» понимается несколько иначе, чем в польской. Для немцев это прежде всего земли, расположенные к востоку от Эльбы, так что слово «Померания» (Pommern) означает то, что в Польше называется Западным Поморьем. У нас же понятие «Поморье» объединяет и эти земли, и Гданьское Поморье, то есть место проживания современных кашубов (Pommerellen, Восточное Поморье).
Итак, поморяне заняли территорию от Одры (иногда указывается также остров Рюген), вдоль берега моря, до современного Гданьска. С юга этот край ограничивает полоса труднопроходимых болот — пойма рек Варта и Нотець. Когда мы сегодня смотрим на карту территории, которую занимало до XI века поморское, пракашубское население, становится ясно, что кусочек земли под Гданьском, считающийся сегодня Кашубией, — всего лишь малая часть территории, которую населял некогда этот славянский народ.
На пороге второго тысячелетия Поморье было в политическом и административном смысле отдельным формированием.
В апреле 1046 года при дворе германского правителя Генриха (вскоре он будет коронован императором) происходит необычная встреча. В замке в Мерзебурге примиряются враждующие славянские князья: чешский Бржетислав, польский Казимир и поморский Земомысл. Мы знаем об этих переговорах из летописи бенедиктинского монастыря в Альтахе (современный Нидеральтайх) в Баварии. Автор источника не указывает, что Поморье является частью какого-то другого политического формирования; очевидно, это такая же автономная и самоуправляемая политическая единица, как край полян в Великопольше или чехов.
Можем ли мы называть Земомысла, первого правителя Поморья, который нашел свое место на страницах истории, кашубом? Тут появляется резонный вопрос: как соотносятся между собой Поморье (с центром в районе устья Одры) к Кашубия (расположенная сейчас в районе Гданьска)? Можем ли мы поставить между ними знак равенства?
Сперва следует выяснить, когда в истории появилось понятие «кашубы». Это произошло в документе, написанном целых двести лет спустя после съезда в Мерзебурге, а именно в папской булле 1238 года. В этом документе подтверждается, что князь Богуслав, сын Богуслава, «славного правителя Кашубии», и его потомки передали земли в Старогарде — городе на реке Ина — и его окрестностях ордену иоаннитов. Речь идет об основателе династии Грифитов (Грифичей), владевших Западным Поморьем до XVII века. Уже с XIII века они величали себя титулом «правители Кашубии», «правители кашубов», который гравировали на своих печатях.
Однако правили Грифиты Западным Поморьем, то есть территорией, лежащей в нескольких сотнях километров от окрестностей Гданьска, сегодняшней земли кашубов. Тут же, районе Гданьского Поморья, правила другая династия — Собеславицев, которые в то время не именовали себя кашубами. Как же тогда объяснить тот факт, что оба эти княжества мы сегодня называем колыбелью кашубов?
По мнению современных поморских историков, все поморяне, от Одры до Вислы, были предками кашубов и представляли собой единый культурный (но не политический!) организм.
Само это название появилось сперва применительно к Западному Поморью (между Одрой и Эльбой), а потом стало употребляться и в отношении населения окрестностей Гданьска. Почему же в таком случае мы сегодня не найдем многочисленных кашубов в Щецине или Колобжеге? Причина этого — длившаяся со времен Средневековья германизация: вытеснение славянской культуры идущей с запада немецкой. Гданьское поморье сохранило близкие отношения с католицизмом, благодаря чему здесь сохранилась славянская культура, которую мы сейчас называем кашубской. Сегодняшние кашубы — это последние представители славянского народа, который когда-то населял южное побережье Балтики от Одры на западе до Вислы на востоке.
В кашубской культуре Поморье и Кашубия часто воспринимаются как синонимы, то есть сегодняшнюю Кашубию считают частью Поморья, а Поморье — кашубской прародиной.
Кашубам так никогда и не удалось создать собственного государства в полном смысле слова. Слишком сильным было давление — культурное, политическое и военное — со стороны польских и особенно немецких соседей.
Небольшая (в сравнении с XIII веком) территория к юго-западу от Гданьска, на которой им удалось сохранить свою идентичность, входила в состав государства Тевтонского ордена, затем Пруссии, а затем — объединенной Германской империи.
Демон германизации и власть солдатни
В эпопее «Жизнь и приключения Ремуса» Александра Майковского — изданной в 1938 году и лишь в 1960-е переведенной на польский — заглавный герой путешествует по своей родине с миссией пробудить кашубское самосознание земляков. Его противники — с одной стороны, Черник (своего рода демон, олицетворяющий все немецкое), а с другой — его собственные демоны: Труд, Страх и Нетсмысла. Это метафора ситуации, в которой оказались кашубы на рубеже XIX–XX веков. Собственное бессилие в стремлении к развитию традиций, культуры и самобытности сталкивается с экспансией и агрессией процессов германизации. Ремус яростно протестует против продажи имений немцам, против подчинения своих соотечественников внешней силе, отождествляемой со злом в чистом виде.
Это, конечно, литературный вымысел, но сила этого самого известного произведения, написанного на кашубском языке — убедительное описание ситуации, в которой оказались кашубы в преддверии Первой мировой войны, когда казалось, что они обречены на полную ассимиляцию с немцами. Тем более что тогда на карте Европы еще не было Польши.
Однако в среде кашубской интеллигенции по-прежнему присутствовала идея, которая со временем стала звучать все громче и четче: мы славяне, наши братья поляки борются за независимость, мы должны встать рядом с ними и в нужное время громко высказать требование о присоединении нашей Родины к возрожденной Польше. Этот постулат становился все популярнее.
В 1918 и 1919 годах велась подготовка к восстанию с целью изгнать немцев из Гданьского Поморья. Однако Версальский договор «уладил дело» — бóльшая часть Кашубии была передана Польше, что вызвало у жителей этих земель всеобщий бурный энтузиазм.
В 1920 году регион вошел в состав Второй Речи Посполитой. Точных данных о том, сколько людей в межвоенное двадцатилетие считали себя кашубами или говорили на кашубском языке, нет, поскольку в переписи населения возможность указать такую принадлежность отсутствовала. По примерным оценкам ученых, число кашубов в этот период составляло около 150-170 тысяч человек.
Вхождение в состав нового государства поначалу принесло кашубам огромное разочарование. Если для немцев «кашубскость» была чем-то «чересчур польским», то для самих поляков, как выяснилось, она носила явные признаки «немецкости». Местное население было кашубско- и немецкоязычным: ведь все здесь ходили в немецкие школы, польского же многие не знали. Когда уланы Голубой армии генерала Юзефа Халлера (неофициальное название произошло от цвета мундиров) заняли в 1920 году Померанию, сложилась ситуация, для описания которой слово «недоразумение» следовало бы счесть, мягко говоря, эвфемизмом. Ян Карновский — один из выдающихся пропольских кашубских деятелей — назвал поведение польских военных в Кашубии «позорным правлением солдатни». В самом деле, из не слишком широко известного отчета Поморской комиссии следует, что жители этих земель не рассматривались польскими военными властями как соотечественники, которые веками противились германизации. Происходили грабежи и похищения девушек, применялись телесные наказания, а ряд экономических и административных решений привел к резкому обнищанию местного населения, которое до тех пор, при немецком правлении, жило в относительном достатке (по крайней мере, более благополучно, чем в австрийской Галиции или российском Царстве Польском).
Подобное положение дел можно объяснить многими факторами, но несомненно, в том, что в последующие годы называли «кашубским вопросом», не последнюю роль сыграло непонимание местной специфики. Стремление кашубов к автономии, к праву решать самим за себя, к самоуправлению в рамках польского государства воспринималось как проявление опасного сепаратизма, как желание отделить эту землю от Польши.
Кашубские деятели, например, связанные с журналом Zrzesz Kaszëbskô, подвергались преследованиям и репрессиям. У них конфисковывали целые тиражи, некоторых людей вынуждали переезжать в другие регионы страны.
Главный редактор издания, Александр Лабуда, открыто говорил о возможности локальной кашубской политической жизни и поднимал вопрос о признании кашубского отдельным языком, а не диалектом. Он был одним из главных приверженцев той точки зрения, что кашубы — это отдельный народ. Такая позиция в межвоенное двадцатилетие стоила Лабуде нескольких уголовных дел: его приговаривали к штрафам и даже условным срокам.
Польские власти делали все это потому, что, с их точки зрения, «чрезмерный» упор на этническую идентичность представлял собой угрозу, что это не иначе как проявление сепаратистских и прогерманских настроений. Следует добавить, что в то время Германия проводила пропагандистскую кампанию, убеждая кашубский народ, что в составе немецкого государства им было бы лучше.
Война
Настал 1939 год и эта пропагандистская мистификация немцев показала свое истинное лицо. Стало ясно, что ни о каком особом отношении к кашубской самоидентификации речи не идет.
Именно в Поморье нацисты осуществили первый в ходе Второй мировой войны акт массовых репрессий. Речь идет о так называемом Поморском преступлении — самой кровавой части Intelligenzaktion, операции террора против польской элиты. В ходе этих событий в течение нескольких месяцев до начала весны 1940 года в Поморье было убито, по разным оценкам, от 30 до 40 тысяч человек. К стенке, в числе прочих, поставили и представителей кашубской интеллигенции — врачей, учителей, священников, местных деятелей и предпринимателей. Их арестовывали и методично расстреливали по заранее составленным спискам, в которых фигурировали имена тех, кто так или иначе после 1920 года подчеркивал свою симпатию к Кашубии, Поморью и Польше. Речь шла о том, чтобы уничтожить всю поморскую элиту. В Пясьницких лесах немцы убили 12–14 тысяч человек, в деревне Мнишек — 10 тысяч, в Шпенгавском лесу — 7–8 тысяч. По всему Поморью рассеяны тысячи могил.
«Кашубскость», которая в межвоенное двадцатилетие была для поляков признаком сепаратизма и немецкости, теперь снова стала для немцев проявлением польскости и означала смертный приговор.
О том, что принесло кашубам окончание Второй мировой войны и последующие десятилетия, можно прочитать во второй части этой статьи.
Перевод Елены Барзовой, Гаянэ Мурадян и Валентины Чубаровой