Падение власти коммунистов и резкий поворот геополитических ориентиров Варшавы плохо повлияли на польско-российские отношения , в том числе в области культуры. Нужно было переосмыслить опыт того времени, когда позитивный образ восточного соседа официально, извне внушала власть. По этим причинам девяностые годы стали периодом отхода от русской литературы и театра. С другой стороны, как утверждала в своей статье славист Малгожата Семчук, «именно театр был — и до сих пор является — таким видом искусства , в области которого “аллергия” по отношению к России никогда не существовала». Это касается как классической , так и современной российской драматургии, которая непрерывно, независимо от политических условий, присутствует на подмостках польских театров.
Национальное и универсальное
В семидесятые и восьмидесятые годы популярными в Польше стали пьесы Александра Гельмана , Александра Вампилова, Григория Горина, которые не вписывались в политизированное русло навязываемого Москвой соцреализма, а пытались рассказать психологическую и социологическую правду о советском человеке своего времени — настолько, насколько это было возможно.
Польские постановщики нередко сосредоточивались на связях этой драматургии с классикой. Пытаясь понять Вампилова сквозь призму Чехова , они, случалось, теряли современный контекст.
В девяностые годы особенную популярность получила «Скамейка» Александра Гельмана. Режиссер Анджей Бубень в своей постановке в Театре им. Вилама Хожицы (Teatr im. Wilama Horzycy) в Торуне ярко выразил геополитические дилеммы польского общества , которое традиционно остается в подвешенном состоянии между Западом и Востоком. Символично, что в этом спектакле пьеса Гельмана соединяется с рассказом американского прозаика Эдварда Олби. На одной скамейке разыгралось действие двух текстов из двух полюсов мира. Польский зритель, как отмечали критики, мог понять, что, хотя его мир находится где-то между Россией и США, отношения между обычными людьми на Востоке и на Западе одни и те же.
Несомненно , в современной польской драматургии намного больше публицистики, нежели в творчестве представителей российской «новой драмы». На первый план выдвигаются общественные, политические проблемы, а идейным стержнем множества пьес является деконструкция национального мифа, часто связанная с антиклерикализмом. Поэтому, казалось бы, такая же тематика в российской драматургии должна привлекать внимание польских режиссеров. Однако театральная мода на Россию в Польше началась отнюдь не с интереса к политике восточного соседа. Даже трудное общее прошлое не стало темой культурного диалога на языке сцены. Историческая тематика вообще не свойственна постсоветской российской драматургии (разоблачением коммунистического прошлого занимались скорее авторы перестроечного времени), тем более это касается отношений с Польшей. К сожалению, Варшава не вызывает в Москве такого интереса, как Москва в Варшаве, что видно и в сфере театра.
Афиша спектакля «Кадиш» в Лодзи , 2001 год. Источник: Энциклопедия польского театраОдна из немногих российских пьес , польская постановка которых вызвала оживленную дискуссию на тему прошлого, — «Поминальная молитва» Григория Горина. Текст относится еще к советскому периоду (1989 год), однако на подмостки польского театра он попал больше чем через десять лет после падения коммунизма. Премьера спектакля Ремигиуша Бжика состоялась в 2002 году, в Новом Театре (Teatr Nowy) в Лодзи. В польском переводе пьеса называется «Кадиш». Уже в этом видна вышеупомянутая публицистичность: универсальное название оригинала заменено более конкретным термином, который не оставляет сомнения, какая религия (и культура) оказалась в центре внимания режиссера. Действие, как и у Горина, разыгрывается в деревне Анатовка. Там «с давних пор жили русские, украинцы и евреи», как писал Горин, а в интерпретации Бжика — «христиане и евреи». В программке для зрителей был помещен текст Яна Томаша Гросса, социолога, известного своими резонансными работами на тему погрома в Едвабне.
Таким образом , режиссер вписал пьесу российского автора в контекст польской исторической памяти. Но, что характерно, для рецензентов спектакль Бжика все равно был слишком универсальным.
«Новая драма» на подмостках польских театров
Однако не следует считать «Кадиш» типичной российской пьесой на польской сцене , и уж тем более еврейская тематика «Поминальной молитвы» не характерна для современной российской драматургии. Это скорее показательная попытка переписать универсальный текст согласно актуальным запросам польской культуры, польской публицистики. Настоящая театральная мода на Россию началась вне причин исторического, политического характера. «Гришковец , Коляда, Сигарев — запомните эти фамилии. Может быть, ваши дети прочитают о них в школьных учебниках» , — восхищались польские критики в начале 2001 года. Имена современных российских драматургов стали известны публике благодаря театральным фестивалям в Познани, а потом в Гданьске. Именно тогда польский зритель ознакомился с творчеством «новодрамовцев». Настоящим сдвигом стал фестиваль «Новая российская драматургия» в Познани. Пьесы были представлены в неизвестной раньше польской публике форме читки. В текстах рецензенты заметили прежде всего элементы реализма, критики социального строя. Возможно, именно это стало причиной успеха современной российской драматургии на польской сцене. Польские постановщики довольно часто пытались извлечь из текстов «новодрамовцев» публицистические смыслы, стремясь показать зрителю злободневные проблемы российского общества или раскрыть какую-то конкретную тему, важную для польского, западного общества.
Показательным примером этой тенденции является нашумевшая пьеса «Кислород» Ивана Вырыпаева. Это один из тех текстов «новой драмы» , благодаря которым в Польше начала XXI века сформировалась театральная мода на Россию. Агнешка Олстен, режиссер постановки на подмостках гданьского театра «Побережье» (Teatr Wybrzeże), призналась в том, что перенесла пьесу в новый, более актуальный для нее контекст. По ее мнению, пьеса «посвящена атаке на Всемирный торговый центр , войне в Ираке. Автор специально для нас написал антиамериканский текст и разрешил мне дописать несколько сцен. Я написала о мертвых детях в бочках, потому что это меня больше касается, чем Ближний Восток, это мне более близко».
Олстен однозначно определила пьесу Вырыпаева как пример документального театра , вопреки очевидному для исследователей и большинства критиков авторскому замыслу. Универсальную, скорее духовную, нежели сугубо политическую тематику пьесы польский режиссер сузил до злободневных проблем польского и мирового общества.
Если режиссер считает , что «Кислород» рассказывает о войне на Ближнем Востоке, то один из критиков в своей рецензии утверждает: «Свою пьесу Вырыпаев написал после трагедии моряков подводной лодки “Курск” , рассказывая о ситуации без выхода. Кроме того, он дает понять, кого считает виновным этой трагедии».
Действительно , в тексте появляется тема «Курска», однако только в форме намека, как один из многих примеров, подтверждающих заглавную метафору кислорода как ценности, без которой нельзя жить. А уж тем более тяжело найти какой-нибудь след конкретного обвинения. Моряки гибнут «на стометровой глубине Баренцева моря» из-за нехватки воздуха, а не по причине каких-то якобы названных в тексте ошибок Кремля. Таким образом, рецензент предлагает интерпретацию вырыпаевской пьесы, как публицистического текста о современной (то есть начала XXI века) России.
Во время дискуссии на одной из научных конференций в России меня спросили: «Это правда , что в Польше фамилия “Вырыпаев” звучит буквально из каждого утюга?» Ответ мог быть только положительным. Безусловно , автор «Кислорода» — самый популярный современный российский драматург в Польше. Известность получил также Николай Коляда. Его пьесы, такие как «Сказка о мертвой царевне» или «Мурлин Мурло», очень часто идут на сценах польских театров. В 2014 году в Лодзи прошел даже Фестиваль Коляды. Однако все-таки Вырыпаев как муж известной польской актрисы Каролины Грушки, которая играет в большинстве его спектаклей и фильмов также на русском языке, сильнее связан с Польшей — и в профессиональной, так и в личной жизни.
Вырыпаев довольно часто высказывается в польских СМИ — не только о драматургии и театре , но также на общекультурные, общественные, политические, философские, религиозные темы, избегая, однако, поучительного тона. Его с полной ответственностью можно назвать представителем уже и польской культуры.
Если в России автор «Кислорода» известен прежде всего как драматург , в Польше лучше знают Вырыпаева-режиссера. С 2009 года он сам ставит свои пьесы в сотрудничестве с польскими театрами. Дебютом Вырыпаева как польского режиссера стал «Июль». В постановке краковского Театра Na Woli выступила Каролина Грушка. До сих пор польский зритель мог познакомиться с большинством пьес Вырыпаева в его собственной режиссуре. Среди них, кроме упомянутого «Июля», можно упомянуть «Танец Дели», поставленный в Национальном театре (Teatr Narodowy) в Варшаве в 2010 году, «Иллюзии» в Национальной Старом Театре им. Хелены Моджеевской (Narodowy Stary Teatr im. Heleny Modrzejewskiej) в Кракове в 2012 год, «Солнечная линия» в Театре Полония (Teatr Polonia) в Варшаве, 2018 год).Однако автор «Кислорода» ставит не только свои тексты. Он представил польскому зрителю свое видение творчества российских классиков. В 2013 году на сцене варшавского Театра Студия (Teatr Studio) он поставил «Женитьбу» Гоголя. В 2017 году в Театре Польском (Teatr Polski) в Варшаве состоялась премьера чеховского «Дяди Вани». Общей чертой и, кажется, причиной успеха обоих спектаклей является уважительный подход к драматургической и театральной традиции. Вырыпаев не пытался переписать заново, осовременить классику. Как он утверждает, «подражание традиции — это сегодня самый передовой авангард». Актеры играют гоголевские и чеховские роли в костюмах эпохи. В «Дяде Ване» на сцене мы видим настоящую деревенскую усадьбу. Как я уже отметил , одной из важнейших тенденций современного польского театра является деконструкция. Деконструкция не только на уровне содержания (разоблачение национального мифа), но также в сфере формы.
Когда на сцене царствует осовременивание классики , а на подмостках можно скорее всего ожидать голого актера или актера в современной одежде, жест Вырыпаева — это отказ от всеобщего, популярного тренда. Это возвращение к условности, даже к открытой наигранности.
Политические темы
Как я уже упомянул , польские режиссеры заинтересовались новейшей русской драматургией из-за ее художественных, литературных качеств, а не по политическим причинам. Однако, есть исключения. В последнее время в Польше все чаще выступает Театр.doc. Документальная драма, как правило, освещает злободневные проблемы российского общества, социальные и политические. В 2016 году Кафедра межкультурных исследований Центральной и Восточной Европы Варшавского университета издала антологию пьес, поставленных Театром.doc. Как заметил в предисловии председатель кафедры, Андрей Москвин, Театр.doc всегда находился в оппозиции. Сначала это была оппозиция по отношению к классическому театру. Потом — к массовой культуре. Потом — к власти, к политическому строю. В варшавском Театре TR два раза проходили встречи с творчеством Театра.doc. В 2013 году в рамках фестиваля «Да!Да!Да!» был поставлен спектакль «Зажги мой огонь» Юрия Муравицкого. Четыре года спустя Театр TR сообщил на своем сайте, что «бунтующий, репрессированный российскими властями» Театр.doc снова приезжает в Варшаву. Зрителю показали два спектакля: «24+» Михаила Угарова и «Война близко» Елены Греминой, а также дебаты на тему современного документального театра в Польше и в России. Соорганизатором фестиваля бы Центр польско-российского диалога и согласия.
Следующим примером того , что к польскому зрителю попадают также современные русские пьесы про политику, является феномен творчества Виктора Шендеровича. Публицист, журналист, сатирик, драматург, открыто заявляющий о своих антипутинских взглядах, не совсем вписывается в литературное течение так называемой «новой драмы», поэтому интерес к его творчеству не связан с «ренессансом» моды на Россию начала XXI века. Польский зритель знаком с его драматургией с 2009 года, и знаком очень хорошо. Уже одиннадцать лет подряд в Современном Театре (Teatr Współczesny) в Варшаве играют комедию «Люди и ангелы» (в оригинале «Два ангела, четыре человека»). В том же театре в 2019 году состоялась премьера пьесы «Господин Айн и проблемы противопожарной безопасности» (в оригинале «Господин Айн»). Оба спектакля поставил Войцех Адамчик.
С творчеством Шендеровича на польском языке может познакомиться не только зритель , но также читатель: год тому назад Агентством драмы и театра была издана антология пьес драматурга в переводе Ежи Чеха.
Кроме двух произведений , поставленных в «Современном театре», в нее вошли среди прочего «Тезка Швейцера», «Концепция», «Петрушка». Последняя пьеса в гротескной форме представляет политическую тематику — ведь главный герой это бывший офицер КГБ, которому предлагают стать правителем страны…
Итак , политическая тема в современной русской драме на польской сцене появляется все чаще. Однако, театральная мода на творчество постсоветских авторов, как я уже подчеркивал, началась не с публицистики, а с интереса к художественным, лишенным политического контекста достижений авторитетных, выдающихся писателей-новодрамовцев.
Вечный Чехов
Пьесы современных российских авторов попадают к польскому читателю , режиссеру и зрителю во многом благодаря Агнешке Любомире Пиотровской. Она не только переводчица, но также известный популяризатор российской драматургии в Польше, куратор фестивалей, театральный критик. Пиотровская перевела на польский язык восемьдесят российских пьес, она часто выступает в польских СМИ как эксперт в области российской культуры. Симптоматично заглавие одного из интервью с переводчицей: «Мне нужно туда ездить». Впервые она «поехала туда» как студентка факультета русской филологии , еще в девяностые годы. Это был период отхода от российской культуры, навязываемой извне коммунистической властью, поэтому неудивительно, что когда Пиотровская объявила, что собирается самостоятельно поехать в Петербург (ее вуз такой возможности, вероятно, по политическим причинам, не предоставлял), от преподавательницы русской грамматики она услышала: «надеюсь, мы еще встретимся».
Агнешка Пиотровская замечает , что новейшие российские пьесы в большинстве своем написаны в классическом стиле: они рассказывают современные истории на современном языке, но в традиционной форме. Поэтому неудивительно, что эти произведения вызывают интерес режиссеров, которые предпочитают классику.
Некоторые тексты представляют собой своего рода «замкнутые партитуры». Это касается пьес Ивана Вырыпаева или , например, поставленной в Театре Польском в Познани оратории «28 дней. Трагедия менструального цикла» Ольги Шиляевой. Убери из такого текста один элемент, и вся конструкция рассыпается. Поэтому такие пьесы ставят режиссеры, которые сильно увлечены спецификой творчества конкретного драматурга.
В 2019 году в Лодзи был издан сборник пьес Чехова в новом переводе Пиотровской. Кажется , это культурное событие станет настоящим сдвигом в восприятии российской драматургии в Польше: как классической, так и современной. Классической, разумеется, потому что речь идет о Чехове — а современной потому, что Пиотровская пыталась перевести произведения классика таким образом, чтобы поляк мог услышать тексты автора «Чайки» точно так же, как сегодня слышат его россияне.
Эта книга — первый в Польше сборник всех «больших пьес» Чехова , переведенных одним переводчиком. Конечно, до Пиотровской творчество классика не только российской, но и мировой драматургии переводилось множество раз. Так зачем были нужны новые переводы?
Дело не в качестве. Пиотровская подчеркивает , что она не пыталась исправить предыдущие переводы, так как они не были ошибочны — но они передавали дух своей эпохи. Дух, а значит и язык, однако, со временем меняется.
Первый из текстов , включенных в сборник, был написан в 2009 году. Тогда Агнешка Глинская собиралась поставить в Современном театра (Teatr Współczesny) в Варшаве «Платонова». Однако актерам не подходил текст — казался устаревшим, слишком архаичным. Режиссер обратилась к Пиотровской с просьбой перевести «Платонова» заново. Польский язык меняется быстрее, чем русский: хотя оригинал еще не потерял своей актуальности, перевод нужно было осовременить.
Неслучайно в статье о современной российской драматургии я вспоминаю о Чехове. Во-первых , польские критики довольно часто пытаются понять тексты «новодрамовцев» сквозь призму возможных отсылок к классике, продолжение всем известной чеховской традиции. Во-вторых, автор «Чайки» действительно оказал существенное влияние на постсоветскую драматургию. Современные пьесы часто ведут диалог с творчеством Чехова, или используя его приемы, развивая его темы, или травестируя, пародируя его произведения, причем пародия тоже является доказательством скорее интереса к классику, нежели попыткой насильственной деконструкции. В-третьих, потребность в новом переводе старого Чехова наглядно показывает, что русский язык, русская культура, а значит и российская драматургия более традиционны, консервативны, нежели польский театр.
