Отец Сергей Дмитриев: Украинцы хотят жить за родину, а не умирать за нее

Магдалена Ригамонти: Вы приехали сюда с оружием, святой отец?

Сергей Дмитриев: Нет, оставил там. Здесь оно мне ни к чему. Вот бронежилетом обзавелся здесь, в Польше, друзья подарили. Он у меня уже четвертый, кажется.

МР: А где предыдущие три?

СД: Отдал солдатам. Может быть, выйдем во двор? Я бы покурил. О, солнце, тепло, спокойствие. Рай для священников.

МР: Святой отец, утром вы виделись с кардиналом Нычем. Казимеж Ныч — польский кардинал, архиепископ варшавский Что говорит польская Католическая церковь украинскому православному священнику?

СД: Сочувствует. Беспокоится о нас.

МР: Беспокойства уже недостаточно. Война длится второй месяц.

СД: Война длится с 2014 года! Но польская Католическая церковь ничего нам не должна. Нет, я не ожидаю, что она бросится на помощь и займется каждым украинцем. Солидарность, добрые слова — это ценность само по себе.

МР: Что вы говорите!

СД: Я говорю о том, что у меня нет никаких ожиданий. Я приехал сюда на несколько дней. Разговаривал с епископами, с кардиналом.

МР: Для того, чтобы услышать, что они беспокоятся об Украине?

СД: Польская Церковь помогает. Очень помогает. Caritas сеть католических благотворительных организаций, действующих в 198 странах и регионах мира помогает, они выполняют большую работу. Церковь ясно высказалась. И она фантастически много делает, в первую очередь для украинцев, а точнее — украинок и их детей здесь.

МР: Когда папа Франциск скажет: «Путин — преступник. Путин — мясник»?

СД: Франциск, ватиканская дипломатия — это одно, а польская Церковь — это совершенно другое. Два разных мира. С 2014 года Ватикан проводит пророссийскую политику.

МР: Это очень сильные слова.

СД: Они должны быть еще сильнее. В 2015 году Путин получил от Ватикана премию за мир. За мир! После того, что он сделал в Крыму и что делал на Донбассе, какие кровавые бойни он учинил. После того, как он убил десять тысяч мирных жителей. За мир! Путин получил из рук Папы памятную медаль с изображением Ангела мира, который «уничтожает злого духа войны». А то, что Франциск говорит о войне, это какое-то жеманство. Он многие, многие годы действует в пользу России. Это еще и следствие того, что он абсолютно не понимает, что такое Россия, что такое Российская Федерация.

Вы помните предыдущего ватиканского нунция в Украине? Знаменитый Клаудио Гуджеротти. Он был нунцием в Грузии, откуда его в атмосфере скандала перевели в Беларусь, потом в 2015 году к нам, а теперь он в Великобритании. Это человек, имевший наглость говорить о моей стране, подвергшейся нападению России, стране, в которой русские убивали мирных жителей, включая женщин и детей, говорить… сейчас я проверю дословно, вот, пожалуйста: «Нужно сказать, что из политических соображений упоминать об Украине немодно. Ведь Украина — это страна, вызвавшая или углубившая трудности в отношениях между США и Европой с одной стороны и Россией с другой, создавшая патовую ситуацию. И поэтому говорить сегодня об Украине означало бы говорить о собственных неудачах»… Вы представляете себе? Когда в 2014 году началась война, для Ватикана говорить об Украине, заниматься Украиной было «немодно». Немодно, Боже милостивый!

Отец Сергей Дмитриев. Источник: личный архив Сергея Дмитриева

Гуджеротти был и остается весьма пророссийским. Когда он был нунцием в Украине, для него московская Церковь, Московский патриархат был важнее, чем мы. И об этом сейчас нужно говорить прямо. Нужно говорить! Уже нельзя быть деликатным, политически корректным, вежливым. Ему мешала независимая украинская Церковь, независимая от Москвы. Так же, как ему мешала независимая Украина. Ему, посланнику Ватикана.

Если проанализировать его поведение, то понимаешь, что творит Франциск в вопросе Украины. Теперь у нас нунций литовского происхождения, который просто избегает встречи с Украинской православной церковью, а у нее, между прочим, по данным соцопроса, в 2021 году было 15 миллионов верующих. Сейчас, конечно, еще больше.

МР: Есть и верующие Русской православной церкви.

СД: Есть, особенно олигархи. И немного пожилых людей.

Когда в 2015 году Ватикан организовал акцию «Папа для Украины», нас полностью игнорировали. Мы просили, но нам не дали ни гроша. Я был в резиденции католического епископа Яна Собилы, и мы говорили о помощи Ватикана. Он при мне позвонил нунцию Гуджеротти, по громкой связи. Гуджеротти не знал, что я сижу рядом и все слышу. И он без обиняков, прямо сказал: мы никогда не будем помогать украинской церкви.

МР: Это ведь еще и война двух Церквей — русской и украинской.

СД: Русская православная церковь во главе с Кириллом — это политическая организация, управляемая ФСБ. Она не имеет ничего общего с религией, с Богом и с верой.

МР: Святой отец, вы были первым, кто в 2014 году сразу же высвободился из-под протектората Москвы.

СД: Я не хотел иметь ничего общего с Церковью, которая также несет ответственность за убийства гражданских лиц и солдат в Украине. Ведь тот, кто принадлежит к Русской православной церкви, разделяет ответственность за убийства. Каждый, кто поддерживает диалог с этой Церковью, подает ей руку, должен знать, что пожимает руку убийцам. Я считаю даже, что бо́льшая ответственность ложится не на того, кто стреляет и убивает, а на того, кто благословляет стреляющих, кто благословляет эти убийства.

МР: Именно вы первым отважились на противостояние Москве.

СД: В 2014 году я был довольно известным священником в Херсоне, в городе, где я жил и работал в приходе как священник и активист. Я был на Майдане, до этого участвовал в Оранжевой революции. У меня была немалая поддержка среди местного населения.

МР: И вот вы вышли на амвон, и что вы сказали людям? Что нужно отделиться от Москвы?

СД: Нет, после службы я подошел к людям, сказал, что совесть не позволяет мне дольше оставаться частью Церкви, подчиненной московскому патриархату, и спросил, кто идет за мной. И все сказали, что они со мной. И еще — что ждали этого момента. А я стал ждать, как Москва решит поступить со мной, какое-нибудь отлучение или еще что. И они так ничего и не сделали. Видимо, знали, что за мной стоят люди.

МР: Как вы это сделали формально?

СД: Помогли юристы. Сначала я основал новый украинский приход и передал ему все, что принадлежало приходу Московского патриархата, все имущество. Потом юристы ликвидировали московский приход. В сущности, все просто.

МР: Другие приходы стали делать то же самое?

СД: Не сразу. Они начали это делать лишь несколько месяцев спустя. Все же потребовалось крупное вторжение, убийства, насилие, чтобы приходы стали в массовом порядке отделяться от Москвы. Теперь уже более 50 приходов отделилось от Московского патриархата.

МР: Вы показали им, что так можно.

СД: Все можно, если захотеть.

МР: Можно выиграть войну?

СД: Мы ее уже выиграли. Мы выиграли еще в 2014 году, ведь русские ничего у нас не отняли.

МР: У вас отняли Крым.

СД: Не отняли. Они забрали лишь территорию. Людей, их души, их разум они не отняли. Крымские татары как ненавидели Россию, так и ненавидят.

МР: Московская Церковь захочет вернуть себе украинскую.

СД: Московская Церковь не хочет нас вернуть, она хочет нас уничтожить. Мы им ни к чему. Лучше всего, чтобы нас не было. Российский менталитет состоит в том, что им нужны только рабы и больше никто. Ведь они и в своих молитвах говорят: раб Божий.

МР: А вы как говорите?

СД: Дитя Божье. Ведь мы дети Бога, а не его рабы.

МР: Вы уже тогда были военным капелланом?

СД: Да. Это было самое начало моего капелланства, ведь война только началась. И это был тот момент, когда с Донбасса уже ехали первые гробы с украинскими солдатами. Тогда я еще остался на три месяца в Херсоне, а потом патриарх пригласил меня в Киев, чтобы я возглавил «Элеос». Это организация, которая помогает. Раньше в украинской Церкви ничего подобного не было.

МР: Вы основали «Элеос»?

СД: Да. Я еще прежде, когда мы подчинялись Московскому патриархату, занимался благотворительной деятельностью. Однако это было довольно трудно, ведь, чтобы помочь конкретным людям, нужно было получить разрешение сверху. А еще коррупция. Я не раз слышал от епископов: хочешь получить деньги для помощи одиноким матерям — отдай мне часть наличными. А я мысленно отвечал: иди на***.

МР: И вы платили?

СД: Не платил. Никогда. Я и десятину Московской церкви никогда не хотел платить. Теперь Украинская Православная церковь Московского патриархата платит Москве, великому коррумпированному Кириллу, больше, чем десятину. А Православная церковь Украины полностью независима. И никто не заставляет меня давать взятки за помощь. У «Элеоса» сегодня 12 представительств в Украине. И мы действуем благодаря европейским и американским грантам. Один священник говорит мне, что мы не должны брать денег от фонда Сороса, потому что это дьявол. А я так себе думаю, что для помощи Украине возьму деньги даже от дьявола.

Я вижу, что там, где работают женщины, там, где женщины следят за деньгами, там всегда порядок. И, наверное, поэтому у нас в «Элеосе» трудятся одни женщины. Я знаю, что, если меня убьют, все по-прежнему будет действовать.

МР: Вы допускаете возможность того, что вас убьют.

СД: Я все делаю так, чтобы организация могла работать без меня.

МР: Вы допускаете возможность того, что вас убьют?

СД: Любого могут убить, и меня тоже.

МР: У вас все приведено в порядок, вы в мире с людьми, все долги отданы?

СД: Уже давно. Я живу так с 2015 года. С зимы, с Дебальцево, когда русские окружили наших солдат и… Я поступаю так не потому, что боюсь смерти, но потому, что хочу жить. То, что мы делаем здесь, в Украине, это война на жизнь, а не на смерть. Мы восемь лет на войне и говорим обо всем откровенно, недоговорки ни к чему.

Ведь когда-то годами нельзя было говорить, что мой дед погиб в сталинском лагере. Говорили, что он без вести пропал на войне. О Голодоморе тоже не разрешалось говорить, о том, что у тебя польские корни — тоже нельзя. В 1992 году я узнал об этом от мамы. Теперь у меня есть Карта поляка, документ, подтверждающий польское происхождение иностранца и облегчающий его легализацию в Польше вид на жительство, но я приехал ненадолго, скоро возвращаюсь обратно.

МР: До 24 февраля вам не разрешалось носить оружие.

СД: 21 марта глава Православной церкви Украины митрополит Епифаний дал позволение на это. Заседал Синод. Об этом есть документ.

МР: Дал разрешение стрелять?

СД: А иначе зачем это оружие?

МР: Вы уже стреляли?

СД: Еще нет.

МР: Вы думаете об этом?

СД: Если мне или кому-то из верующих будет грозить опасность, я буду стрелять.

МР: А как же заповедь «не убий»?

СД: Вы говорите о намеренном убийстве, о том, когда я хочу кого-то умышленно убить, правда? Когда ты вынужден защищаться и, защищаясь, убиваешь, это не убийство. Я 12 лет провел в Херсоне. Херсон просто славится прекрасными, достойными людьми. Я ощущаю этот город своим. И этот мой город сейчас оккупирован. И когда однажды в городскую больницу привезли 40 украинок, изнасилованных русскими, то… Лучше не спрашивайте меня о заповеди «не убий». Чего уж там. Одной девушке было 18 лет. Ее насиловали восемь дней. Без перерыва. Их было много. Сегодня из Германии сюда ненадолго приехала моя дочь. Ей 21 год. Как отец и как мужчина я не задумаюсь ни на мгновение. Я выстрелю в русского насильника.

МР: Вы говорите это своим ребятам, своим солдатам?

СД: Им не нужно этого говорить. Они знают. Это очевидно. Слова здесь не нужны. Мы не говорим об убийстве. Совсем. Говорим только, что должны ликвидировать цели.

МР: Удобно.

СД: Убийство — это преступление, ликвидация целей — это война.

МР: С этой казацкой прической вы выглядите, как один из этих ребят.

СД: У нас в ходу такая шутка, что офицер должен выглядеть, как хипстер.

МР: Вы не офицер, святой отец.

СД: Я помощник командира бригады. Подчиняюсь только ему. Я на войне с 2014 года, может быть, поэтому выгляжу не как священник. И с того времени для меня ничего не изменилось. Война длится уже восемь лет. Теперь изменился только масштаб, больше людей убивают, больше гражданских, и, наконец, весь мир увидел, что эта война идет.

Я считаю, что каждый западный политик, который все эти годы делал вид, что войны нет, несет ответственность за эту войну, несет ответственность за смерть этих детей, всех этих людей. В 2014 году мир позволил Путину пойти дальше, не останавливаться. К сожалению, есть и украинцы, которые делали вид, что войны нет, что россияне — это братья. Были такие, кто говорил, что не интересуется политикой. То, что россияне 24 февраля вторглись в Украину, открыло им глаза. Им нужна была эта война для того, чтобы они, наконец, поверили и поняли кто такой Путин, кто такие россияне.

Мировым политикам она тоже была нужна. То, что мир делает сейчас, он должен был делать в 2014 году. Ведь тогда нарушались права человека, все международные договоры и совершались военные преступления. Разве что заложниками тогда были 350 тысяч крымских татар и миллионы украинцев на Донбассе. И когда весь мир говорил только и исключительно о Сирии, у нас было больше двух миллионов внутренних беженцев, бежавших с Донбасса.

Татьяна Мала, которая работает в нашей организации и занимается изнасилованными женщинами, уже несколько раз потеряла свой дом. В 2014 году она с семьей, с родителями бежала из Донбасса в Киев. Теперь ей пришлось бежать из Киева. Где было тогда международное право и права человека, права ребенка? Где был Красный Крест, где были другие организации? Все выражали обеспокоенность или глубокую обеспокоенность. Не более. Интересно, что было бы, если бы кто-то убил детей западного политика, а я бы сказал лишь: я глубоко обеспокоен… Интересно.

А с солдатами мы одна семья. Я сам солдат.

Отец Сергей Дмитриев. Источник: личный архив Сергея Дмитриева

МР: Вы все-таки священник. К вам обращаются по имени?

СД: Говорят «падре», говорят «батюшка», и «отче наш» говорят. А недавно еще: «младший сержант». 27 февраля была бомбежка, а я принимал военную присягу в Новограде-Волынском.

МР: Зачем им нужен священник?

СД: Я всегда говорю им, что Господу не нужны посредники. Еще говорю, что я как официант в ресторане. Подаю на стол, но не всегда получаю чаевые. Я подаю молитвы, таинства, любовь и дружбу.

МР: Так легче умирать за отчизну?

СД: Мы все хотим жить за отчизну, а не умирать. На знаменах нашей бригады, которая пошла сражаться с россиянами, написано: «Мы здесь за Украину, за жизнь, даже если нам доведется умереть».

МР: Батюшка Сережа, когда видишь смерть, разорванные тела, когда видишь страдание, это трудно выдержать. Возникает травма, возникает…

СД: ПТСР. посттравматическое стрессовое расстройство У меня это позади. Я пережил это. Я был на американских базах, учился, как с этим справляться.

МР: Как с этим справляться?

СД: Жить.

МР: Легко сказать.

СД: Если есть знания на эту тему, если знаешь, как реагировать на то, что с тобой происходит, то становится легче, можно жить, действовать.

МР: Вам 46, у вас жизненный, военный опыт. А этим вашим ребятам по 20 лет.

СД: Молодые легче переносят все это. Конечно, есть и такие, что не выдерживают. Случается, что, не получив поддержки, совершают самоубийство. Я знал таких ребят. И живу с чувством вины, что в нужный момент не спас их, что меня не было рядом. Для тех, кто жив, кто сражается, я стараюсь быть опорой. Прежде всего для тех, кто в моей бригаде. Я молюсь с ними и за них, но и Playboy раздаю. Они говорят, что на войне это как молитвенник.

МР: Сколько их всего?

СД: 3 800.

МР: Только мужчины?

СД: Нет, есть 300 женщин. Сейчас 50 из них на фронте, на передней линии огня. Работают в разведке, в пресс-службах, на кухне. Есть одна девушка, ей 23 года, и она сражается. А нас, капелланов, двое.

МР: С ними?

СД: Один на востоке, с ним там больше трех тысяч человек из бригады. Я здесь. Приезжаю в Польшу, организовываю помощь. Бригада пополняет резервы. Приходят новые. Есть очередь из желающих. Главным образом, 35 лет и старше. Серьезные люди, знают, чего хотят, знают, почему хотят сражаться. Мне звонило человек 15 ветеранов, говорят, что хотели бы вступить в мою бригаду. Это люди, которые уже что-то умеют, которые были в армии, работали, у них есть специальности.

МР: Сколько из бригады погибло?

СД: Двадцать. А всего, из всех солдат, которых я знал, уже около сотни.

МР: Я смотрю, у вас улыбка на губах, на лице, а глаза как будто в тумане. Кажется, еще немного, и появятся слезы.

СД: Такое иногда бывает.

МР: По какой причине вы плачете?

СД: От чувства несправедливости. Я хочу, чтобы война закончилась. Больше всего я мечтаю о том, о чем мы мечтали в 2014 году, во время Майдана. Чтобы Украина была сильным, независимым, европейским государством, вошла в Евросоюз. Украинцы заслужили все это. Мы классные люди.

МР: Гром не грянет, мужик не перекрестится — вам это знакомо?

СД: Да, хорошо знакомо. Теперь все чувства очень обострились. Кто был атеистом, стал еще бо́льшим атеистом, а верующие верят еще сильнее, еще больше надеются на Господа. В то же время, роль Церкви, не только нашей, огромна. Я считаю, что мы проиграли бы эту войну, не будь в Украине веры, религии, Церквей, религиозных организаций. Для солдат уже само присутствие священника, батюшки очень важно. Моя Церковь не боится называть вещи своими именами. Мы первыми в 2014 году сказали, что происходящее — это российско-украинская война.

Сердце нашей Православной церкви Украины — Михайловский Златоверхий монастырь. Именно там во время Майдана, во время нападений «Беркута», разные люди находили укрытие и защиту. Зайти за врата монастыря у «Беркута» не хватало смелости. Позже ни мэр Киева Кличко, ни тогдашний президент Украины Порошенко не почтили жертв Майдана так, как это сделала наша Церковь. На стенах этого главнейшего монастыря были повешены фотографии убитых. И написано: погибли в российско-украинской войне. Потом появилась традиция: начали приходить все дипломаты, политики со всего мира, возлагать цветы. Потом пришел и президент Зеленский. Он постоянно приходил. Мы создали нечто такое, что стало мемориалом, местом, важным для украинской истории и идентичности. Теперь, начиная с 24 февраля, все политики во главе с президентом Зеленским осознали, какое влияние на людей имеет Церковь. Раньше я Зеленского не уважал.

МР: Потому что комик, актер?

СД: Нет, мне не нравилось его окружение. Когда он стал президентом, то наивно полагал, что Украина может договориться с Россией. Я, находясь с солдатами, будучи на войне, знал, что это невозможно. Теперь это словно другой человек. Молодец.

МР: Вы сейчас возвращаетесь на войну.

СД: В бригаду.

МР: На войну.

СД: Если будут бомбить Львов, то… У них старое оборудование, неточное. Если плохо прицелятся, то может перелететь и через границу.

МР: Может быть вы, святой отец, вымолите мир.

СД: Думаю, сейчас самое время вымолить мир с оружием в руках. Как Михаил Архангел. Мой друг говорил: не веди себя, как ангел, когда вокруг тебя черти. Поэтому я — духовный молот 30-й бригады. Что-то крепкое и способное разить зло.

Перевод Сергея Лукина

Интервью было опубликовано в Dziennik Gazeta Prawna.