Хотя на Западе, наверное, переоценивали количество искренних демократов, мечтавших о светском сирийском государстве, это вовсе не была воображаемая группа. Главным врагом для таких людей было правительство, которое притесняло их и применяло насилие. Именно оно радикализировало людей в стране. Все труднее было верить в возможность мирного развития событий, когда ответом на крик «Свободу!» была стрельба из карабинов. И людей, требующих отставки Асада, и его сторонников, стала все больше захлестывать ярость и ненависть. Все больше внимания уделялось тому, кто есть кто — к какой религиозной или этнической группе принадлежит.
Группировки Свободной сирийской армии были вооружены по большей части плохо. Антиасадовские силы рассчитывали в первую очередь на помощь Запада, который подбивал их к революции и планировал, каким будет новое правительство после свержения президента. Но когда дошло до дела, все поджали хвосты и сделали вид, что говорить не о чем. Революция, как всегда, оказалась не такой, как они себе представляли, она была слишком грязной и жестокой. Что бы такое сделать, чтобы при этом не испортить себе настроение? Дипломаты и люди, принимающие решения, запустили бюрократическую машину, которая стала время от времени изрыгать одинаковые сообщения: что они выражают глубокую озабоченность и призывают стороны к деэскалации конфликта. Но делалось очень немного, чтобы помочь умеренным повстанцам, а слов поддержки было недостаточно для противостояния армии Асада.
Бойцы были не в состоянии успешно сражаться, поэтому нашли другой выход — и лучших партнеров.
В Сирии стали набирать силу организации с исламскими символами на знаменах, такие как Ахрар аш-Шам — самая умеренная по джихадистским меркам — или Джебхат ан-Нусра, отделение ИГИЛ в Ираке, которое вышло из-под контроля «головной организации». У их членов были деньги, оружие, амуниция, оборудование и провиант; они были лучше обучены. Часто их финансировали государства Персидского залива. Этот процесс шел по всей стране. И тогда многие группировки поняли, что стоит поменять название на более религиозное, а в своих заявлениях ссылаться на Коран. Некоторые делали это ради дела, некоторые — чтобы заработать. В коррумпированной Сирии никого не удивляло то, что и у повстанцев иногда, что называется, прилипает к рукам. Обычным делом стали взятки в отделениях полиции, кражи, вымогательства, торговля оружием и всем, на чем можно заработать.
Ненадежный союз между боевыми группировками в Эр-Ракке постепенно распадался. Одни хотели ужесточения общественных норм, чтобы те соответствовали их представлению об исламе, другие этому сопротивлялись. Начались стычки, убийства и похищения. По мнению Шабана Аль-Хедира (житель Эр-Ракки, один из основных информантов автора — прим.пер.), в конечном счете все свелось к тому же, к чему обычно: к вопросу власти и денег. Горожане были уже сыты этим по горло — Шабан и сам начал сомневаться, что революция изменит Сирию к лучшему.
В это время в Эр-Ракке впервые услышали об Исламском государстве Ирака и Леванта. Организация становилась все сильнее. По словам Шабана, изначально их в городе было всего 38 человек (такую цифру называли сами представители организации), поэтому долгое время жители не обращали на них особенного внимания. Об ИГ многие слышали, но никто не видел — это была как будто городская легенда, которая шаг за шагом становилась реальностью.
Исламское государство начало атаковать другие, намного более крупные группировки, находившиеся в городе. Тем, кто не хотел подчиниться, пришлось погибнуть.
Решающая схватка произошла в январе 2014 года, столкновения охватили город.
— Мы неделю не выходили из дома, — говорит Шабан.
Исламскому государству Ирака и Леванта потребовалось две недели, чтобы получить контроль над городом. У Шабана не было сомнений, что в конечном счете это произошло благодаря договоренностям, потому что такая небольшая группа не могла бы одолеть тысячи боевиков. Он считает, что это были не настоящие стычки, а специально запланированная акция: «Так же, как режим отдал город повстанцам, они отдали его Исламскому государству». Сам ИГИЛ утверждал, что одержал победу над превосходящими силами противника благодаря тому, что сильнее верит в Бога[1].
Слово «группировка» в отношении Исламского государства скоро перестало быть точным определением. После того, как руководство Джебхат ан-Нусры решило отделиться от ИГ, многие члены отделения решили остаться в головной организации. На джихад в Эр-Ракку стали съезжаться боевики не только из других городов Сирии и Ирака, но и со всего мира; некоторые с семьями. По разным данным, с 2011 года в Сирию и Ирак приехало 30-40 тысяч человек более чем из 100 стран[2].
Многие из этих людей прошли через Эр-Ракку. В течение нескольких недель после того, как город был занят, кружили слухи, что джихадистов, в том числе заграничных — десять тысяч. Жители бежали. Те, кто оставлял Исламское государство, в глазах новых властей становились кафирами, то есть неверными. Их имущество изымалось в пользу организации — благодаря этому появились тысячи домов для новоприбывших боевиков.
В одном из таких домов поселились бельгийцы, приехавшие строить халифат. Это был солидный дом в несколько этажей, который до прихода Исламского государства принадлежал 44-летнему адвокату Абу Имару (имя изменено). Неизвестно, сколько бельгийцев жило там и чем они занимались. Внутри они оборудовали огневые позиции. В начале 2018 года я видел там много разбросанных вещей, которые лучше было не трогать: они могли быть заминированы. Импровизированные взрывчатки джихадисты размещали везде — в холодильниках, телевизорах, кондиционерах, даже в весах.
Приводить в действие их могли с помощью часов, игрушек или игральных карт.
В комнатах, которые занимали бельгийцы, был относительный порядок, они следили за его поддержанием. На микроволновке надпись черным маркером: «Ты ешь — ты убираешься», а на холодильнике и над раковиной: «Ты пачкаешь — ты моешь»; на одних дверях: «Тихо, Абу Ияс спит», на других: «Группа сумасшедших». Некоторые из надписей были посвящены мечтам. Например, на стене нарисована ось с несколькими пунктами. Первый из них — объявление халифата, второй — взятие Эр-Ракки, следующие два обозначены вопросительными знаками, а последний — Дабик, маленький город в двухстах километрах на северо-запад от Эр-Ракки. Как написано в сунне, именно там начнется конец света, во время которого сразятся друг с другом силы добра и зла, то есть мусульмане и римляне. Сейчас принято считать, что под римлянами понимаются христиане. Для Исламского государства это место, где должна будет разыграться решающая битва с неверными[3]. Бельгийцы тоже ждали взятия Дабика и, по всей видимости, понимали, что битва за него не будет легкой задачей. На стенах появились надписи: «Эр-Ракку постепенно убивают» и «Эр-Ракка задыхается в осаде», а также даты по мусульманскому и григорианскому календарю: 21.12.1438 и 13.09.2017 и подпись: Хаттаб Бельжики.
Парадоксальным образом этот дом, полный заграничных джихадистов, не стал целью ни одной из по меньшей мере 4500 бомбардировок, осуществленных международной коалицией. На его крышу попали только минометные снаряды небольшого калибра, которые лишь немного повредили здание.
Разрушенное здание в Эр-Ракке, сентябрь 2017. Фото: Павел Пенёнжек
В первые месяцы правления Исламского государства в городе не было видно особенных изменений. Как и при Асаде, проблемы были в первую очередь у тех, кто был вовлечен в политическое противостояние — на стороне повстанцев или же правительства.
Джихадисты, которых можно было встретить на улицах, выглядели точно так же, как те боевики, что были раньше. Они еще носили не черное облачение, которое в Сирии называют кандахари (от названия индийской провинции Кандагар), а зеленые мундиры. Они были уверены в себе, потому что знали: им нечего бояться.
Первый раз Шабан встретился с ними лицом к лицу в своей аптеке. Двое мужчин говорили между собой по-русски — обсуждали, как по-арабски сказать, что нужно лекарство от астмы для ребенка. (Многие джихадисты неарабского происхождения не владели языком вообще или знали его совсем немного. Они приезжали со всего мира. Некоторые вели джихад на собственных языках, кто-то принял ислам совсем недавно, поэтому их учили арабскому на месте. Впрочем, в Эр-Ракке мало кто знал иностранные языки.) Мужчины стояли в небольшом помещении, где находилась аптека, и всё ломали головы над тем, как объяснить, что им нужно. Они сильно удивились, когда услышали из-за прилавка: «Я говорю по-русски, так что можете без проблем спросить про любое лекарство». Шабан быстро обслужил их, они расплатились и стали приходить время от времени. Один раз они предложили ему стать их переводчиком, но он отказался. Мужчины были доброжелательны, но в разговоры не вступали. В отличие от жителей Эр-Ракки, боевики Исламского государства неохотно говорили о себе. Тем не менее, люди принимали их тепло.
— В конце концов, все думали, что они приехали из-за границы, чтобы строить исламское государство, — говорит Шабан. — Я жил в том же заблуждении, что и остальные.
Джихадисты знали, как поддержать эти иллюзии, по крайней мере, на достаточно долгий срок, чтобы они смогли укрепить свои позиции.
После нескольких лет неразберихи и страданий, которые принесла сирийская война, многие жители Эр-Ракки с надеждой ждали того, кто принесет стабилизацию. Они были сыты по горло неопределенностью и взаимными разборками группировок, которые уже и забыли, что власть — это нечто большее, чем военное превосходство. С тех пор, как сирийская армия ушла из города, он перестал функционировать: все институты распадались, большая их часть работала вполсилы или не работала вовсе. Приход Исламского государства многие восприняли как спасение, им казалось, что в Эр-Ракке война закончена, потому что уже не будет этой постоянных стычек в борьбе за власть.
В городе появились блок-посты. Горожане думали, что это делается для возвращения порядка. Джихадисты не бряцали оружием, не казались опасными — бояться было нечего.
Многие сунниты радовались, что к власти пришли настоящие мусульмане. Это значило, что они наконец будут иметь политический вес, что для них откроются возможности в администрации, где при режиме Асада все ключевые должности занимали алавиты.
Люди в Ар-Ракке были религиозные, поэтому обещание Исламского государства ввести шариат также звучало заманчиво. И сейчас в Сирии даже мусульмане, называющие себя толерантными людьми широких взглядов, часто говорят, что настоящей демократии можно достичь только в условиях шариата. Божественный закон, говорят они, неподвластен коррупции, его нельзя использовать для получения шальных денег или повернуть так, чтобы он служил только богачам или какому-то одному клану. Исламское государство пошло навстречу ожиданиям горожан.
— Они говорили о справедливости, законе и свободе. Это было то, чего мы хотели, потому что при режиме Асада обращаться со своими проблемами к чиновникам было бесполезно, — объяснял Шабан.
В течение десятилетий правления партии Баас не было никаких шансов добиться справедливости без протекции или денег. Поэтому сирийцы обходили стороной все государственные организации, опасаясь, что они облегчат их и без того не слишком толстые кошельки. Они надеялись на то, что при Исламском государстве все будет иначе, что можно будет с любым делом обратиться в соответствующие инстанции и это не будет требовать никаких знакомств.
— Мы хотели нормального взаимодействия с теми, кто при власти, — объяснил Шабан.
По его словам, первые несколько месяцев Эр-Ракка действительно жила в атмосфере совершенной свободы.
— Если что-то было не так, можно было без проблем обратиться к чиновникам. Царила справедливость, все по Корану, — добавил он.
Нормальное функционирование государственных институтов стало возможно благодаря тому, что Исламское государство привело в город не только боевиков, но и людей, имеющих какое-то представление об административной работе. На подчиненных территориях оно устанавливало департаменты, ответственные за здравоохранение, образование, сферу услуг, финансы, войну, право и безопасность, сельское хозяйство. За короткое время жители увидели большие перемены[4]. Стабилизировалась ситуация с вывозом мусора, электричеством и водой. По словам Шабана, с коммунальными услугами дело обстояло лучше, чем при режиме Асада.
— Люди были поражены, что эта группировка в состоянии так быстро и эффективно все организовать. До этого мы в них видели только боевиков и не знали, что у них есть еще и администрация, где работает много иностранцев, — признает он.
За суды должны были отвечать саудиты. Шабан говорит, что они разбирались в этом, у них был соответствующий опыт и образование. В службе здравоохранения, с которой аптекарь контактировал больше всего, он видел немцев, швейцарцев и бельгийцев. Иностранцы часто занимали руководящие должности, а на нижестоящие обычно попадали местные жители, в том числе те, кто работал там еще при прошлом режиме.
Помимо стабилизации работы администрации стала расти экономика. Как в прежние времена, источником богатства стала территориальная экспансия, в первую очередь взятие Мосула. Это второй по величине город Ирака, в котором жило два с половиной миллиона человек — то есть самый большой населенный пункт, контролировавшийся Исламским государством. Менее тысячи боевиков обратили в бегство тридцать тысяч иракских солдат и столько же полицейских. Именно в Мосуле халиф Исламского государства Абу Бакр аль-Багдади летом 2014 года объявил о создании халифата.
Город стал для организации золотой жилой. Боевики разорили не только банки, но и дома людей, которых халифат объявил кафирами. Они забирали драгоценности, деньги, дома и все, что в них находилось.
Многие из этих богатств попали в Эр-Ракку, и результат не заставил себя ждать. Административным работникам сразу выплатили зарплату — причем в долларах, что было особенно важно, поскольку курс сирийского фунта в тот момент стремительно падал. Если до войны за один доллар нужно было заплатить не больше 45 фунтов, то на пике кризиса — 720.
Появление денег подстегнуло потребительскую активность. В городе стали появляться маленькие магазинчики с продуктами, сладостями, напитками (в том числе вездесущей пепси); киоски с местным фаст-фудом, то есть шаурмой, кебабом и фалафелем; открылись кондитерские и мясные лавки. Работали пекарни, в которых без проблем можно было купить хлеб — в том числе благодаря тому, что были захвачены силосы с зерном. У аптеки Шабана дела шли лучше, чем при асадовском режиме, легче стал и доступ к лекарствам. Он даже вел торговлю с заграницей.
Жительница Эр-Ракки среди руин. Фото: Павел Пенёнжек
Хотя у Исламского государства в регионе было много противников, вражда отходила на второй план, когда появлялась возможность заработать. Джихадисты не препятствовали провозу алкоголя через свою территорию[5], а часть добываемой нефти продавали в Турцию, правительству или другим вооруженным группам в Сирии и Ираке, которые ведут борьбу с Исламским государством, в том числе курдам[6].
Провинция Дайр-эз-Заур в восточной Сирии была главным источником нефти для организации. 28-летний Сулейман Абд эль-Хадер жил недалеко от полей Эль-Омар, одного из крупнейших месторождений в это регионе. Несколько лет он, как и многие сирийцы, работал в Саудовской Аравии. В 2013 году Сулейман решил навестить семью.
Тогда в том районе ничего особенно не происходило, но ему не повезло — вскоре после его приезда дорога, ведущая в Саудовскую Аравию, была закрыта. Через год его жена погибла в результате взрыва бомбы, сброшенной с самолета возле их дома.
Сулейман не мог найти работу. Поэтому, когда в 2017 году Исламское государство искало водителей автоцистерн, чтобы перевозить нефть, добытую на местных полях, он согласился без колебаний. Джихадисты платили за доставку тонны нефти 40 тысяч сирийских фунтов, то есть больше 90 долларов. Каждый раз Сулейман перевозил больше 21 тонны.
— Это была хорошая работа, тем более другой было не найти, — говорит он. — Я тогда заработал действительно приличные деньги.
Он никогда не ездил один. По его словам, из Дайр-эз-Заур выезжали большие автоколонны, по 150-200 цистерн под охраной. Куда они возили нефть? В Хомс, один из крупнейших городов западной Сирии, находившийся под контролем правительственных сил. Во время пути длиной в 400 километров водители проезжали через блок-посты сперва Исламского государства, потом правительственных сил, и никто им не препятствовал.
— Ни на одном из них нам не говорили ни слова, — рассказывает Сулейман.
Он работал так несколько месяцев, и за это время проехал по маршруту 10 раз.
Каждый раз после возвращения он день отдыхал, а потом говорил, что готов ехать снова. Если бы он сам не вызывался, его бы не отправляли. По словам Сулеймана, рейсы закончились, потому что договор между Исламским государством и Дамаском истек или был разорван. Сирийская армия начала наступление в направлении Дайр-эз-Заур.
Это один из примеров того, как в этой войне союзнические договоренности менялись день ото дня, а сосуществование конфликта и бизнеса никого не удивляло.
Но не только торговля нефтью пополняла бюджет Исламского государства: другим источником были налоги. Закят, то есть подаяние — это один из пяти столпов ислама.
Изначально он понимался как помощь нищим для очищения себя от грехов. Со временем в некоторых странах закят принял форму налога, и кое-где это сохранилось. Это фиксированная сумма, составляющая 1/40 часть собственности, которую надо отдать раз в год. Именно столько собирало Исламское государство[7]. Жители сами декларировали свое имущество, приходили в налоговую службу и оплачивали необходимую сумму. Однако когда декларация вызывала у чиновников подозрение, приходила комиссия, которая заново все пересчитывала, и если оказывалось, что человек в документах соврал, у него забирали половину собственности. Такое действительно случалось, поэтому люди предпочитали не хитрить с налогами, а некоторые, чтобы спать спокойно, даже завышали сумму в декларации.
29-летний Ахмед Аль-Фахез — приятный мужчина, он любит пошутить и часто улыбается. Он вместе с братом владеет небольшой сетью продуктовых магазинов. Ахмед никогда особенно не любил Исламское государство, но признает, что оно принесло нечто хорошее. Как он объяснил, благодаря «подаянию» на улицах Эр-Ракки не было бедняков, не говоря уж о нищих. Нуждающиеся могли обратиться в Хесбу, религиозную полицию, и там получить деньги на жизнь.
Закят составлял значительную часть дохода Халифата.
— Ты представить себе не можешь, каким бюджетом они располагали, — говорит Шабан. — Это была настоящая стабилизация, мы наконец-то жили спокойно.
Кажется, Шабан во всей этой истории умудрялся не замечать проблем, которые с самого начала стали возникать у других. Он много раз упоминал христиан, которые издавна жили бок о бок с мусульманами. По его словам, раньше каждый знал, кто из его знакомых — христианин, потому что в школе они каждую неделю ходили на отдельные уроки религии. Он надеялся, что так будет и дальше. Но он упустил, что Исламское государство поставило христиан перед выбором: заплатить джизью (налог для иноверцев), перейти в ислам или уехать из халифата без имущества. Почти все выбрали последнее. Шабан знал одного, который предпочел переход. Многие погибли.
Перед войной Сирия, по словам ее жителей, представляла собой мозаику разных религий и общин. Теперь все изменилось. Больше и речи не было о сосуществовании и взаимопроникновении культур. В атмосфере постоянной угрозы и неуверенности в завтрашнем дне люди, чтобы не остаться с трудностями один на один, держались за то, что объединяло их с другими. Поэтому многие сунниты видели для себя надежду в Исламском государстве, курды и христиане — в собственных группировках, а алавиты — в партии Баас. Мышление с перспективы «своих» позволяло в это трудное время жить чуть радостнее, даже когда «другие» страдали: ведь эти «другие» становились менее заметны или даже невидимы.
Но радость по поводу установления халифата не была долгой. Также, как и в случае революции, надежда на то, что благодаря Исламскому государству жизнь станет лучше, скоро начала таять. Свобода и справедливость, которую ощутили некоторые жители, уступили место жестокости, насилию и бесконечным запретам. С момента появления первых джихадистов этот процесс шел по нарастающей. Вот что Шабан рассказал про свою жену:
— Она училась в государственном университете на инженера, была на последнем курсе. Когда джихадисты пришли в вуз первый раз, они сказали, что смешанные группы, где учатся вместе мужчины и женщины — это нормально. Через какое-то время джихадисты появились снова и сказали, что нет, так нельзя и надо их разделить. Руководство университета согласилось на это, чтобы занятия могли продолжаться. Потом джихадисты снова пришли и сказали, что у женщин должны быть закрыты лица. Руководство опять уступило. В следующий раз джихадисты решили, что женщины должны учиться в отдельном университете, который скоро откроют. Но найти столько преподавателей и научных работников оказалось не так-то просто. В итоге Исламское государство закрыло университеты вовсе. У преподавателей начались проблемы, и они бежали из города.
Со временем закрыли и школы.
Люди, связанные с халифатом, сперва приходили и говорили, что что-то надо бы сделать, а потом это становилось обязаловкой. Они распускали слухи, чтобы подготовить общество к тому, что будет. Так, например, было с бритьем бороды. Шабан, хотя и был верующим, никогда ее не отпускал. Сперва это не было ни для кого проблемой, однако быстро выяснилось, что борода — это не вопрос вкуса, а за ее отсутствие мужчине грозит позорный столб. Он показывал мне на телефоне свои фото того времени, с весьма окладистой бородой. Кроме бороды необходимо было носить укороченные штаны, чтобы было видно щиколотку.
Шабан начал всерьез сомневаться в том, что делает Исламское государство, в конце июля 2014 года. Тогда боевики заняли военную базу 17-ой дивизии сирийской армии к северу от Эр-Ракки. В результате боев и казней погибло восемьдесят пять человек[8].
Через две недели то же повторилось с базой 93-ей дивизии в городе Айн Аса, в 50 километрах к северу от Эр-Ракки. Что его тогда так потрясло? Исламское государство чудовищно обошлось с солдатами, которые сдались в плен. Они были безоружны, и, тем не менее, их предали мучительной смерти. Большинству из них отрубили головы и выставили их на всеобщее обозрение, в основном на площади Ан-Наим.
Головы были насажены на ограждение вокруг фонтана, а тела валялись вокруг. Тогда жители стали называть площадь не Ан-Наим (рай), а Аль-Джахим (ад).
Рай превратился в ад. Останки были и на других площадях или просто на улицах. Фахед, брат Шабана, забирал их, когда работал на Сирийский Арабский Красный Полумесяц. Кто-то из Исламского государства обратился к ним, чтобы они помогли избавиться от тел.
У Шабана было впечатление, что своих нормальных членов Исламское государство спрятало или вывезло из халифата. Их как будто отодвинули в сторону. Внутри организации шло противостояние разных групп, в итоге более радикальные победили и закрутили гайки. Но Шабан был убежден, что к их числу принадлежали не все.
— Нельзя сказать, что все джихадисты были плохими, — уверял он.
По крайней мере, некоторые из них верили в такое же исламское государство, в какое верил и он. Они также разочаровались и, как и гражданские, решили покинуть халифат.[9]
Тем временем наказания становились все жестче. За воровство грозило отрезание руки. Это должно было способствовать уменьшению уровня преступности. По крайней мере, так объяснял действие системы наказаний один из судей Исламского государства в Мосуле. Вот что он говорил в декабре 2014 года: «Я лично приговорил двух человек к ампутации (рук за воровство — прим.автора). За последние четыре месяца во всей провинции не произошло ничего подобного. Было зафиксировано только одно нарушение: проституция. Виновную забили камнями. Это действует устрашающе, можете мне поверить». В Эр-Ракке, где был высокий уровень преступности, такие методы вызывали одобрение части жителей, даже тех, кто относился к Исламскому государству критически. Почему? Они отвечали также, как новая власть: потому что это отпугивает потенциальных воров.
— Они так напугали людей, что некоторые даже не в состоянии были говорить, — уверял Ахмед. С его точки зрения, это имело положительные результаты, потому что в городе воцарилась дисциплина.
Боец Демократических сил Сирии в Эр-Ракке, октябрь 2017. Фото: Павел Пенёнжек
Рос и список запретов. Те, кто раньше фотографировал приезд автоколонн в Эр-Ракку, теперь были бы за это казнены. Тех, у кого были фотоаппараты и телефоны, едва ли не сразу обвиняли в шпионаже. Под запретом оказался и телевизор. Единственным разрешенным СМИ стало радио, принадлежащее Исламскому государству. По нему передавали только выступления местных жителей и цитаты из Корана. А на площади недалеко от дома Шабана новые власти организовали показ своей кинопродукции.
Пропаганда в Исламском государстве была чаще всего на высоком уровне. В фильмах показывали победоносные военные операции, убийство врагов, а также положительную сторону деятельности организации — благотворительные акции. Показывали также благополучную жизнь халифата.
По-прежнему действовали интернет-кафе, но доступ туда был ограничен, так как они считались потенциальным рассадником заговорщиков. Было запрещено курение сигарет.
Те, для кого вредная привычка оказывалась сильнее угрозы бичевания или тюрьмы, делали это дома тайком. Особенно трудно было скрыться в многоквартирных домах. Когда к курильщикам приходила Хесба, они говорили, что у них подгорел хлеб в печке (особенно предусмотрительные даже держали его наготове). Были запрещены изображения людей, поэтому с витрин магазинов исчезли лица, в том числе звезд и мультипликационных персонажей, которые прежде использовались для привлечения внимания покупателей. Чаще всего их вырезали или выцарапывали.
За нарушениями следила религиозная полиция, а доносы жителей увеличивали ее эффективность. Сотрудники Хесбы одевались в черное и носили балаклавы с символом ИГ на лбу. Когда они находили кого-то, кто нарушал установленные ими правила, то забирали его в публичное место и наказывали. За слишком короткую бороду полагалось сорок ударов кнутом; столько же получала женщина, не носившая никаб, а ее муж — в два раза больше.
Шабан и сам однажды столкнулся с деятельностью Хесбы. Он пережил тогда, по его словам, самые трудные десять минут в своей жизни. Однажды они ходили в гости к его дяде, и возвращались домой — несколько сотен метров — уже ночью. Сразу после того, как они вышли на улицу, появились представители религиозной полиции и задержали его. Он был с женой, но у них не было никаких документов, подтверждающих брак. Шабана обвинили во внебрачном сексе. Холостяку за это грозило бы восемьдесят ударов кнутом, женатому мужчине — казнь через побиение камнями. Сотрудники Хесбы начали расследование, расспрашивали родственников. Эти десять минут показались Шабану вечностью. К счастью, удалось доказать, что рядом с ним находится его жена, а не любовница. Люди в черном уехали.
— Хесба могла прийти к тебе домой и наказать за что угодно, — говорил он. — Все были под огромным психическим давлением. Мы боялись разговаривать на улице: все должны были одеваться одинаково, носить длинные бороды и сбривать усы, поэтому невозможно было отличить боевика от обычного человека. Надо было постоянно следить, чтобы не сказать что-то не то. Нельзя было шутить, потому что любая шутка могла оказаться богохульством.
Быстрее всего новые порядки усвоили дети. Их уличные игры отражали то, что происходило в стране. Когда появились первые солдаты, они стали еще охотнее играть в войну и воспроизводить ее атмосферу. Во время Рамадана родители обычно покупают детям подарки или дают деньги. Когда я был в одном из курдских городов, почти все мальчики тратили их на пистолет и пули. Дети и подростки ходили группами чуть ли не по тридцать человек и вступали в стычки между собой на узких улочках, а если «вооруженных» противников рядом не оказывалось — стреляли во что попало. В городе снова начались уличные столкновения, но теперь — в исполнении несовершеннолетних. То же самое происходило на территориях, подконтрольных Исламскому государству. Дети теперь играли не в полицейских и преступников, а в Хесбу и неверных, «арестовывая» и «бичуя» за слишком короткие бороды.
Но дети не только играли, они и собственными глазами видели жестокость Исламского государства. Хусейна из Эр-Ракки я встретил в лагере для внутренних переселенцев в Айн Иссе. Это был маленький славный мальчишка, который все время бесцельно крутился где-то, чтобы разнообразить себе скучные лагерные будни. Он не знал точно, сколько ему лет — говорил, что, наверное, пять или шесть. Хусейн сам рассказал мне, как однажды шел за хлебом и увидел что-то оранжевое. Это был распятый курдский боевик. Через пару дней джихадисты привязали его тело к машине и протащили по улицам Эр-Ракки. После этого мальчик три ночи не мог спать, ему снились кошмары, он боялся, что Исламское государство сделает с ним то же самое.
Пока мы с ним говорили, вокруг собрались другие дети, которые стали наперебой делиться своими историями, чтобы не уступать Хусейну. Один из мальчишек рассказал, что на его глазах боевики перерезали горло сирийским солдатам и засовывали в них ботинки, что означало особенно сильное оскорбление. Они называли их псами и играли в футбол их головами, а когда закончили издеваться над телами, облили их бензином и сожгли.
Жители Эр-Ракки должны был пройти курс основ шариата, а потом сдать тест, который состоял из шести вопросов. Один из них был такой: «Какое наказание положено за сотрудничество с режимом?», и надо было ответить: «Смертная казнь», потому что такие люди — кафиры. Шабан не сдал экзамен с первой попытки, потому что считал это странной идеей и не подготовился. Но джихадисты знали обо всех, кто имел разрешение держать аптеку, и, чтобы его не потерять, Шабану пришлось сдать тест.
Переосмысление у Шабана, впрочем, произошло не потому, что Исламское государство потеряло поддержку. Некоторым нравились навязанные нормы, которые соответствовали их собственным религиозным принципам. Для других — как и в любом обществе — спокойствие было важнее, чем свобода. Угроза нищеты, голода, жизни в осаде и вообще неуверенность в завтрашнем дне все еще висели над жителями Эр-Ракки.
— Многие люди принимали эту власть, — говорил Шабан.
Как объяснил 24-летних Мухаммед, брат Ахмеда, с которым они вместе владели полутора десятками магазинов, люди были согласны терпеть эти «неудобства», потому что джихадисты гарантировали им стабильность и безопасность. Хотя сам Мухаммед относился к боевикам с черными флагам критически, он ценил установленные порядки.
— Когда здесь было Исламское государство, можно было идти по улице посреди ночи хоть с миллионом долларов в кармане и чувствовать себя в безопасности, быть уверенным, что никто тебя не ограбит, — говорил он.
Он рассказывал также о том, как вырос уровень здравоохранения, в основном благодаря врачам из-за границы. 26-летний Базиль, брат Ахмеда и Мухаммеда, рассказал, как одну из соседок ранил осколок снаряда: в больнице ей немедленно оказали помощь, ее прооперировали врачи из США, приехавшие в Исламское государство.
— У них было такое современное оборудование, что казалось, будто мы не в Эр-Ракке, — вспоминает Базиль. По его словам, разница с тем, как это выглядело раньше, была огромной. При режиме Асада помощи врачей приходилось ждать часами, и работали они плохо. При халифате медицина стала доступной 24 часа в сутки.
По словам Мухаммеда, со временем те, кто остался в городе, привыкли к Исламскому государству — даже те, кто его не поддерживал. Все осознали, что необходимо приспособиться, чтобы выжить. В его семье все мужчины носили бороды — и при Исламском государстве, и раньше, — но когда город заняли курды, они сбрили бороды, чтобы их не приняли за джихадистов. Теперь они их снова отпустили, как того требует религия. В трудное время люди пришли к выводу, что лучше поступиться собственными предпочтениями ради спокойной жизни.
Перевод Валентины Чубаровой
[1] J. Todenhöfer, ISIS od środka. 10 dni w „Państwie Islamskim”, przeł. E. Kowynia, Kraków: Wydawnictwo Uniwersytetu Jagiellońskiego, 2016, s. 235.
[2] Por. E. Schmitt, S. Sengupta, Thousands Enters Syria to Join ISIS Despite Global Efforts, nytimes.com, nyti.ms/2UTr5pQ, дата обращения: 26.09.2018; K. Worth, Brett McGurk: U.S. Has Not «Turned a Corner» Against ISIS, pbs.org, to.pbs.org/2HWvLrd, дата обращения: 26.09.2018.
[3] В конечном итоге битва за Дабик не сильно напоминала начало конца света. Город без особенного сопротивления был занят турецкой армией и отрядами сирийского ополчения во время операции «Щит Евфрата». Однако ее символическое значение вызвало большой ажиотаж в СМИ. Исламское государство временно отложило идею решающей битвы на неопределенный срок.
[4] G.Abdul-Ahad, The bureaucracy of evil. How Islamic State ran a city, theguardian.com, bit.ly/2rIbn6I, дата обращения: 26.09.2018.
[5] T. Schmidinger, Rojava. Revolution, War, and the Future of Syria’s Kurds, trans. M. Schiffmann, London: Pluto Press, 2018, с.121.
[6] Там же.
[7] J. Danecki, Podstawowe wiadomości o islamie, wyd. 3, Warszawa: Wydawnictwo Akademickie DIALOG, 2011, с. 138, 139.
[8] Jihadists capture key base from Syrian army, dailystar.com.lb, bit.ly/2HIUEHS, дата обращения: 3.10.2018.
[9] Об этом упоминал также журналист, автор книги «Боевики, джихадисты, киднеперы» Марцин Мамонь, который общался с заграничными боевиками Исламского государства, в первую очередь из Чечни. Он говорил: «Идейные боевики, приехавшие в Сирию и Ирак ради борьбы за правое, в их понимании, дело, увидели, что люди, создавшие Исламское государство и руководящие им, придерживаются строгого закона в отношении всех остальных, но не самих себя. Они ставили себя выше него, а ведь ни один мусульманин не может быть выше шариата. Это не могло им нравиться. Но любая критика руководства халифата заканчивалась одним и тем же: арестом, пытками и встречей с палачом. Это стало причиной того, что многие решали бежать из “Исламского государства”». См. Dżihadyści nie chcą wojny. Z Marcinem Mamoniem rozmawia Zbigniew Rokita, new.org.pl, bit.ly/2FGqVNx,
дата обращения: 12.10.2018.
