У большой истории , которая охватывает жизнь целых сообществ и живет на страницах учебников, на полях всегда имеется бесчисленное множество микроисторий, касающихся всего нескольких человек. Малозаметные или полностью скрытые, они порой становятся кирпичиками истории. И если их запомнят, расскажут и передадут дальше, они смогут войти в большую историю и вобрать в себя ее смысл. Или наоборот — бывает, что осколки событий усиливают достоверность более обширного исторического нарратива.
Я хотела бы рассказать здесь один случай из моего семейного предания , который после нескольких десятилетий устной передачи попал на страницы книги, а позже стал эпизодом фильма, вышедшего на экраны. И ручаюсь за достоверность этого свидетельства. Я считаю, что его стоит сохранить, потому что в океане несправедливостей, которые поляки претерпели от русских (хотя следует скорее говорить «от советского народа»), есть и островки добра. И, может быть, их больше, чем мы думаем, но никакой измеримой статистики для этого не существует, — и потому тем более важно помнить о них с благодарностью.
Юлианна Халина Семашко , мать Малгожаты Ксёнжек-Черминьской. Источник: личный архив Малгожаты Ксёнжек-Черминьской Случай этот произошел в июне 1940 года в Любомле , небольшом городке на Волыни, где жил двоюродный дядя моей мамы Тадеуш Родзевич, владелец аптеки и двухэтажного дома. Подробности истории я знаю из рассказов его жены Ядвиги, которая была свидетельницей событий. Много лет спустя их дочь Тереза Шепетовская (урожденная Родзевич) записала свои воспоминания военных лет, фрагменты из которых я использую в этом тексте.
Моя мама нашла у Родзевичей приют , бежав из Варшавы после начала войны с моей старшей сестрой, трехлетней Ханей. В то время она уже была беременна мной: я родилась в Любомле 22 марта 1940 года.
Отец же был мобилизован в сентябре 1939 года как лейтенант запаса. В ноябре от него пришло письмо из Козельска. Следующее известие поступило только в апреле 1943 года , когда его имя обнаружилось в списке жертв Катыни , составленном немцами — именно они впервые обнаружили массовые захоронения польских офицеров, расстрелянных НКВД по приказу Сталина.
Семья Малгожаты Ксёнжек-Черминьской: мать Юлианна Халина Семашко с дочкой Ханной , ее сестра Ирена, отец Юзеф Ксёнжек. Источник: личный архив Малгожаты Ксёнжек-ЧерминьскойВскоре после 17 сентября в доме в Любомле стало очень тесно , поскольку появились и другие родственники, которых война застала на Кресах Кресы (также Восточные Кресы, Kresy Wschodnie, от польского слова «крес» — граница, конец, край; буквально «восточная окраина») — польское название территорий нынешних западной Украины, западной Беларуси и Литвы, в период с 1918 по 1939 год входивших в состав Польского государства. во время каникул , а кроме того — советские офицеры, которые заняли две самые большие комнаты. На первом этаже находилась просторная столовая, которую занимала семья Поповых:
«Он , майор-пограничник, жена Лариса, шестилетняя дочка Неля и четырехлетний сыночек Вова. Лариса готовит на кухне, разговаривает с мамой. Они очень бедные, едва хватает одежды. Лариса спокойная, приятная, потихоньку начинает рассказывать разные вещи, про голод и прочее. О том, как мало имели Поповы, свидетельствует такой случай. Неля гуляла по двору в зимнем пальто, хотя для этого было слишком тепло. Моя мама спросила ее, почему она так одета, и Неля совершенно обыденно ответила: “Мама белье стирает”. Это было объяснение. Когда в другой раз Лариса рассказывала маме о каких-то семейных праздниках, еще в России, и сказала, что была колбаса, а Неля, присутствовавшая при разговоре, добавила: “И хлеб был”, Лариса смутилась».
Вторым русским был офицер НКВД Быков. Он заселился наверх , в спальню хозяев, которым в результате пришлось перебраться на веранду. Я упоминаю эту деталь, потому что она имеет значение для описания реалий той июньской ночи, о которой я хочу рассказать. Быков был полной противоположностью Попова:
«Назойливый , любопытный, он кричит, угрожает и устраивает всякие неприятности. Молодой, рьяный энкавэдэшник, ведет себя по-хамски, как узурпатор, всюду лезет, следит за нами и преследует. Это было эдакое исчадье Чрезвычайки [ЧК], самый ужасный из всех советских и немцев, которые у нас во время войны реквизировали комнаты. Однажды ночью маму разбудил лязг грузовиков, крики. Она догадалась, что это депортация. Всю ночь, умирая от страха, просидела у окна. Один из грузовиков остановился перед нашим домом. Начали колотить в дверь. И тогда вышел Попов и сказал, что тут на депортацию никого нет. Он спас жизнь Хале с детьми и Зосе. Быкова, к счастью, дома не было. Наверное, он как энкавэдэшник был где-то на операции».
Бабушка Ядвига — надежная свидетельница этой сцены. У нее был отличный наблюдательный пункт: сверху , из окна веранды, при выключенном свете, так что мужчины, разговаривавшие внизу, у входной двери, ее не видели. Она свободно знала русский язык, прекрасно понимала, о чем они говорили, и могла рассказать все это дочери. Более детального рассказа о том, как я спаслась, у меня не будет, да, думаю, он и не нужен. Мне достаточно ответа майора Попова.
Порой мне даже кажется , что я слышу дальнее эхо стука в дверь и ответ на вопрос пришедшего: «нет». Двукратно повторенное «нет».
Я описала эту историю в воспоминаниях о моей маме , опубликованных в 1999 году в первом томе коллективной работы «Написано любовью. Судьбы катынских вдов». Pisane miłością. Losy wdów katyńskich, praca zbiorowa, red. R. Nazar, I. Skąpska, A. Spanily, Gdynia 1999; t. 2, red. A. Spanily, Gdynia 2001; t. 3, red. A. Spanily, Gdynia 2003. В этом томе есть еще одно повествование о похожем событии. Его рассказала Мария Высочаньская , а речь идет о ее матери Янине Малицкой.
Родители Малгожаты Ксёнжек-Черминьской. Варшава , конец 1930-х. Источник: личный архив Малгожаты Ксёнжек-Черминьской В феврале 1940 года к ним поселили двух советских офицеров. Автор воспоминаний пишет , что оба «оказались вполне приличными людьми». Весной, за несколько дней до депортаций, один из них зашел предупредить, что НКВД уже внес мать и дочь в соответствующий список. Он сказал Янине, что скоро уезжает на финский фронт и уже не вернется, и предложил ей фиктивный брак без всяких обязательств. Это гарантированно помогло бы им избежать депортации, поскольку семья советского гражданина ей не подлежала. Пани Малицкая, поблагодарив за предложение помощи, решительно отказалась — сказала, что ее муж попал в плен, но жив: от него только что пришла открытка из Старобельского лагеря. Автор воспоминаний , которой было тогда одиннадцать лет, стала свидетельницей этой сцены и ручается, что хорошо понимала русский язык. Обе — и мать, и дочь — были депортированы 13 апреля 1940 года в северный Казахстан. Им удалось выжить и вернуться в Польшу.
Эти две истории были опубликованы в нашей книге воспоминаний о катынских вдовах. Когда выходили следующие тома , было уже известно, что Анджей Вайда , много лет работавший над замыслом фильма о Катыни, собирается в полной мере показать, чем это преступление стало для женщин, потерявших мужей, сыновей и братьев. Эта тема была хорошо известна Вайде по опыту его матери. Когда режиссер как-то раз приехал в Гданьск, у меня появилась возможность вручить ему наш сборник.
Отец Малгожаты Ксёнжек-Черминьской Юзеф Ксёнжек (справа) с дочкой Ханей и старшим братом Александром , погибшим в Варшавском восстании. Источник: личный архив Малгожаты Ксёнжек-ЧерминьскойЧерез несколько лет я увидела фильм: в титрах среди персонажей есть капитан Попов , которого играет российский актер, а по ходу сюжета появляется эпизод, объединивший в себе оба упомянутых рассказа.
Русский , ожидающий отправки на финский фронт, предлагает кинематографической Анне брак, чтобы ее спасти. Она благодарит, но категорически отказывается. В следующее мгновение они слышат рокот мотора и видят из окна верхнего этажа приближающихся энкавэдэшников, которые колотят в дверь. Офицер прячет женщину и ребенка, открывает дверь и на вопрос об Анне Александровне с дочерью, которые есть в депортационном списке, отвечает, что здесь такие не живут, только он один.
Чтобы создать соответствующий сюжетный элемент , в сценарии переплели нити и объединили судьбы двух женщин в одну, но в фильме был точно передан смысл обоих реальных событий — показан образ русского, который пытается спасти от Сибири польскую женщину и ее детей.
Со временем я все более ясно стала понимать , что единственный доступный мне способ оплатить долг благодарности человеку, который спас меня от депортации и смерти, — это сберечь память о нем, сохранить его имя и имена его близких. Каждый раз, когда представляется возможность рассказать о том, как лично меня затронула Катынь и как я избежала депортации в Казахстан, я говорю о майоре Попове. Знаменитое русское «нет» — выражение крайне негативной и безапелляционной силы в истории и политике, — произнесенное этим человеком, принесло мне спасение.
Перевод Елены Барзовой и Гаянэ Мурадян
Статья написана на основе текста из книги «Katyń Pro Memoria. Międzynarodowa konferencja z okazji 80. Rocznicy Zbrodni Katyńskiej» под редакцией Изабеллы Сариуш-Скомпской , издательство Центра польско-российского диалога и согласия (CPRDiP), Варшава, 2021.
