Это было очевидно с самого начала. Как только мы все кинулись помогать украинцам. На границу — перевозить людей, доставлять необходимые вещи, принимать их у себя дома. Тогда уже было ясно: чем больше энтузиазм и сочувствие в начале, тем сильнее маятник качнется в другую сторону. От любви — к ненависти. От стремления помогать — к антипатии. Чудес не бывает и никакой энтузиазм не может удерживаться вечно. Сомневаться не приходилось — такова логика социальных механизмов. Внезапный, продиктованный обстоятельствами всплеск симпатии поляков к украинцам — взаимный — был похож на примирение между болельщиками «Вислы» и «Краковии» после смерти Папы Римского. «Висла» и «Краковия» — краковские футбольные клубы, болельщики которых — самые непримиримые враги в польском спорте. Но вначале — вначале было очень трогательно.
— Почему в Польше нет лагерей для беженцев? — спрашивали западные журналисты.
— Потому что в них нет нужды, — отвечали мы. — Беженцы живут в наших домах.
В то время я ездил и по Украине, и по Польше. В Польше даже в небольших городках развевались на ратушах украинские флаги. В Украине, куда бы я ни приезжал, узнав во мне по акценту поляка, сразу кидались благодарить. Я уже тогда чувствовал себя неловко — ясно ведь было, как все закончится.
Я перевозил украинских беженцев в Польшу. Вдоль польских дорог стояли билборды, на которых по-украински было написано: «Мы с вами». А спустя несколько лет бастующие польские фермеры высыпáли на асфальт украинское зерно, выкрикивая: «Гостеприимство закончилось, неблагодарные свиньи», а телевидение и интернет-сайты наперебой показывали и рассказывали о радующих глаз депортациях украинцев в их охваченную войной страну. Не имело значение, депортируют настоящих бандитов или девушку, которая на концерте перескочила через ограждение.
Действительно. Только наивный человек мог думать, что до такого дело не дойдет. Только наивный человек мог считать, что энтузиазм в отношении соседей (к которым, ко всему прочему, имеются претензии из-за определенных исторических обстоятельств) никогда не угаснет. И что в Польше каким-то чудом не сработает механизм, не дающий сбоев нигде: механизм неприязни к чужакам. Особенно в таком обществе как польское, которое до того момента оставалось преимущественно гомогенным — с незначительными исключениями. И которым управляют в основном политики радикально правых взглядов. Мы знали, что так будет, а если не знали, значит, мы были — и остаемся — слепыми и глухими. Так вот, мы знали и все же не подготовились к такому повороту. Мы должны были предвидеть, что россияне начнут играть на антиукраинских настроениях, и у нас было время, чтобы заранее спланировать медийные и социальные кампании, которые защитили бы украинцев. Или хотя бы запастись контраргументами против высказываний российских троллей, вытаскивающих самые трагические моменты из нашего общего прошлого, и распространяющих самые неприглядные истории о том, что делают украинцы в Польше. Истории, добавим, как правдивые, так и выдуманные. Что тут скрывать — плохое тоже случается. Миграция — это не фунт изюму. И тем более не пирожное. Это драма. Как для мигрантов, так и для принимающего их общества.
Люди есть люди, чудес не бывает. Нам следовало приготовиться к тому, что, когда энтузиазм в отношении сражающейся Украины ослабнет, наступит трудная повседневность, потому что такова уж природа повседневности — она всегда наступает. И она трудная. Можно было подготовить общество к тому, что проблемы, связанные с миграцией, начнут возникать, потому что они всегда возникают. И что будут появляться идиотические мифы — вроде того, например, что украинцы имеют привилегии в польской системе здравоохранения. Нам следовало подготовиться, чтобы иметь возможность развеять такие мифы поскорее.
Вместо того чтобы вести предметную дискуссию на тему миграции, такую, где будут рассмотрены все ее плюсы и минусы, мы поделились на два племени, внутри которых либо страстно демонизируем мигрантов, либо их превозносим, не позволяя прозвучать ни единому слову критики в их адрес. Поэтому, когда происходит столкновение двух неверных по своей сути точек зрения — чрезмерно отрицательной и чрезмерно положительной, — отрицательная, как правило, выигрывает. Потому что плохое бросается в глаза — в отличие от хорошего. И, что хуже всего, отрицательная точка зрения в этот момент становится единственно верной.
Так вот, что мы теперь имеем: за «правду» выдается то, что «Украдлина», как злые языки называют Украину, — страна коррупции, где вся помощь отправляется в частные карманы махинаторов; страна, держащаяся на преступности, а значит, экспортирующая преступность за свои пределы. В кругах безоговорочных сторонников Украины, в свою очередь, подчеркивают, что украинцы приносят в государственную казну больше, чем из нее берут. И какая разница, что второе — чистая правда, а первое — правда лишь отчасти. Негативная версия всегда выигрывает. Потому что украинские гопники, сидящие в парках, — на виду у всех. А украинских работяг, поднимающих польский ВВП, видно только в статистике. А в статистику, как известно, можно верить, а можно и не верить.
В глаза бросаются и так называемые «батальон Варшава» или «батальон Польша» — так иронично окрестили в Украине тех, кто бежал от призыва и могут себе позволить жить за границей три с половиной года после начала полномасштабного вторжения. И если те украинцы, которые работают, чтобы обеспечить себя, не вызывают у польских хейтеров слишком агрессивной реакции (в конце концов, каждый примеряет на себя — хватило бы у него отваги в случае войны пойти сражаться или нет), то те, у кого нет нужды работать, потому что они из богатых семей, и кто вместо этого гоняет по польским городам на дорогих машинах с киевскими номерами, — те вызывают гораздо бóльшую ненависть. А хуже всего то, что эта ненависть проецируется на остальных.
К этому прибавляется российская пропаганда, которая продвигает тезис: «все украинцы — фашисты». И тут, к сожалению, многие украинцы подливают масла в огонь — в Украине процветает культ ответственных за волынские преступления радикальных националистов во главе с командующим УПА Романом Шухевичем. Их сторонники в разговорах с поляками часто стараются размыть ответственность своих героев за этнические чистки, даже если в результате они приходят к абсурдным выводам, что командир УПА, которому сегодня устанавливают памятники, либо на протяжении нескольких лет понятия не имел, что его люди совершают масштабные массовые убийства, либо — как уверял меня недавно один украинский знакомый, вообще-то человек разумный и толерантный, — «может и знал, но не был в состоянии оставить эти убийства, потому что во время войны приказы не всегда выполняются», из чего мог бы следовать радостно-абсурдный вывод: командир УПА, добрейшей души человек, хотел спасти поляков, но у него не получилось. Неудивительно, что поляки, которых потчуют такой аргументацией, чувствуют, что их, скажем так, разводят.
Ну ладно. Волынь была и останется темой, по которой наши взгляды расходятся. Вот только в жизни идеальных ситуаций почти не случается, а если задуматься, Волынь — единственный вопрос, нас разделяющий. Во всем остальном у нас общие интересы — от общего политического курса на Запад, в чем Польша может помогать Украине, до общей угрозы, в чем не только Польша может помогать Украине, но и Украина — Польше.
Мы на самом деле хотим, чтобы Украина была нашим врагом? Давайте представим себе сильную в военном отношении, закаленную в боях и опытную Украину, которая недружелюбна к нам и вносит свою лепту в формирование образа Польши как вечной жертвы, окруженной одними врагами. Добавим, врагами, на которых нас не только обрекла геополитика, но которых мы и сами умеем себе нажить.
Или еще хуже: вообразим Украину, которая отбилась от России, а лет через десять, как сегодняшняя Грузия, снова оказывается в сфере российского влияния. Сейчас такое не представляется возможным, как и в Грузии с десяток лет назад, вскоре после российского вторжения, но Москве достаточно было поставить в Тбилиси влиятельного пророссийского политика и поддержать консервативные круги — и это сработало. Впрочем, о чем тут говорить, если даже центральноевропейские страны, члены ЕС и НАТО, такие как Словакия и Венгрия, могут быть промосковскими. Мы правда хотим, чтобы окрепшая в сражениях и сильная Украина вместо того, чтобы быть нашим защитным буфером, стала очередным потенциальным фронтом, который представлял бы для нас угрозу?
Кроме того, если Украина проиграет эту войну — о чем так мечтают многие хейтеры, — в Польшу прибудет такая масса украинцев, что бедные «конфедераты» умоются слезами. «Конфедераты» — сторонники польской правой партии Konfederacja Wolność i Niepodległość («Конфедерация Свобода и Независимость»), которая часто выступает с антимигрантскими, евроскептическими и зачастую пророссийскими высказываниями.
С тех пор как публичный дискурс правых сил стал более бесстыдным, склонным к корысти и эгоизму, вульгарным, насильственным, не готовым к диалогу, нетерпимым, направленным на исключение и принуждение, токсичным и непредсказуемым, — правые все чаще представляют его как «моральное обновление». Моральное обновление, при котором добропорядочные христиане придерживаются ordo caritatis, то есть «порядка милосердия»: сперва позаботься о себе и своих, а потом об остальных. А учитывая, что заботы о себе и своих никогда не бывает слишком много, то черт с остальными (и все это — в сиянии божественной славы). Отсюда всего лишь шаг до того, что происходит сегодня — регулярных нападок на украинцев, публичного их оскорбления.
Если мы не замечаем, что такой тип «моральности» — дурной, если, придерживаясь ordo caritatis, мы можем заботиться только о себе и следовать логике «Бог с нами, х.й с вами», то давайте осознаем хотя бы то, что добрые отношения с Украиной нам попросту выгодны.
Перевод Ольги Чеховой
