В оккупированной немцами Польше было немного мест , пользовавшихся более печальной известностью, чем расположенная в Варшаве тюрьма для политзаключенных, известная как Павяк. В течение пяти лет через нее прошло 100 тысяч поляков — многие из них там погибли. За этими смертями стояли прежде всего немецкие вахмистры — садисты и военные преступники. Худшим из них был обершарфюрер СС Франц Бюркль. Ему доставляли удовольствие убийства, совершаемые средь бела дня. Он регулярно убивал заключенных, записывая затем в рапорте, что стрелял при попытке к бегству. Однажды Бюркль увидел троих мужчин, которые шли по улице неподалеку от стен Павяка. Он вышел к ним, задержал их, забрал документы, а затем завел в ближайшую подворотню и там застрелил. Если у него был хороший день, он ограничивался тем, что пытал людей — натравливая на них собаку, заставлял по многу часов приседать или ползать по раскаленному гравию. Летом 1943 года командование Армии Крайовой (АК), крупнейшей подпольной вооруженной организации в оккупированной Польше, приняло решение о необходимости ликвидации Бюркля.
Выполнить задание было поручено отряду «Агат» , одному из лучших подразделений, которые входили в состав Управления диверсий, известного как Кедив, — специальной ячейки АК, отвечавшей за вооруженную борьбу с врагом. Во вторник 7 сентября 1943 года в центре Варшавы, на пересечении улиц Маршалковской и Литевской, собралась команда из четырех человек, которой предстояло привести приговор в исполнение. Почти час они ждали свою цель на месте. В 9:58 Бюркль вышел из дома и направился к трамвайной остановке, с которой ездил на работу в Павяк. Несмотря на трехнедельную подготовку, внезапно возник непредвиденный момент — нациста сопровождала женщина с ребенком в коляске. Командовавший операцией Ежи Зборовский (псевдоним «Ереми») заколебался. Позже он написал в рапорте:
Немного подумав над решением , я, согласно плану, перешел на другую сторону улицы Маршалковской, что было сигналом для начала операции. В тот же самый момент «Рысь» переходил на другую сторону улицы Литевской. Раздались первые выстрелы. Г-н Б.[юркль] повалился на землю.
Секундой позже вспыхнула недолгая , но интенсивная перестрелка.
Находившиеся на улице немецкие жандармы и гестаповцы пытались схватить поляков , но те запрыгнули в ожидавшую их машину, на которой, несмотря на погоню, им удалось скрыться.
Вся операция продлилась 90 секунд. Потребовалось ненамного больше времени , чтобы об успехе подполья узнала Варшава. Но варшавяне уже привыкли к таким новостям. Ведь это была не первая такая акция. И тем более — не последняя.
Покушения на гестаповцев , освобождение заключенных или подрывы поездов — сегодня это символы польского подполья. Они зародились относительно поздно, в общем-то, лишь в 1943-м — на четвертом году войны. До этого вооруженных операций проводилось немного и они не были столь яркими.
Это было связано прежде всего с формированием концепции борьбы с врагом. После поражения в сентябрьской кампании 1939 года руководство еще только создававшегося подполья не хотело сразу ввязываться в открытый бой. Оно рассчитывало на то , что весной 1940 года союзники нападут на Германию и двинутся освобождать Польшу. Тогда небольшие кадровые подразделения, состоявшие в основном из опытных военных, должны были выступить и поддержать союзников в ключевых точках. С падением Франции пришлось пересмотреть план и подготовиться к более длительному и изматывающему конфликту.
Читать далее
Из этого следовала необходимость расширения организационных структур. В последующие месяцы создавалось Польское подпольное государство — крупнейшее образование такого рода в оккупированной Европе. Оно состояло из тайного парламента , министерств, судебной системы, а также вооруженного крыла — Союза вооруженной борьбы (СВБ), преобразованного 14 февраля 1942 года в Армию Крайову. Именно СВБ/АК отвечал за ведение боевых действий. Однако, прежде чем в широком масштабе приступить к их организации, нужно было найти подходящих для этого людей. Их обучали в ячейках, специализировавшихся на саботаже и диверсиях. Самыми крупными из них были Союз возмездия, «Вахляж» («Веер»), а затем Кедив, созданный осенью 1942 года.
Однако , даже когда Кедив уже существовал, проблемой было оружие — а точнее, его нехватка. Ни в один момент войны даже у самых элитных отрядов СВБ/АК, не говоря уже о других, не столь многочисленных организациях, его не было достаточно много. И это несмотря на то, что оружие получали из разных источников: выкапывали из земли вооружение, спрятанное в сентябре 1939 года, добывали у врага, покупали на черном рынке, получали в сбросах с самолетов союзников и даже изготавливали в собственных мастерских. Но недостаток в этой области ощущался постоянно.
Одним из железных правил подполья стало хранение вооружения в специально предназначенных для этой цели помещениях , из которых его можно было забрать только с согласия и по приказу командира.
Однако многие солдаты не признавались , что во время той или иной операции добыли, к примеру, пистолет, который затем хранили у себя на квартире. Тем самым они навлекали опасность на себя и своих домашних. Обнаружение немцами оружия при обыске в доме было почти неотвратимым смертным приговором, в лучшем случае — билетом в концентрационный лагерь. И все же обладание собственным пистолетом или винтовкой стало мечтой многих подпольщиков. Нередко более сильной, чем здравый смысл.
Создание соответствующих подразделений , рот или батальонов тоже не давало уверенности в том, что подполье будет проводить акции. На протяжении почти всей войны гражданские власти дискутировали с военными о том, следует ли открыто выступать против немцев и таким образом провоцировать их на усиление террора. Сторонники диверсий аргументировали свою позицию тем, что немцам все равно не нужен предлог для организации лагерей или казней, а вооруженное сопротивление может даже ослабить эти их старания. Споры о том, кто был прав, ведутся до сих пор.
Серьезной проблемой была моральная подготовка людей к борьбе. Это особенно касалась партизанских действий в городах , где многие стычки происходили на небольшой дистанции и подпольщик часто видел врага в лицо. По мнению специалистов, именно то, что ты видишь во враге человека, можешь разглядеть его глаза, мимику, понять, страшно ли ему, становится самым трудным при его уничтожении. Пилоту намного легче убить несколько десятков человек, сбросив бомбу с высоты нескольких километров, когда он не видит жертв, нежели солдату — другого солдата с расстояния в несколько метров. Еще и поэтому одно из важнейших правил подполья относительно назначения исполнителей смертных приговоров гласило, что на эти задания нельзя посылать несовершеннолетних. Руководство опасалось, что они могут не справиться, и одновременно их пытались уберечь от чрезмерного стресса, который мог разрушительно повлиять на их психику. Проблема состояла в том, что многие молодые люди буквально рвались в бой.
Символы
Исполнение cмертных приговоров было не единственным направлением деятельности подполья , но этот вид операций, несомненно, стал одним из важнейших и оказал наиболее сильное воздействие на ситуацию. Согласно послевоенным данным, в 1943 году было убито 1246 одних только агентов гестапо, а в первой половине 1944-го — 769. По другим оценкам, с начала 1941 до 30 июня 1944 года было совершено 5733 покушения на немцев. Правда, неизвестно, входят ли в это число цифры, приведенные выше. Но в любом случае видно, насколько часто проводились подобные акции.
Даже если взять более низкие оценки , получается, что подполье проводило в среднем по четыре ликвидационные акции в день, то есть одну каждые шесть часов.
Об одних мы знаем немного либо вообще ничего , другие же стали легендами борьбы с оккупантом.
Наибольшую известность получила «акция Кутчера». Командующий СС и полицией по варшавскому дистрикту Генерал-губернаторства административно-территориальное образование на территории большей части оккупированной немцами Польши Франц Кутчера прибыл в Варшаву осенью 1943 года. Время его службы стало периодом усиления террора в городе. Ведь хотя с самого начала войны польская столица переживала облавы , казни, жила в тени крупнейшей в оккупированной Польше политической тюрьмы, какой был Павяк, наконец, видела истребление евреев, все же именно период руководства Кутчеры запомнился как исключительно кровавый. Ежедневно проводились облавы и публичные казни. Люди смотрели, как немцы выстраивают схваченных людей у стен домов и расстреливают.
После проведения расследования и установления личности Кутчеры — этот «палач Варшавы» , как его называли, никогда не подписывался под публичными объявлениями своим именем и фамилией — в ноябре 1943 года был отдан приказ о его убийстве. Это было поручено тому же подразделению, которое несколькими неделями раньше ликвидировало Бюркля. На этот раз командиром назначили не Ежи Зборовского, а Бронислава Петрашевича (псевдоним «Лёт»). Утром 1 декабря 1944 года, после долгой подготовки и неудачи при первой попытке проведения акции, группа из 12 человек выполнила задание неподалеку от роскошного особняка, в которой проживал их объект. Не обошлось без потерь: в результате ранений, полученных во время перестрелки или немного позже, погибло четверо солдат АК.
Потери в акциях такого рода были распространенным явлением. Через месяц после покушения на Кутчеру распорядительный отряд «А» Кедива Варшавского округа АК провел ликвидацию , которую Владислав Бартошевский , хроникер истории оккупированной столицы, назвал самой совершенной операцией польского подполья. В ее осуществлении принимало участие полтора десятка человек, но самый главный, завершающий этап выполняло лишь несколько из них. Целью был служивший в охране Западного вокзала сотрудник железнодорожной полиции Карл Шмальц по прозвищу «Паненка». Так его называли потому, что он часто переодевался женщиной, благодаря чему мог незаметно подобраться к полякам, собиравшим уголь на запасных путях. Поскольку легально купить необходимое количество топлива было невозможно, во многих домах зимой царил жуткий холод. В этой ситуации подобная кража нередко становилась единственной возможностью позаботиться о семье. Зная об этом, Шмальц охотился на детей и женщин. Многих он убил на месте, других хватал и отправлял в тюрьму. В рапорте подпольщики писали, что это был «типичный извращенец , палач, убийца, преступник — исключительно патологический для немецкого общества тип. Он с садистским наслаждением издевается над своими жертвами, собственноручно пытает и убивает». Тот , однако, догадывался, что подполье вынесло ему приговор, и долго скрывался. Не было даже известно, как он выглядит, но помог случай. Снимок Шмальца был случайно обнаружен в витрине фотоателье.
Сама операция происходила как в кино.
Двое солдат АК , переодетых в немецкие мундиры, привели третьего, который изображал вора, в помещение железнодорожной охраны. Там, после подтверждения личности «Паненки», в него произвели несколько выстрелов, убив на месте.
Других немцев , находившихся в сторожке, пощадили. Несколько недель спустя один из них узнал на улице командовавшего операцией Казимежа Якубовского («Казика»). Еще в тот же день он вместе с женой был арестован. Оба не дожили до конца войны.
Совершенно другим видом акций было освобождение заключенных из рук немцев. В отличие от ликвидаций , здесь не было ограничения по возрасту участников. Самым знаменитым случаем стала акция у Арсенала, проведенная 26 марта 1943 года в центре Варшавы. Тогда солдаты, принадлежавшие к варшавским штурмовым группам «Серых шеренг», подпольной харцерской организации, харцеры — польский аналог скаутов освободили своего товарища Яна Бытнара («Рыжего») , арестованного несколькими днями ранее. Его ежедневно возили из тюрьмы в штаб-квартиру гестапо на аллее Шуха, где зверски пытали. Когда во второй половине дня 26 марта его возвращали в Павяк на грузовике, его друзья неподалеку от здания бывшего городского арсенала атаковали конвой и отбили «Рыжего», а вместе с ним и остальных узников. Польская сторона вновь понесла потери. В частности, 30 марта умер Мацей Алексы Давидовский («Алек»), серьезно раненный во время отхода, а также сам «Рыжий», которому врачи уже не сумели помочь. Еще один из участников операции, Тадеуш Завадзкий («Зоська»), вскоре после этих событий записал свои воспоминания. На их основе еще во время войны Александр Каминский, важная фигура довоенного и военного харцерства в Польше, написал книгу «Камни на шанец», ставшую одним из главных произведений о польском подполье. Осенью 1943 года широкий отклик в Варшаве вызвала серия атак на «будки», то есть тюремные грузовики, из которых солдаты Кедива освобождали людей, задержанных немцами при облавах.
Но такие акции проводились не только в столице. 18 января 1943 года насчитывавший около 20 человек отряд АК , сформированный из опытных диверсантов, освободил из тюрьмы в Пинске (ныне Беларусь) трех своих товарищей, арестованных несколькими месяцами ранее при выполнении другого задания. Необычность акции была связана с тем, что в самом Пинске располагался большой немецкий гарнизон, а отряд под командованием Яна Пивника («Понурого») не слишком хорошо знал местность. Любая ошибка привела бы к тревоге в гарнизоне и провалу операции. Однако план удалось подготовить в мельчайших подробностях и блестяще осуществить. Учитывалось, в частности, когда часовые за стенами меняются на посту, а тех, что были у ворот, застали врасплох, проделав фокус с немецким мундиром, тот же самый, который годом позже применят исполнители приговора над Шмальцем. Потерь среди исполнителей не было, однако немцы в качестве возмездия казнили несколько десятков жителей Пинска.
Во избежание таких ситуаций узников освобождали и по-другому , не так громко. Например, в тюремных больницах им делали специально подготовленные инъекции с вирусами. Вскоре это вызывало острые приступы различных болезней, требовавших лечения в больницах на воле, где были лучшие условия и более профессиональное оборудование. Так освободили, в частности, известного графика Станислава Медзу-Томашевского. Когда ему стало плохо после укола, его отвезли в больницу, где охранявших его немцев убедили, что он умер на операционном столе. Чтобы доказать им, что это правда, на его место подложили тело внешне похожего мужчины, умершего ранее. Тем временем Медза-Томашевский вышел из больницы на свободу.
Эти два вида акций — из-за их значимости и зачастую зрелищности — преобладали в сознании как поляков , так и немцев. Но были и другие.
Немало проблем вызывали у немцев подрывы поездов , что затрудняло железнодорожные перевозки. Это было особенно важно для прифронтовых районов.
Сошедший с рельсов локомотив мог на несколько часов заблокировать движение на всем маршруте. В свою очередь , реквизиции со складов представляли собой проблему как для германской армии, так и для немецкого гражданского населения, лишавшегося запасов продовольствия. Все это отрицательно влияло на настроения среди оккупантов, зато поднимало дух поляков.
Для чего это было нужно?
Влияние вооруженных акций польского подполья на ход войны было ничтожным , чтобы не сказать отсутствовало вовсе. В сравнении с миллионами солдат, сражавшихся на фронтах, в сравнении с великими битвами, в которых принимали участие сотни танков или самолетов, эти ликвидации, освобождение заключенных или иные стычки с врагом не могли иметь большого значения для окончательного результата. Но они играли серьезную роль другого рода.
Сами немцы , хотя их реальные потери и были небольшими, могли опасаться того, что станут жертвами покушения или погибнут в случайной перестрелке. Офицеры гестапо и СС, жандармы, полицейские и чиновники должны были отдавать себе отчет в том, что если они будут слишком сильно закручивать гайки, то могут стать мишенью для польского подполья. Об этом ясно высказывался Людвиг Ляйст, немецкий бургомистр Варшавы, говоривший, что больше боялся «своих варшавян», чем гестапо. Этот страх заметен и в поведении многих функционеров аппарата террора, которые старались не выходить из дому без необходимости и даже короткие расстояния преодолевали на автомобилях с охраной. Немецкий район в Варшаве со временем начал напоминать крепость, окруженную бункерами, постами автоматчиков и заграждениями.
Однако гораздо более важным , вероятно, было то, что вооруженные операции позволяли самим подпольщикам почувствовать себя людьми. Станислав Ликерник («Стах»), участник акции по ликвидации «Паненки», впоследствии говорил, что в диверсиях «можно было разрядиться , делая что-то, что превращало человека из затравленного зверя в воюющую сторону, что “делало человеком”. Участие в акции было тем, к чему стремились сильнее всего». Он утверждал , что даже если бы знал, что погибнет в ходе операции, то не уступил бы свое место в ней.
Для многих солдат подполья участие в том или ином боевом задании было мечтой. Эта же мечта стояла за началом Варшавского восстания. Она была не единственной и не главной его причиной , но влияла на настроения, которые привели к нему.
После нескольких лет оккупации , ежедневного террора, у части людей была потребность отомстить немцам, разрядить свою ненависть. Участники диверсий, регулярно стрелявшие в агентов гестапо или атаковавшие посты, имели возможность делать это еще раньше.
Но не у всех поляков была такая потребность , и не все были способны преодолеть страх перед вступлением в подполье. Еще и поэтому для них, для гражданского населения, было важно сознание того, что оккупант уязвим, что ему можно нанести удар. Уже упоминавшийся Ликерник вспоминал сцену ликвидации Шмальца:
До конца своей жизни я запомню радость пассажиров из проезжавших мимо поездов — это была линия до Гродзиска-Мазовецкого. Слышалось: «Ура! Ура!». Пассажиры в открытых дверях , в окнах кричали, смеялись. Они поняли, что это акция подполья, они показывали на нас друг другу пальцами. Я тогда нес на плече несколько винтовок, нам нужно было сохранять бдительность. Но это был приятный момент.
Здесь мы видим , возможно, самую большую силу описанных, по необходимости в общих чертах, акций — они представляли собой ясный сигнал, что Польша существует и будет защищать своих граждан. И все три действующих лица этого спектакля — немцы, подпольщики и гражданское население, — прекрасно понимали значение этого сигнала. Немцы боялись, а поляки боялись немного меньше. И это было большим успехом Польского подпольного государства.
Перевод Сергея Лукина
