Максим Сытников: Как бы вы описали точку, в которой сейчас находится Украина?
Ирма Витовская: Мы в эпицентре разных эмоций, разных мировоззрений — тех, кто разделяет наши взгляды, и тех, кто придерживается противоположных. Эта война ведется вокруг мировоззренческих разногласий, вокруг понимания того, что такое человек и в чем его ценность.
Во многих странах к человеку относятся как к рабу: раб божий, инструмент чего-то, герой, который должен умереть. За идеологией смерти всегда стоит группа мерзавцев, как хотите их называйте: феодалы, олигархи, царская семья. За идеологией смерти в РФ стоит секта людей, объединенных мировоззрением, которое допускает издевательства над другими, садомазохизм в отношении своих граждан и соседей, которых они хотят вернуть. Во многих странах, как и в России, существуют такого рода мировоззренческие традиции, представление о касте избранных — соответственно все остальные должны что-то защищать и за что-то умирать. А значит, человек — ничто. Украинцы же выбрали линию, где человек — что-то. В целом Украина мировоззренчески выросла, выбрала другие ценности, ушла далеко вперед.
МС: Насколько украинцы как народ изменились за месяцы войны?
ИВ: Мы сильно изменились. Об этом свидетельствует то, как сопротивляется каждый человек на своем уровне — внутри страны или за ее пределами. Сегодняшнее чудо ВСУ было бы невозможным, если бы не события, происходившие в последние 30 лет. Мы менялись постепенно, и каждая новая волна событий становилась толчком вперед. Начиная от Революции на граните, голодовка и массовые акции протеста украинской советской молодежи 1990 года Оранжевой революции и, конечно, Евромайдана. Они объединяли все больше людей, выступавших за европейские ценности и одинаково видевших будущее Украины. Думаю, качественная масса созрела. И наше счастье, что Россия не решилась на большое вторжение в 2014 году, и у нас были эти восемь лет.
Мы уже видели Крым, Донбасс, уже были готовы к тому, что неизбежны жертвы среди гражданского населения. Но никто не ожидал преступлений против детей в таких масштабах. Вероятно, это отрезвило еще больше людей, изменило нас бесповоротно, заставило осознать, что у нас нет выбора, кроме как бороться за жизнь. Конечно, есть люди, которые до сих пор, несмотря на кровь и террор, оправдывают Россию. Они есть, но их уже далеко не большинство.
МС: Почему россияне решили дать эту фору — восемь лет, в течение которых мы активно строили гражданское общество?
ИВ: Думаю, они играли. Во-первых, им было необходимо накачать своих людей пропагандой, а за год этого не сделать. Тогда еще не была готова критическая масса. С момента прихода Путина вменяемой там оставалась мизерная часть. И та пропадала в тюрьмах, их убивали, заставляли покинуть Россию. Кто-то из вменяемых произнес громко свое «нет» еще в 2014 году. Сейчас мы чаще наблюдаем демарши, когда люди уезжают и тем самым публично заявляют о своем несогласии. интервью записано 20 сентября, до объявления в России частичной мобилизации Я их понимаю, они поступают правильно, но, в любом случае, меня это не касается, это они должны думать о будущем своей страны. А нам это на руку, ведь когда-то с соседями нужно будет вести диалог, и лучше вести его с теми, кто сейчас уехал, чем с теми, кто остался и кричит: «Смерть украинцам!»
МС: Ну, конечно…
ИВ: Во-вторых, россияне разрушали Украину изнутри — у них здесь была агентура. Они заключали соглашения с европейцами, рассчитывая сыграть на газе. А еще нужно было подрастить «Юнармию». Но РФ не тупая — она видела, что Украина не прогибается и не идет на уступки, что растет качественная украинская молодежь, тренируется украинская армия. Ко всему прочему начались белорусские митинги.
Россияне поняли, что у Путина осталось мало времени, чтобы войти в историю — а он долго жил с этой идеей, прежде чем окончательно шизанулся. Ведь 30 декабря 2022 года — столетие образования Советского Союза. Именно за 2022 год Путин думал устроить нам и 30-е, и 40-е, и 50-е. Чтобы мы прошли все чистки и до 30 декабря те из нас, что останутся живыми, униженные и запуганные, дружно побежали плясать гопак новой советской Украины на трупах по меньшей мере половины украинского населения.
МС: Как лично вас изменила война?
ИВ: Скажу за себя и за всех женщин. Мы постарели. Война ударила по здоровью, потеряно много нервов.
Полномасштабная война не стала для меня шоком: я ждала ее все восемь лет. Я стала циничнее в отношении слов и идей, потому что свобода достается нам очень тяжело. Это цинизм в плане взросления и понимания, что нужно рассчитывать на себя. Не хочу никого осуждать, ведь когда подобное происходило в Сирии, мы тоже жили своей жизнью. В апреле я была в Неаполе с рекламной кампанией фильма «Koza Nostra», украинско-итальянская комедия с Ирмой Витовской в главной роли, вышла в прокат в Италии в мае 2022 года и друзья привезли меня на пиццу на набережную. Там гуляли люди с колясками, все улыбались, хотели нравиться, — такая приятная суета. А у меня дома в это время кровавая война, только что освободили Киевскую область. И я стою и чувствую огромную тяжесть. Я бы осталась бы в гармонии с собой, если бы тогда рядом со мной сидела такая же, как я, женщина из Сирии. Мы бы поняли друг друга без слов. Никому не желаю это испытать.
Наверное, я стала еще больше верить в Бога — это та соломинка, за которую хватается человек, когда больше ничто не спасает, это уже последняя инстанция.

МС: Какую роль сейчас играют кино и театр в Украине?
ИВ: Архивизация. Кинодокументалисты снимают все, что свидетельствует о сегодняшнем дне. Поэтому документальное кино сейчас в приоритете. Время художественного кино наступит позже. Главное, чтобы не было конъюнктуры, чтобы не было «потому что это нужно и актуально», чтобы желание рассказать исходило от автора. На фоне сегодняшних событий рождается эпос. И важно, чтобы со временем он не превратился в плакатность, пропаганду.
Военным на ротации, людям из регионов, где тяжелее всего, сейчас нужен легкий материал: мюзиклы, где много любви и смеха, комедии про любовь. Это то, что человек хотел бы получать постоянно, на базовом уровне. Разрешенный контент. А если уж военный юмор, то в нем обязательно должен быть троллинг в отношении противника. Вспомним, например, фильм «Мистер Питкин в тылу врага». Были водевили в Первую мировую, мюзиклы во Вторую мировую. Сейчас снова актуальны оперетты Ярослава Барнича «Гуцулка Ксеня» и «Шарика» (по последней мы поставили мюзикл). Премьера мюзикла «Шарика, или Любовь сечевого стрельца» состоялась в Ивано-Франковском драмтеатре в июне 2022 года. В этом произведении сечевые стрельцы, как сейчас наши ребята из ВСУ, азовцы — герои, с юмором, интеллектуалы.
Читать далее
А на серьезный материал есть запрос у переселенцев, у которых раньше не было достаточного культурного фона или которые вообще находились под российским влиянием. Речь идет о спектаклях на тему прошлого, забытых страниц истории. Иными словами — либо просвещение, либо реабилитация смехом и теплыми эмоциями.
МС: Недавно вы поступили в Острожскую академию. Что вас вдохновило пойти учиться именно сейчас и какую специальность вы выбрали?
ИВ: Я поступила в заочную магистратуру на историю и археологию. Когда-то не прошла на эту специальность, и теперь решила закрыть гештальт. Я считаю, что история — это о человеке во времени, о том, с чем постоянно сталкиваются актеры. В своей работе я воплощаю образы людей из разных веков. Мне бы хотелось защитить важность этого предмета для актеров.
Конечно, есть исторические консультанты, но для актера важно раствориться в человеке из того или иного времени. Когда необходимо избавиться от багажа знаний, накопившегося в более поздние периоды. Например, когда вы не знаете, как пользоваться вилкой. Так работает с историческим материалом хороший Голливуд. Наблюдая за сюжетом голливудского фильма, я не отвлекаюсь на то, как актер подает костюм. Чтобы не играть костюм, нужно полностью раствориться в том времени. Особенно это важно в кино, потому что кино — детализированное искусство. Театр — метафора, в нем важнее силуэт, умение работать с костюмами, реквизитом. А вот в кино поразительным образом заметны мелкие детали.
История дает нам много ответов на вопросы сегодняшнего времени. Мне кажется, что Украина достигла бы значительно большего, если бы мы открыли для себя забытые страницы истории.
МС: А почему именно Острожская академия?
ИВ: Мы с киношниками ездили с кинопоказами и собирали средства на ВСУ. И я приехала с «Мыслями» Фильм «Мои мысли тихие» режиссера Антонио Лукича с Ирмой Витовской в главной роли. в Нетешин под Острогом, а потом была экскурсия. Когда я вошла в Острожскую академию, — поняла, что остаюсь здесь. Что-то во мне сработало — как влюбленность. В подземелье академии на меня будто сошел дух просвещения: я поняла, что поступаю сюда.
МС: Какие бы вы выделили важнейшие события, произошедшие в истории Украины после 24 февраля?
ИВ: Собственно 24 февраля. Ирпень, Буча, Бородянка, Черниговская область. Борис Джонсон, который вселил надежду своим приездом. Каждый новый приезд союзника — это надежда. Каждое выступление президента в парламентах — это голос твоей страны. Это вдохновляло не бояться. У нас такие крутые генералы, такие крутые ВСУ. Мы сами не ожидали, что сможем дать отпор огромной армии РФ. И не ожидали того, как на наших глазах повзрослеют наши дети. Пожалуй, это и есть история. Ежедневно происходит что-то, что должно войти в учебники. Большая драма и трагедия. Конечно, за это время стало больше украинского языка, что я считаю одним из главных достижений. Язык — это возможность максимально отдалиться от империи. Чтобы нас больше никто не воспринимал как какой-то придаток.
МС: Как вы думаете, до окончания войны еще далеко или мы уже прошли хотя бы половину?
ИВ: Война закончится тогда, когда распадется РФ, когда порабощенные народы обретут собственное «я». Тогда наступит полная победа. Потому что даже если в России к власти придут либералы (а у них же постоянно: хороший царь, плохой царь, хороший царь, плохой царь) и начнут выплачивать репарации, то где гарантия, что «Юнармия», которую сейчас накачали пропагандой, не возьмет реванш и не уничтожит эту либеральность? И мы получим не только войну России с Украиной — мы получим большую континентальную войну. Я вижу только одно спасение — если народы, живущие в РФ, образуют несколько государств. Тогда есть надежда, что имперскость России больше не вылезет. Во-первых, этим народам станет легче самим, — с точки зрения ресурсов. Во-вторых, они наконец заживут в своем теле. Потому что Россия — это Франкенштейн, который живет в чужом теле.
МС: Что изменилось в вашей жизни за эти полгода?
ИВ: Я сейчас живу на два города: Киев — Ивано-Франковск. Франковск — мой родной город, там живут родители. Мы с семьей поехали туда через несколько дней после начала полномасштабного вторжения: я хотела отвезти сына. Потом я начала ездить туда-сюда между двумя городами.
Я давно сотрудничаю с ивано-франковским театром, его руководитель Ростислав Держипильский — мой кум. Без кумовства не обошлось. Мы с ним работали над спектаклем «Оскар и Розовая Дама», благотворительный арт-проект ивано-франковского театра нео-оперой «Гамлет». И сейчас тоже Ростислав пригласил меня присоединиться. Мы сделали «Шарику», продолжаются репетиции «Лесной песни».
А в Киев я приезжаю играть некоторые спектакли с «Молодым театром», думаю, возобновим спектакль «Сталкеры». комедия в двух действиях по пьесе Павла Арье «В начале и в конце времен» Еще меня ждут съемки в некоторых проектах, стоявших на паузе этот период. Так и мотаюсь. Я уже и там, и здесь говорю: «Еду домой». Это кайф — жить на два города. В мирное время, думаю, прекрасно было бы и на три-четыре. Например, с удовольствием сделала бы что-нибудь в Одессе с Голенко, Максим Голенко — главный режиссер Одесского академического украинского музыкально-драматического театра. или у Бакирова Андрей Бакиров — главный режиссер Черниговского областного академического украинского музыкально-драматического театра. в Чернигове. Не все же должно происходить в Киеве. Сама смена локации и коллектива классно влияет на тебя, не давая расслабляться.
МС: Вы говорили о возобновлении съемок фильмов, которые были на паузе. Что это за фильмы и кого вы в них играете?
ИВ: Сейчас я не имею права рассказывать о них. Люблю, когда фильм закончен и можно сказать: «Мы сделали фильм». А сейчас еще что угодно может произойти. Я уже «забеременела» одним из своих персонажей, он сейчас во мне. А об одном фильме могу рассказать, потому что он закончен и уже даже дублирован. Это «Koza Nostra». Возможно, осенью украинский зритель увидит его в кинотеатрах, которые возобновят работу.
МС: Вы еще волонтерите.
ИВ: Сначала мы сами помогали в частном порядке, а когда европейцы, наши партнеры, захотели подключиться, мы создали фонд, чтобы все было официально. Мы его не пиарим, работаем точечно с отдельными людьми, поэтому пока не просим средств у общественности. Только однажды я написала пост с просьбой, потому что нужно было срочно закрыть сбор на «вундервафлю» — истребитель дронов, который стоит 470 тысяч. Его уже ждали на харьковском направлении как раз перед началом деоккупации. А волонтерю я уже давно, в частности в паллиативной медицине.
МС: В каком фильме или спектакле вы хотели бы сыграть после войны?
ИВ: В том фильме, который мы планировали делать. Не знаю, будет ли он. Это роль Аллы Горской, украинская художница 1950-1960-х годов, диссидентка к которой я должна была приступать сейчас, осенью. Мы с ней очень похожи. Не только внешне, но и внутренне. Думаю, после войны ее образ станет объемнее. Возможно, это будет уже не Алла Горская, а королева Елизавета ІІ.

МС: Украинцы сейчас переживают глубокую травму. Как нам оправиться, как жить дальше после Изюмов, Буч, Бородянок?
ИВ: Нам еще только предстоит открыть для себя территории, которые будут освобождены… Как быть? Нужно много психологов. Нужно лечить тех, кто вернется с фронта, потому что посттравматическое стрессовое расстройство никуда не девается. У каждого своя степень слабости. Нужно работать, чтобы вернуть и социализировать наших героев и героинь. Это касается и гражданского населения, которое стало свидетелями, участниками, жертвами этих ужасов. У нас будет еще много раненых, будет еще много людей, которые постоянно будут напоминать нам о войне самим своим видом. У нас будет разрушенная страна, которая будет ждать восстановления. Будет потребность в рабочих руках — отстраивать.
Украинцам стоит брать пример с тех, кому это удалось. Наперекор всем трагедиям нужно вытягивать за волосы и соседей, и детей, и себя. И стремиться вперед. Потому что нет пути назад — слишком многое уже принесено в жертву. Нельзя повернуть, нет другого пути.
МС: Как вы лично спасаетесь?
ИВ: Живу на короткую перспективу. И всем так советую. Жить на долгую перспективу — это понимать, что война может длиться всю твою жизнь. Стоит жить и мечтать на короткую дистанцию: «Ой, наверное, в выходные запеку овощи на гриле».
МС: Или в Карпаты…
ИВ: Съездить в Карпаты, выбраться на природу, встретиться с друзьями. Люби сегодняшний день полноценно, потому что его могло не быть. Сейчас нет удовольствий, которые мы себе еще позволяли после 2014 года: мы помогали военным, но все равно ездили отдыхать, путешествовали по разным странам. Теперь — нет. Когда тебя приглашают представить Украину, ты с удовольствием это делаешь, понимая: там надо поднять движение, ты можешь быть полезной на каком-то кинофестивале. А просто так ехать тусить нет смысла, ведь нужно помогать. Поэтому сейчас маленькие радости свелись к «запечь овощи на гриле в выходные».
МС: Насколько изменилась ваша аудитория?
ИВ: Во Франковске я впервые играю постоянно. Раньше, еще до 2020-го года, играла «Оскара» и «Гамлета». Потом началась пандемия, я уехала в Италию. «Молодой театр» возобновил работу, туда приходят те, кто соскучился по спектаклям. А во Франковске очень много переселенцев, им разрешили ходить бесплатно, и они ходят по три-четыре раза. Этих людей сразу видно: они очень благодарны, смотрят все спектакли, прокачиваются. Я очень рада, что во франковском театре есть спектакли по Марии Матиос, в частности «Даруся сладкая» и «Нация», в которых поднимаются важные темы. И переселенцы проецируют их на себя. Ведь то, что запад Украины пережил в 39-м и 40-х годах, на их территориях происходит сейчас. Есть и другие спектакли о прошлом. На «Шарике» был ажиотаж.
Что касается кино, то, когда я ездила с фильмами, приходило много переселенцев, которые раньше не видели украинских лент. Те, что из маленьких городков, говорят, что у них не было кинотеатров, или были, но там шли только развлекательные фильмы. А картин, которые развивают, обогащают, они не видели. Теперь мы это наверстываем, и я вижу, как эти украинцы открывают для себя что-то, что проходило мимо.
МС: Самое страшное и самое красивое, что вы видели или слышали после 24 февраля?
ИВ: Самое красивое — наверное, тиктоки и ролики, которые записывают солдаты: когда танцуют или прикалываются. Это крутой юмор, это очень светло, прекрасно и интеллектуально. Когда они делают номера со скрипками, когда поют. А еще до слез пронимают ролики с животными, которые живут с ними.
А самое страшное? Это то, что делают российские «вояки».
МС: Что такое война?
ИВ: Это экзамен. Главное на войне — остаться человеком. Не только выбрать, на чьей ты стороне. Важно, выполняешь ли ты преступный приказ, думая, что совершаешь нечто священное, сдаешь ли своих, чтобы выжить. Это тоже тест. Необязательно быть с оружием и творить зло. Можно просто идти и сдавать своих соседей, чтобы кому-то понравиться. Поэтому война — это большой тест, детектор совести.
Перевод с украинского Ольги Чеховой